Аркадий Адамов - Круги по воде
Она умолкла, устремив взгляд куда-то в пространство.
Виталий неуверенно спросил:
— Он так увлекался новой работой?
— Он всем увлекался, — с внезапной резкостью ответила она. — И тогда ничего не желал замечать.
— Но разве мог он украсть заводской проект, чертежи и продать их? — воскликнул Виталий.
И она, словно обрадовавшись перемене разговора, быстро ответила:
— Нет, нет! Это глупость. Ложь.
— Но кому такая ложь могла понадобиться?
Виталий незаметно для себя все дальше уходил оттого сложного, запутанного и неясного, к чему только что прикоснулся.
— Там есть разные люди, — ответила Ольга Андреевна. — Я их плохо знаю.
— Я в них разберусь! — запальчиво произнёс Виталий.
Виталий был молод и не успел ещё накопить того жизненного опыта, который нельзя ничем заменить — ни чуткостью, ни способностями, ни даже талантом. Некоторые стороны жизни, в частности жизни семейной, супружеской, ему были известны лишь понаслышке, из книг, от других людей. И потому оставались неуловимыми важные детали и оттенки таких отношений. Но — и это главное! — собственные переживания, заботы и волнения, которые только и могут сложиться в опыт и позволить понять других людей, Виталию были не знакомы.
И все же его обострённое внимание, ясно осознанная необходимость всегда и прежде всего разобраться в чувствах и мыслях людей, а уже потом судить о их поступках, наконец, врождённая чуткость помогли ему уловить в словах, в тоне Лучининой ту самую недоговорённость, которая его насторожила. Да, да, она даже сейчас не до конца откровенна, что-то ещё было между ней и мужем, какие-то были ещё причины тех ссор, которыми кончались их разговоры.
И ещё одно открытие: она явно недолюбливает Булавкина. Почему? «Любимчик». Это слово, конечно, никак не характеризует Булавкина, и оно вырвалось у неё невольно, потому что она всегда так думала о нем. Но в то же время это означает, что Женька как-то по-особому доверял своему шофёру, может быть, такое, что не доверял даже ей, жене. Или доверял напрасно, и она это видела. Скорее всего именно так. Черт возьми, до чего же сложный узел!
Одно пока ясно: Женька все-таки настроил против себя людей. Даже эта подлая анонимка…
Но тут Лучинина, словно уловив, что мысли её собеседника снова вернулись к тому письму, неожиданно сказала:
— Дело, между прочим, не ограничилось им, — она жестом указала на карман, куда Виталий спрятал письмо. — Женя говорил, что подготовлена даже статья против него в газету. Правда, она не появилась.
— Статья в газету?..
— Да. А чего вы удивляетесь? Врагов у него хватало. Я же вам говорила.
— А почему статья не появилась?
— Не знаю. Может быть, Женя что-нибудь предпринял.
— Когда Женя вам говорил про неё, давно?
— Точно не помню, — она устало приложила пальцы к вискам. — Но ревизия на заводе в то время, кажется, только началась.
Виталий и сам устал от этого напряжённого разговора, вернее, даже не от самого разговора, а от вереницы неожиданных мыслей, предположений, загадок, от непрестанных тупиков и вопросов, которые он рождал.
Виталий сунул трубку в карман и стал прощаться.
Выйдя в маленькую переднюю, которая была совсем не такой тёмной, как ему это показалось сначала, он заметил в углу, за вешалкой, целую груду удочек разной длины, бамбуковых, составных и самодельных. В паутине лесок поблёскивали серебристые блесны, проступали, как запутавшиеся рачки, красно-белые круглые поплавки. Рядом с удочками стояли громадные болотные сапоги, резиновые длинные голенища их, перегнувшись, тяжело спадали на пол. Виталий кивнул в сторону удочек.
— Женя любил рыбачить?
— С ума сходил. Уезжал куда-то на целые сутки. Каждую субботу. Доказывал, что это его единственный отдых. Уж не знаю, чем он там занимался.
Виталий удивлённо посмотрел на неё и улыбнулся.
— Рыбу-то все-таки привозил?
— Рыбу привозил, — сдержанно ответила она.
Они простились.
Игорь Откаленко после беседы в горкоме партии один возвратился в горотдел.
Солнце жгло невыносимо. На пыльной, засаженной чахлыми молодыми деревцами улице тени не было. Немилосердно чадя и источая жар всем своим накалённым металлическим телом, с грохотом проносились автобусы. У киосков с водой толпились люди.
Игорь сначала снял пиджак, перекинул его через руку, потом стянул галстук и расстегнул воротничок рубашки. Каждый раз на минуту-другую становилось легче.
По дороге он размышлял. Виталий в плену одной только версии и уверен, что Лучинин не мог покончить с собой. Хотя скандальные результаты ревизии, передача дела в прокуратуру и предстоящий суд — достаточные основания для этого. Лучинин наверняка был не только деятельным, энергичным, но и самолюбивым, вспыльчивым человеком. Такой должен особенно остро переживать случившееся. А тут ещё нелады с женой. Что это значит, Игорь представляет отлично. Если, к примеру, у Алки плохое настроение и она «заводится» и начинает цепляться, все у тебя валится из рук. А если вообще нелады?
Нет, Виталий явно спешит с выводами. Впрочем, вчера он заколебался. Результаты ревизии произвели впечатление даже на него.
А вот исчезновение этого парня, Булавкина, явно загадочно и тревожно. Связано ли оно с делом Лучинина? Тут придётся как следует поработать. Булавкича надо найти, живым или мёртвым. Впрочем, почему же мёртвым?
Свернув за угол, Игорь увидел двухэтажное серое здание горотдела милиции с привычной красно-синей табличкой у входа. Около подъезда стояли запылённый мотоцикл с милицейской полоской на коляске и знакомая коричневая «Победа».
В полутёмной и прохладной дежурной комнате, перегороженной высоким барьером, с двумя поблекшими плакатами на стенах: «Пьянству — бой!» и «Красный свет — проезда нет», подтянутый младший лейтенант убеждал плачущую навзрыд женщину:
— Ну, хватит, гражданка, хватит. Я же вам сказал: найдём. И все. И спокойно. И не надо нервов.
Женщина подняла на него залитое слезами лицо.
— Но ведь последние… А у мужа получка только через неделю… Ну как же я их кормить буду?..
— А я поясняю ещё раз: найдём, — лейтенант деловито посмотрел на часы. — Через час тут будет. И пропить не успеет. Прошу засечь время.
— Я тоже засеку время, — сказал Игорь.
Младший лейтенант быстро повернулся к нему, узнал и, обращаясь к женщине, добавил:
— Вот товарищ из Москвы тоже засекает, — потом, снова обернувшись к Игорю, он пояснил: — Это Стулкин Васька, товарищ капитан, кражу совершил. Мы его как облупленного знаем. Приметы в точности совпали. Он сейчас непременно у Вальки Спиридоновой пребывает. Участковый туда уже пошёл.
Женщина перестала плакать и, прикусив мокрый, скомканный в руке платок, посмотрела на Игоря.
А младший лейтенант сообщил, что Томилин здесь, но у него посетитель.
— Важный такой дядек, — улыбнулся он и широко развёл руки: — Во какой!
Игорь поднялся на второй этаж, по дороге надел и аккуратно подтянул галстук, но пиджак оставил в руке.
В кабинете Томилина он увидел грузного пожилого человека в светло-сером костюме и белой, с отложным воротничком рубашке. Было видно, что он еле втиснулся в кресло около стола, и пиджак его топорщился над круглыми подлокотниками. Пышная, седая шевелюра и неожиданно моложавое, загорелое, крупное лицо с чёрными, собольего блеска бровями и живыми, тоже чёрными глазами делали этого человека удивительно привлекательным.
Когда Игорь вошёл, он оживлённо говорил Томилину:
— …Все только кажется просто в этой жизни, милый мой. Только кажется! Вы возьмите, к примеру… Ну, что бы такое? Да вот, хотя бы вода. Аш два о, так? Проще не придумаешь, верно? А вот, поди ж ты, открыли и другую воду. Тоже, обратите внимание, аш два о. При нуле градусов не замерзает, и при минус тридцать тоже. И тяжелее чуть не в полтора раза, и вязкость в пятнадцать раз больше. Представляете? Вот, оказывается, чего старушка «аква» выкидывает. А ведь тысячу лет её люди изучали. Казалось, уже вдоль и поперёк знаем. Так что, милый вы мой, все в жизни, как видите, не так просто. А уж про человеческое общежитие и говорить нечего. Тут знаете… — он внезапно заметил Игоря. — Но к вам, кажется, пришли.
Томилин давно уже заметил Откаленко, но ему, видно, не хотелось перебивать своего собеседника. Теперь же он поднялся, поздоровался с Откаленко и представил его:
— Этого товарища мы с вами и ждём, Григорий Осипович. Знакомьтесь.
Посетитель тяжело поднялся и, протянув широкую, волосатую руку Игорю, с неожиданной силой сжал ему пальцы.
— Мацулевич, — в свою очередь, представился он, окинув Игоря быстрым и, видимо, привычно цепким взглядом, и добавил, поясняя: — Главный инженер Барановского комбината.
— Я о вас слышал, — сказал Игорь, улыбнувшись.
— От кого, если не секрет? — осведомился Мацулевич, снова опускаясь в кресло.
