Андрей Кивинов - Работа с риском (сборник)
Обычно при упоминании бывших супругов люди морщатся, но Ксюха только улыбнулась.
– Так вышло… Мы квартиру снимали. По вечерам Коля репетировал. На виолончели. Это довольно громко. Как-то пришла соседка сверху. Попросила не играть, мол, мешаете. Коля на другой день стал играть еще громче. Имеет право до одиннадцати. Соседка снова к нам. Поругались даже… Она милицией пригрозила. Но Коля не успокоился, хотя он неконфликтный человек. Я даже сама стала просить, чтоб потише играл. В общем, она опять с претензией… А через месяц он к ней ушел… Насовсем. Он, оказывается, специально громко играл, чтобы она заходила. Влюбился. Я его не осуждаю, хотя сильно переживала. Это не зависит от человека… Они до сих пор вместе. Мальчик родился.
– Ну ты даешь! Надо было дверь ей бензином облить и подпалить. Для начала.
– Ты серьезно?
– У меня бы так жену увели, тихой сапой!.. Разобрался бы конкретно.
– Здесь сила не поможет… Да и зачем…
– И сколько вы прожили?
– Два месяца… А как он ухаживал, ты не представляешь… Целый год. Цветы, стихи… Один раз даже на виолончели под окном играл… Знаешь, что оказалось самым болезненным? Разочарование. Не будь этой помпы, я бы не так переживала. Вообще, разочаровываться в людях очень больно.
– Вот поэтому я и не женюсь.
– У нас охранник в офисе, ему под шестьдесят уже. Так он свою жену до свадьбы знал восемь дней. И живут счастливо всю жизнь. Здесь не угадаешь…
Я бы тоже много чего мог порассказать. Со мной в колонии один еврейчик из Ростова сидел, сразу с шестью тетками переписывался. Знакомился по журнальным объявлениям. Каждой в любви клялся, жениться после звонка обещал, и каждая ему передачки слала. Хорошие такие передачки, богатые. А потом все шестеро его встречать приехали. С цветочками и колечками обручальными. Только не встретили. Он накануне освободился. До сих пор, наверное, ищут. И вряд ли найдут, потому что фотографии он слал всем разные. То есть чужие. Одной, кстати, послал Джонни Деппа. Та не просекла, хозяину, в смысле, начальнику колонии показывала – не у вас ли сидит? Да, у нас. В седьмом отряде. За пиратство на Карибах.
Остаток пути мы прошли молча. Когда Веселова хотела заговорить, я прикладывал палец к губам, дескать, не мешай работать. Мы тут не под луной, если помнишь, гуляем.
Никто к нам не подходил, сигаретку не спрашивал, по лицу не бил и не грабил. Даже скучно как-то. Хоть бы медведя встретить дикого, побегали бы. Возле подъезда она, продолжая держать мою руку, словно утопающий свисток для отпугивания акул, предложила:
– Зайдем на минутку? Я боюсь одна по лестнице…
Живи она выше второго этажа, я бы еще крепко подумал. А на первый не жалко. Зайдем. Заглянул внутрь, решив убедиться, что засады нет.
Как и десять лет назад – полный мрак. Хоть с собой лампочку носи. Ксюха долго искала в сумочке ключ. Минуты две. Я уже начал нервничать, не потеряла ли и не придется ли лезть в форточку. Наконец нашла…
Тут позвонил Гера и предложил срочно прибыть к месту несения службы. Предложил громко, но я вовремя прикрыл трубку.
– Павлуха, давай прямо сейчас ко мне! Такие чиксы! От одного вида вст…
Я закашлялся, чтобы Веселова не расслышала окончания реплики.
– Постараюсь… Только в отдел заскочу.
– Какой еще отдел? Богадельню Керимовскую?
– Так точно… Надо забрать кое-что.
– Правильно. Бухла захвати: мне водки, девкам – шампанского. Ну, ты знаешь… Ждем-с!
Я отключил трубку.
– Булгаков… Просит подстраховать… Он в засаде. В шахте лифта. Катушечников ловит.
Ксюха мгновенно погрустнела. Странно. Не все ли ей равно, в засаду я отправляюсь или на разврат.
Она открыла дверь.
– Не зайдешь?
Мне, вообще-то, не жалко, но… Какой смысл? Чаю уже попили. Да и напарник ждет.
– Ну, если хочешь…
– Ладно, ты же спешишь… В другой раз… Спасибо, что проводил.
Я пожал плечами, мол, не за что.
– По-моему, за тобой никто не следил. По крайней мере, сегодня. Но если что – звони. Рога обломаем.
– Пока, Паша… Ой, подожди… Я же совсем забыла. Вот…
Она порылась в сумочке, достала небольшую пластмассовую коробочку и протянула мне.
– Это тебе… за хлопоты.
Я открыл крышечку. Авторучка. С нарисованными иероглифами, красным дракончиком и кисточкой на конце.
На конце у авторучки, а не дракончика.
– Ты говорил, что приходится много писать.
– Спасибо, Ксюх, конечно, но я бы тебе и так помог… Без базара.
– Бери, бери… Мне будет приятно, что ты будешь писать моей ручкой… Пока, Пашенька.
Она нехотя закрыла дверь, словно в квартире вместо спокойствия и уюта ее ждали ткацкий станок и надсмотрщик с плетью.
Я ушел не сразу. Почему-то нутро царапало легкое чувство вины. Впрочем, какая вина? Попросила – проводил.
Сам не знаю зачем, я приложил ухо к двери. Услышал, как она набрала номер стоящего в прихожей телефона.
– Алло, Катюша… Мы дошли, всё в порядке… Спасибо за вечер. Ты очень понравилась Паше. И Игорь тоже… Нет-нет, он все время такой. У нас всё в порядке. Конечно, конечно, обязательно передам. Целую, спокойной ночи.
Странно, она ничего не сказала насчет слежки… Блин, а что это вы делаете, благородный мистер Угрюмов? Подслушиваете чужие базары? Западло, товарищ старший лейтенант!
Я вышел из подъезда. Посмотрел на небо. Сейчас сориентируюсь по звездам и выберу кратчайший путь в Герину гавань.
Шучу, дорогу к приятелю я найду безо всяких звезд, даже в полной темноте. Скажу откровенно, соскучился я по нашим вечеринкам. Прекрасно устроен человек – вроде бы все осточертело, вроде все обрыдло, ничего нового не увидишь. А проходит неделя-другая, и снова тянет.
Это я не только о гульбе. Но и об остальном. Например, о работе на урановых рудниках и лесоповале.
Как идти? Через заброшенный футбольный стадион, что было бы короче, или дворами, дабы не нарваться на бродячих животных, любящих по ночам погонять мяч и покусать случайных болельщиков.
Из открытого окна лились страдания солиста «Green Day» – «Разбуди меня, когда кончится сентябрь…» После певицы Макsим это самая популярная вещица в нашем трактире. Хотя и старенькая.
И какого рожна Ксюха завела эти пустые разговоры про доброту и достоинства? Лучше б анекдот рассказала или про Голубеву. Что там еще в письме? Скучает по родным подворотням? В Канаде ведь ни одной нормальной подворотни нет. Все вылизано до тошноты, а что не вылизано – рекламой прикрыто. А эта фраза по телефону: «У нас все в порядке». У кого «у нас»? У меня с ней? И о чем вообще речь?
Со слежкой опять же непонятно. Неужели она серьезно думает, что за ней кто-то будет следить? Хотя, если допустить, что она того, на учете состоит… Тогда всё объяснимо. Паранойя для подобной публики вещь обычная.
Жалко Ксюху, человек-то неплохой…
Пока я рассуждал, стоя как дурак возле ее подъезда, скрипнула дверь соседнего дома.
Разумеется, я обернулся – не «хвост» ли?
Паранойя, оказывается, передается воздушно-капельным путем.
Мужичок. Невзрачный и серый, как моя жизнь. Лет тридцати, среднего т/с, рост выше ср. Лысый. Одет не от Кардена, питается не на Невском.
Лысый?!
Мужичок как-то подозрительно от меня шарахнулся. Словно любовник, застуканный другим любовником. Потупился, сделал шаг обратно, за дверь, но тут же притормозил. Нерешительно постоял, присмотрелся ко мне и лишь затем, переложив тяжелую спортивную сумку из одной руки в другую, наконец, вышел. Не оглядываясь, быстро, насколько позволял груз, двинул в противоположную сторону.
Так… А Ксюха, похоже, не фантазерка. Неужели действительно следит? А в сумке что? Прибор ночного видения или крупнокалиберный бинокль? С крыши наблюдать. И направленный микрофон.
Чего он оглядывается через секунду?
Сейчас уточним.
– Эй, приятель!
Он не остановился, наоборот, прибавил. Типа, не слышал. Хотя в такую звездную и прекрасную ночь и слепой услышит. А я ненавижу, когда меня игнорируют как класс и не слышат.
– Слышь, чудила! К тебе обращаюсь!
Никакой реакции.
Это уже наглость. Вдруг у меня проблемы какие, и я прошу психологической помощи? А он даже не оборачивается. Точно – на хвосте висел.
Догнал, притормозил наглеца за плечо. «Сударь, не окажете ли честь выслушать меня?»
– Алло, что со слухом?
Он тут же повернулся и опустил сумку на асфальт. Я, хоть и не обладаю нюхом сомелье, но выхлоп от средства для мойки окон узнал. На зоне многие им догонялись… А сам вонючий, как сыр раклет. Да и личико не ведущего СNN. Не занимается общественно-полезным трудом. Чушкарь, одним словом, если не черт. Таким только под шконкой место.
– Чё надо?
Грубо.
Я бы сказал, откровенно грубо.
– Откуда так поздно?
– А тебя колышет?
В общем-то, не колышет. Скажу больше: если бы меня ночью спросили, куда, мол, держишь путь, я в лучшем случае послал бы любопытного на ХХХL.
Но я первым бросил перчатку и останавливаться не имел морального права.
– Колышет. Поговорить хочу.
