Фридрих Незнанский - Кто стреляет последним
— Уверен, что убита? — спросил Турецкий.
— Да. Минут за двадцать до появления оперативников в квартиру позвонили, по телефону, и сказали Наде, чтобы она выходила, да поскорей. Они расцеловались с подругой, и Надя вышла.
— Почему подруга не пошла ее проводить?
— Она была почти раздета, в халатике. Да и нужды очевидной не видела.
— Кому в городском управлении передали информацию, поступившую по «02»?
— Ответственному дежурному. И он сразу выслал бригаду.
— Сразу! — съязвил Турецкий.
— Ну, пока всех нашли…
— Пока завелись, пока заправились. Знаю все эти дела. Я о другом. Кто мог сообщить преступникам адрес и телефон подруги лаборантки?
— Вот это и есть главный вопрос, — сказал Меркулов.
— Вот гнусь! — вырвалось у Турецкого. — Знал бы — своими руками задушил бы гада!
— Гада? — с иронией переспросил Меркулов. — Ты уверен, что он один? Тут не одиночкой пахнет. Сколько заказных убийств раскрыто? Раз-два, и обчелся. Исчезают документы, погибают свидетели, пропадают вещдоки… И смотри, как все сделано! Всего за четверть часа! А нужно же и машину найти, и на нужный адрес приехать, и все подготовить. Тут — профессионалы, и какие! Но для нас в этом деле главное даже не это.
— А что?
— Утечка информации. Если во многих других делах мы могли об этом только догадываться, то здесь она — совершенно очевидна. Ну, что ты об этом скажешь?
— Во-первых, соглашусь с тобой, что весна — прекрасное время года. Иначе нам сейчас пришлось бы разговаривать на морозе. Неужели твой кабинет на прослушке?
— Абсолютной уверенности нет. Но и возможности этого исключать не могу. Если помнишь, даже в кабинете генерального прокурора нашли «жучок» 2. А то, что происходит в кабинете зама генерального по следствию, кое для кого может представлять не меньший интерес. Если не больший — потому что касается вполне конкретных дел, — объяснил Меркулов и заключил: — В общем, дело профессора Осмоловского будешь вести ты.
— Я?! — изумился Турецкий. — В качестве обозревателя «Новой России»?!
— А кто тебе сказал, что ты обозреватель «Новой России»?
— А кто же я?
Меркулов молча протянул ему картонную папку. Турецкий развязал тесемки. В папке лежал приказ о назначении Турецкого А. Б. старшим следователем по особо важным делам при Генеральном прокуроре Российской Федерации. Приказ был подписан самим генеральным прокурором и помечен вчерашним числом.
— Ну, Костя, ты даешь!.. — В голосе Турецкого прозвучала растерянность. — Хоть бы для приличия спросил меня, хочу ли я снова стать «важняком»!
— Не хочешь? — спросил Меркулов. — Можешь отказаться. Сидеть на скамейке запасных — оно, конечно, спокойнее…
— Ты же прекрасно знаешь, что не откажусь.
— Поэтому я и не стал тебя спрашивать, — сказал Меркулов. — Кстати, в тот же вечер мне домой позвонил академик Козловский. Когда узнал из программы «Время» о смерти Осмоловского.
— Тебе? — удивился Турецкий. — Откуда он тебя знает?
— Когда-то давно он консультировал меня — по одному делу, связанному с радиоактивными изотопами. А потом случайно встретились в санатории. И можно даже сказать — подружились. Колоритнейшая фигура! Так вот, он рассказал, что в тот день какой-то мужчина звонил ему и спрашивал, не возьмется ли академик определить состав какого-то вещества, причем не разрушая ампулы. Козловский сказал ему, что есть только один человек, который может попытаться это сделать. И дал координаты Осмоловского.
— Что за вещество? — спросил Турецкий.
— Ничего не известно. Но с Козловским поговорить тебе стоит. Они не больно-то, как знаю, были дружны, но вдруг всплывет какая-нибудь деталь: голос, манера говорить и все такое. Ну, и в институте Осмоловского нужно все прошерстить. Главное — узнать, что это за анализ, из-за которого идут на такое убийство. Кабинет Осмоловского опечатан, так что работай спокойно. И никому никакой информации.
Турецкий покачал головой:
— Какое же это все-таки паскудство! Работать — и знать, что кто-то из своих тебя продает!
— Паскудство — не знать, — поправил Меркулов. — Когда знаешь, можно хоть как-то подстраховаться. Кстати, кто бы ни проявил интереса к этому делу, хотя бы случайного, — на заметку. И сразу звонок мне. Дело Осмоловского дает нам шанс выйти на эту сволочь. Или на этих сволочей, — поправился Меркулов, — так что держи меня в курсе всех подробностей.
Он грузно поднялся со скамейки.
— Не молодеешь ты, Костя, — с грустью заметил Турецкий.
— Да и ты, Александр Борисович, из мальчукового возраста выползаешь.
— Обижаешь!
— Да? А вон смотри, какая блондинка пошла, пятый номер бюста, а ты? Хоть бы глазом повел! Это и есть, Саша, зрелость. Дома как?
— Все в ажуре. И чем дальше, тем лучше.
— Рад за тебя. И это тоже знак зрелости. Но это грустный знак. Потому что чем дороже тебе человек, тем труднее его потерять.
— С какой это стати я должен терять Ирину? — не понял Турецкий.
— Боюсь, что не ты потеряешь Ирину, а скорее — она тебя. Оставим. Эти издержки входят в нашу профессию. Знаешь, какая мысль пришла мне в голову? Ты никогда не слышал, как в Африке ловят обезьян? Без всяких сетей. Берут кубышку с узким горлом, привязывают ее покрепче, а внутрь кладут кокосовый орех. Обезьяна спускается с дерева, сует руку в кубышку, хватает орех — и все. С орехом руку она вытащить не может, а разжать пальцы и оставить орех — сама суть психологии ей этого не позволяет. Нам бы вот такую кубышечку!
— А что, построим, — предположил Турецкий. — Что мы, глупее африканских аборигенов?
— Так-то оно так, но и наши обезьяны не глупее нас.
— Чушь! — горячо возразил Турецкий. — У них главное — хватательный рефлекс. И уж коль он что-то схватил, не отпустит.
— Что ж, дай Бог нашему теляти ихнего волка съесть, — заключил разговор Меркулов.
II
Обиходив мать, Вадим густо заправил борщ капустой, собрал в полиэтиленовые мешки скопившийся мусор и как был, в старом тренировочном костюме, побежал на помойку. На обратном пути, со скамейки чахлого скверика перед домом, его окликнул местный участковый инспектор, которого все в округе называли Петровичем. Ему было за сорок, звание он имел «старший лейтенант», а почему так плохо шла служба, разные на этот счет ходили толки. Кто говорил, что особой служебной прыти не выказывает и потому с начальством не ладит. Кто вспоминал, как он посадил за мелкое хулиганство сына тогдашнего директора птицефабрики — фигуры здесь столь же значительной, как канувшие в небытие секретари райкомов. И хотя с тех пор начальство сменилось дважды, неприязнь к строптивому участковому передавалась, вероятно, по наследству. Когда же, случалось, за пивком мужики сами задавали Петровичу этот вопрос, он отвечал старым анекдотом про еврея, который трижды строил дом, и трижды его разрушала гроза. А когда, отчаявшись, он вопросил Всемогущего: «За что, Господи?!» — то услышал в ответ: «Ну, не нрависся ты мне, не нрависся, и ничего не могу с собой поделать».
Между тем дела на его участке были, сравнительно с другими участками, в порядке, молодежь особо не озоровала, торговцы блюли чистоту, жалобы рассматривались не слишком торопливо, но основательно. В общем, Петровича в округе уважали, и многие огорчились бы его переводу. Но никакой перевод ему не светил, да и не согласился бы он сам: здесь квартира, клочок земли, курятник-дачка, жена хорошо пристроена — заведующая детским садом, дети растут. Все хорошо. А те, кто вместе с ним кончал милицейскую школу и рвался к карьере, кто с третьим инфарктом ходит, а генералов среди них что-то не видно.
Петрович, как всегда, курил «Приму», вправляя ее в мундштук. Вид у него был обычно благодушный, но сейчас, как показалось Вадиму, тень какой-то озабоченности лежала на его густо загорелом лице с белой полоской на лбу, под козырьком форменной фуражки.
— Присядь, — поздоровавшись за руку, кивнул он Вадиму. — Есть минута?
— Для вас — всегда.
— Держи. — Петрович подвинул к Вадиму узелок, в котором Вадим сразу узнал свою одежду — ту, что бросил в санатории. — Твое?
— Мое.
— Хочу сказать спасибо тебе за дочку, — продолжал Петрович, выковыривая из мундштука окурок.
Вадим улыбнулся, вспомнив вчерашние танцы:
— Прекрасные данные у Наташи. Ей бы партнера повыше, чем я, да хорошего балетмейстера — международные призы брала бы.
— Я не про то. Спасибо — за то, что ты ее, может быть, спас. От этих подонков всего ждать можно. Какие-то не наши, чего их сюда принесло?
— Да они, может, не за ней гнались, — предположил Вадим.
— За тобой, что ли? — усмехнулся Петрович. — Просто ты им перекрыл дорогу. Ты хоть слышал, что там было-то?
