Рут Ренделл - Поцелуй дочери канонира
Восточное крыло величественно возвышалось перед инспектором. Отсюда были видны и двор, и сад позади дома. Не в пример общественным садам и уличным клумбам Кингсмаркэма, засаженным нарциссами, здесь голубыми самоцветами сверкали у подножий деревьев крохотные колокольчики подснежников. Но здешние сады еще не пробудились от зимнего сна. Цветочные бордюры, розарий, дорожки, кусты, аллеи и лужайки они сохраняли такой вид, будто их причесали, постригли, подровняли, местами даже упаковали и уложили на зимнюю спячку. Высокие ряды тисов и кипарисов образовали стены, скрывающие все другие постройки от взглядов обитателей дома, — темные занавеси, искусно возделанные для привилегированного уединения.
Осмотревшись минуту-другую, Вексфорд прошел дальше — туда, откуда была видна стоянка полицейских машин. Комната происшествия расположилась в строении, которое когда-то, очевидно, было конюшней, хотя никаких лошадей в этих стойлах не бывало уже полвека. Для коней здание было слишком чистеньким, и совсем ни к чему были бы им жалюзи на окнах. Синие часы с золотыми стрелками на фронтоне конюшни показывали без двадцати одиннадцать.
Машина Вексфорда вместе с машиной Вердена и двумя полицейскими микроавтобусами стояла на переднем дворе. В конюшне техник устанавливал компьютеры, а Карен Малэхайд готовила к брифингу столик и микрофон, полукругом расставляла стулья. Брифинг они назначили на одиннадцать.
Вексфорд сел за стол, для него приготовленный. Его слегка умилило, какую заботу выказала ему Карен он не сомневался, что все тут было делом ее рук На столе лежали три новых шариковых ручки, медный нож для разрезания бумаги, воспользоваться которым ему никогда бы не пришло в голову, два телефона, будто бы у него не было личного «Водафона», компьютер и принтер, в которых он ничего не смыслил, и кактус в расписном коричнево-синем глазурованном горшке.
Большой круглый серый кактус, покрытый ворсом, скорее походил на животное, чем на растение. Милое пушистое животное, но едва Вексфорд прикоснулся к нему, острый шип вонзился ему в палец.
Вексфорд помахал пальцем, ругнулся про себя. Такие вещи, наверное, выдаются по рангу. Хотя на столе, приготовленном, судя по всему, для Бердена, тоже стоял кактус, по размеру и волосатости ему было далеко до кактуса Вексфорда. А Барри Вайну всего-то и досталось, что узамбарская фиалка, даже не цветущая.
Констебль Леннокс звонила, едва заступив на дежурство в больнице. Докладывать ей было не о чем. Все нормально. Но что это значит? И что ему до того, выживет или умрет Дэйзи Флори? Девочки гибнут по всему миру: умирают от голода или не получая врачебной помощи, погибают от жестокого обращения, пропадают в войнах и мятежах. Почему жизнь этой должна его волновать?
Вексфорд набрал номер Анни Леннокс.
— Кажется, она в порядке, сэр.
Наверное, он ослышался.
— Она что?
— Она, кажется, в порядке. Знаете, ей намного лучше. Хотите поговорить с доктором Ли?
На том конце наступило молчание. То есть не звучал ничей голос. Но инспектор слышал звуки больницы: шаги по коридору, звяканье металла, какой-то шелест… Подошла женщина.
— Полагаю, вы из кингсмаркэмской полиции?
— Старший инспектор Вексфорд.
— Я — доктор Ли. Чем я могу быть вам полезна?
Голос звучал, как ему показалось, мрачно. Он расслышал в нем некую торжественность, которую такие люди умеют сохранять какое-то время после трагического происшествия. А такая смерть подействует на всю больницу. Он просто назвал имя, понимая, что задавать вопросы ни к чему:
— Мисс Флори. Дэйзи Флори.
Мрачности доктора Ли как не бывало — или ему это показалось?
— Дэйзи? О, с ней все в порядке. Она поправляется.
— Что? Как вы сказали?
— Я сказала, что она поправляется, у нее все хорошо.
— Все хорошо? Мы говорим об одном человеке? Молодая женщина, которую привезли прошлой ночью с пулевыми ранениями?
— Ее состояние вполне удовлетворительное, старший инспектор. Сегодня мы переведем ее из реанимации. Думаю, вы хотите увидеть ее, не так ли? Нет никаких препятствий, можете поговорить с ней сегодня ближе к вечеру. Конечно, недолго. Я бы дала вам десять минут.
— Будет ли удобно в четыре часа?
— Хорошо, шестнадцать ноль-ноль. Сначала найдите меня, хорошо? Доктор Ли.
Пресса приехала рано. Впрочем, подумал Вексфорд, лучше сказать «медиа» — проходя к столу с микрофоном, он увидел в окно конюшни телевизионный автобус и съемочную группу с камерой.
VI
«Поместье» — это сотня коттеджей, стеснившихся на нескольких акрах, «земля» — территория, а не дома. С несвойственной ему придирчивостью Берден рассудил, что единственно подходящим здесь будет слово «владение». Владение Танкред, отдельный небольшой мир, или, более прозаически, поселок: большой дом со службами, конюшней и каретным сараем, жилища слуг, пустующие и обитаемые. Сады и лужайки, аллеи и насаждения, лес и бор.
Все здесь — разве что кроме лесов — придется обшарить. Нужно понять, с чем имеешь дело, что представляет собой это место. Конюшня, где устроили штаб расследования, была только малой частью владения. Берден стоял на заднем мощеном дворике, и отсюда едва ли можно было разглядеть хоть какие-то строения. Хитроумное расположение насаждений, при котором выросшие, где нужно, деревья маскировали невзрачные служебные постройки, скрыло от глаз все приметы хозяйства, кроме конька шиферной крыши, увенчанного флюгером. И ведь была зима. А летом густая листва закроет вид, и сад замкнется в ограде сплошных зеленых стен.
Пока же длинный ровный газон, ограниченный цветочным бордюром, расстелился перед домом, втыкаясь в кольцо клумб розария и продолжаясь за розарием, чтобы дотянуться до садовой изгороди и шагнуть через нее. Может, там была изгородь. Это вполне вероятно, хотя так далеко Бердену видно не было. Здесь все устроено так, чтобы сады мягко вписывались в окружающий пейзаж, сливаясь с парком, редкими деревьями-великанами и синеватыми лесными опушками. В нежном свете неяркого дня на исходе зимы все леса казались синими. Все, кроме бора, смешавшего многие цвета: желтый и дымчато-черный, мраморно-зеленый и болотный, серо-сизый и перламутровый, и яркий медно-красный.
Даже отсюда и даже при свете дня дом, где жили Харрисоны и Габбитас, виден не был. Спустившись по каменным ступеням, Берден прошел дорожкой через ворота в живой изгороди и дальше, мимо конюшни и каретного сарая, где уже развернулись поиски. Он вышел к ряду запустелых и нежилых, но не заброшенных коттеджей. В викторианские времена в них, несомненно, жили — какие-то из тех многочисленных слуг, что нужны для поддержания порядка во владении аристократа.
Входная дверь одного коттеджа была отворена. Внутри два констебля в форме обыскивали мрачную буфетную, проверяя содержание шкафчиков. Берден подумал, как всегда не хватает и никогда не будет хватать жилья, вспомнил бездомных, которые в последние годы появились даже на кингсмаркэмских улицах. Привычку задумываться о таких вещах он перенял от жены — у нее была беспокойная гражданская совесть. Прежде, пока не женился, он никогда не думал о таком. Как бы там ни было, Берден понимал, что незанятые дома в Танкреде, да и в сотнях таких же владений по всей Англии отнюдь не решат жилищной проблемы. Он не мог себе представить, кто и как убедит флори и коуплендов этого мира выделить пустующий коттедж женщине-бродяжке, которая ночует на ступенях церкви Святого Петра, даже если предположить, что она согласится на такое. Так что Берден бросил мысли о бездомных и вернулся к особняку. Через черный ход он прошел на кухню — там они с Брендой договорились встретиться, чтобы она показала ему дом и окрестности.
Арчболд и Мил сом осматривали брусчатку у дома — конечно, их интересовали следы автомобильных шин. Когда Берден только приехал сюда утром, они занимались этим на обширном переднем дворе. Весна стояла сухая, последний сильный дождь прошел не одну неделю назад. Машина могла побывать здесь, не оставив никаких следов.
Наклонившись над неподвижным зеркалом бассейна, Берден увидел пару крупных золотых рыбок, белых с ярко-красными головами. Рыбы медленно описывали в глубине плавные круги. Белое, красное. Кровь еще оставалась в доме, хотя скатерть вместе со множеством других вещей увезли, упаковав в мешок, в судебно-медицинскую лабораторию в Майрингеме. Ночью столовую загромождали опечатанные пластиковые пакеты, в которые были сложены лампы и картины, подушечки и салфетки, посуда и столовые приборы.
Берден ничуть не опасался, что Бренда увидит холл, потому что нижние ступени парадной лестницы и угол, где был телефон, застелили простынями. Но когда он пытался провести ее мимо дверей в столовую, она резко шагнула в сторону и распахнула дверь. Она была так проворна в движениях, что ее и на миг нельзя было выпускать из виду.
