Алексей Макеев - Десять пуль на сундук мертвеца (сборник)
– Ладно, спрошу по-другому. А может, вы были свидетелем того, что Козинцев с кем-то из сослуживцев о чем-то горячо спорил, может, ссорились из-за чего-то, что было в прошлом?
– Да и не приходил к нему никто. Он году в 2005‑м начал болеть, по клиникам его возили, из госпиталя не вылазил. Вроде удавалось как-то ему помогать, а потом Валерий Маркович сразу сдал. И за два месяца умер. Вот так-то.
– А вы где и кем служили, когда вам пришлось закрывать генерала собой?
– В автобатальоне водителем. Он на Кавказ в командировку приехал, подполковником еще был. А я его полгода возил. Вот тогда нас с ним судьба и связала одной веревочкой.
Гуров внимательно посмотрел на мужчину. Ему показалось, что Чумаков хотел что-то сказать или спросить, но не решился. Или передумал. Хотя что он мог добавить к уже сказанному?
– Ладно, Саша, – протянул он Чумакову руку. – Если я еще приду, поговорим?
– А что случилось-то, товарищ полковник? Козинцев оказался в чем-то виноват?
– Нет, не думаю. Просто тогда произошла одна очень неприятная вещь. А теперь мы расхлебываем последствия. Человеческая трагедия, Саша. Извини, но больше сказать ничего не могу. Пока это тайна следствия. Просто Козинцев мог что-то знать.
– 2003‑й год, говорите, – кивнул Чумаков. – Да, в 2003‑м он уже сидел в Москве, а я… только-только выбрался из госпиталей. На протезах.
Первым в кабинет вошел высокий смуглый парень лет тридцати с небольшим. Коротко остриженные волосы, сизый неровный шрам ближе к правому уху. Неторопливый в движениях, взгляд цепкий.
– Лощилин Павел? – спросил Гуров.
– Так точно.
– Служите в конвойном подразделении СИЗО‑1?
Лощилин кивнул, продолжая бросать короткие взгляды по кабинету, видимо, пытался понять, а за каким лешим его вызвали сюда, в здание аж МВД. Может, по поводу каких-то делишек с какими-то авторитетами. Или, может, попытку побега пресекли. Теперь всех дергают из-за какого-то урода, который пытался «ноги сделать».
– Вот что, Павел. – Гуров встал и прошелся по кабинету. Остановился перед Лощилиным и посмотрел ему в глаза: – Вы, наверное, уже поняли по тому, как мы с вами аккуратно контактировали и с различными мерами предосторожности сюда доставили, что нам важно сохранить нашу беседу в тайне.
– Ясно, – усмехнулся Лощилин. – К сведению принял.
– Разговор у нас с вами, Павел, пойдет о делах очень давних. Может, он будет долгим. Так что, садитесь, прошу вас. – Гуров дождался, когда Лощилин усядется на стул возле его стола, и продолжил: – Вспомните, пожалуйста, 2003 год. Где вы были, чем занимались?
– По контракту служил, – с какой-то недовольной гримасой ответил Лощилин. – В спецназе МВД. Когда контракт подписывал, мне говорили, что мы будем колонии обслуживать, следственные изоляторы. Ну там, всякие массовые беспорядки, побеги и тому подобное. А кинули нас в Чечню. Сказали, ненадолго, а получилось, что почти на год. С июня 2002 года по апрель 2003‑го.
– Ясно, – кивнул Гуров. – Обижены на свое ведомство.
– А что хорошего? Ладно, если бы по желанию, а то обманом. А когда контракт подписал, там уже, извините, приказы не обсуждаются.
– Да, когда военную форму надеваешь, то приходится пользоваться совсем другими законами. Тяжело было в Чечне?
– Не то, чтобы невыносимо, но выматывали тревоги, марш-броски бесконечные. Главное, за спиной огромное государство, огромная, хорошо укомплектованная современная армия, а нас гоняли и кидали из угла в угол, как последнее подразделение, которое осталось у генералов под руками. Непонятно. Ну и опасно, конечно. Парни погибали, а записей, что служили в горячей точке, фактически уже не делали и боевых не платили. Обидно.
– Однако служить в системе вы остались. Значит, обида не так глубока? – улыбнулся Гуров.
– Ну, обида не на всю систему, а на тех, кто руководил тогда и там. А то, что остался… так чего я еще умею? Не в СИЗО, так в полицию постовым. Или в ОМОН.
– Хорошо, я понял. Я вот о чем хотел с вами поговорить. В марте 2003 года вас с группой бойцов во главе с майором Шаминым придали батальону внутренних войск. Поступила вводная выдвинуться в горы и перехватить группу боевиков и некоего Магомеда Евлоева.
– Помню, – подняв напряженный взгляд на полковника, ответил Лощилин. – Тогда еще Лешка Рубич погиб. Глупо погиб, даже боя не было.
– А как все произошло, помните?
– Мы сначала на двух «уазиках» летели туда как угорелые, потом ночь по козьим тропам перлись в горы. Думал, сдохну по дороге, «дыхалки» не хватало. А потом, когда Шамин приказал позиции занимать, вдруг пришел приказ по рации отойти и в бой не вступать.
– Вас удивил такой приказ?
– Почему? Им там виднее, тем, кто разведкой занимается. Может, они какой груз несли, который нужно было взять обязательно целым, может, этого Евлоева обязательно надо было взять живым. Мало ли. Мы-то только и умели, что стрелять, а там, может, какие политические игры были.
– А как погиб Рубич?
– Не успел отойти. Они с майором тогда шептались, где ему лучше позицию выбрать. Он попросился чуть выше на карнизе залечь, оттуда всю колонну как в тире перестрелял бы. И когда пришел приказ спешно отходить, чтобы боевики нас не заметили, мы сразу стали отходить вниз. Майор Рубичу передал по коммуникатору, но тот, наверное, не успел.
– То есть вы выстрелов не слышали, не было перестрелки?
– Не слышал. Да ее могло и не быть. Если они втихаря подобрались к нему, то могли и не стрелять. Навалились, горло перерезали, и все. Чечены снайперов живыми в плен не брали.
– То есть вы уверены, что он погиб?
– Был бы жив, вернулся бы.
– Логично. И последний вопрос. Вот вы слышали, как майор Шамин передавал Рубичу приказ отойти. А что отвечал Рубич?
– Как же я услышу, когда коммуникаторов было всего два? Один на голове у Шамина, второй – у Лехи.
– Вы уверены, что Рубич слышал приказ?
И тут глаза Лощилина расширились. Он поднял голову и посмотрел допрашивающему его полковнику в лицо. От волнения и страшной догадки в горле у этого, в общем-то, повидавшего виды мужчины что-то со скрежетом провернулось.
– Вы хотите сказать… – Лощилин откашлялся. – Вы хотите сказать, что мы его там просто бросили?
– Вы – солдаты, вы выполняли приказ командира. Решение принимал командир.
– Командир тоже выполнял приказ, который ему передали. Я его слышал. Срочно, как можно быстрее. Ни в коем случае нельзя, чтобы боевики нас заметили.
– Я ничего не хочу сказать, Павел, – заверил его Гуров. – Я хочу понять ситуацию, которая сложилась на момент получения приказа. И как он был выполнен. Я не в праве даже кого-то обвинять. Мне нужны факты и полная картина событий.
– А что случилось-то?
– Павел, вы Рубича узнали бы, если бы сейчас на улице встретили?
– Так он что… вернулся?
– Вы не ответили.
– Узнал бы. А чего же не узнать? Всего-то прошло десять лет. А он вернулся?
– Мы не знаем пока. Не знаем, но на всякий случай хотим вас предупредить. Если вы его увидите, если столкнетесь с ним, если, не дай бог, он начнет вам предъявлять претензии или высказывать желание кому-то мстить за тот случай в 2003 году…
– Мстить? – перебил Лощилин.
– Все очень серьезно, Павел! Мы пока не знаем точно, прошло всего двое суток. Или вернулся Рубич и начинает всем мстить, или кто-то играет в вернувшегося Рубича. По крайней мере, уже убит выстрелом в голову Шамин. А перед смертью он получил по электронной почте угрожающее письмо, подписанное «Хорь».
– Леха! – выдохнул Лощилин. – Сдурел, что ли? Или он тогда ничего не понял?.. Но я же сам слышал, как Шамин передавал по коммуникатору, чтобы он срочно спускался и уходил, что…
– Павел, мы все выясним! А вы, главное, успокойтесь и ведите себя естественно, если столкнетесь с Рубичем. Не думаю, что все вы ему враги, что он винит всех, но кто знает, в каком он состоянии? Сообщите, если узнаете, хорошо?
Лощилин ушел, опустив голову, в состоянии глубокой задумчивости. Он даже не попрощался и не посмотрел на полковника. Просто встал, когда ему разрешили, и вышел. Через пять минут, чтобы они не встретились в коридоре, к Гурову привели Максима Тугарова. Бывший спецназовец был года на четыре постарше Лощилина, раздобревший и, видимо, вполне довольный жизнью. С армией он уже не был связан, а имел теперь небольшой бизнес в Подмосковье.
Тугаров уселся на предложенный стул уверенно. Солидно забросив ногу на ногу, сцепил пальцы в замок на животе и приготовился слушать. Гуров мгновенно заметил это несоответствие, уверенность в движениях, в мимике и сцепленные в замок руки, которые говорили о замкнутости, попытке отгородиться, закрыться. Так, да еще сложенными в момент разговора на груди руками, закрываются люди закомплексованные, но пытающиеся произвести впечатление уверенных, успешных.
