Алистер Маклин - Сувенир, или Кукла на цепочке
— Все зависит от того…
— От чего?
— От того, сам ли он купил джин. Если да, то самоубийство или несчастный случай. Но ведь бутылку могли вложить в его руку. Полную, конечно. Тогда это следует квалифицировать как убийство. У нас был аналогичный случай в порту месяц назад. Но правды мы никогда не узнаем.
Ван Гельдер кивнул, и служитель с радостным выражением лица подвел нас к одному из столов, стоявших посреди комнаты. На этот раз Ван Гельдер откинул верхний край простыни. Девушка выглядела совсем юной и прелестной. Ее волосы отливали золотом.
— Красивая, правда? — спросил Ван Гельдер. — И ни одной ссадины на лице. Юлия Роземайер, из Восточной Германии. Это все, что мы о ней знаем. И все, что от нее осталось. По мнению врачей, ей всего 16 лет.
— А что с ней произошло?
— Упала с шестого этажа на мостовую.
Я сразу вспомнил о бывшем коридорном и о том, что было бы гораздо справедливее, если бы на этом столе лежал он. Я спросил:
— Ее столкнули?
— Упала. Есть свидетели. Они все были на взводе. А она целый вечер твердила о полете в Англию. У нее была навязчивая идея познакомиться с королевой. Потом вдруг совсем рехнулась — взобралась на перила балкона, сказала, что летит повидать королеву— и вот полетела… К счастью, в это время внизу никого не было… Ну как, хотите еще посмотреть?
— Я бы предпочел кофе в ближайшем кафе, если не возражаете.
— Не возражаю, — он улыбнулся, но без всякого юмора. — Только у меня. Это недалеко. У меня есть на то причины.
— Причины?
— Сами увидите и поймете.
Мы поблагодарили веселого служителя, который попрощался с нами с таким видом, словно хотел сказать: «Заходите еще!», но почему-то промолчал.
Пока мы осматривали трупы, небо нахмурилось, и уже начали падать крупные и тяжелые, правда, еще редкие капли дождя. На востоке горизонт потемнел, и его лилово-багровый оттенок предвещал что-то зловещее. Редко бывает, чтобы природа настолько точно отражала мое настроение.
Дом Ван Гельдера дал бы несколько очков вперед любому из известных мне английских кафе. Это был настоящий оазис света и бодрости по сравнению с проливным дождем на улице и ручьями воды, стекающими по стеклам. Здесь вы чувствовали себя как дома.
Тяжелая голландская мебель в комнате. Правда, кресла чересчур набиты, но у меня как раз пристрастие к такой мебели: она гораздо удобнее.
Ковер горчичного цвета на полу, стены, окрашенные в различные мягкие тона.
Огонь в камине такой, как в доброе старое время. Кроме того, я с удовольствием заметил, что Ван Гельдер изучает солидный запас ликеров за стеклянной дверцей буфета.
— Итак, — сказал я, — вы повезли меня в морг, чтобы достичь своей цели. И я уверен, что вы ее достигли. В чем она заключалась?
— Не цель, а цели. Первая состояла в том, чтобы убедить вас, что мы здесь сталкиваемся с гораздо более зловещими проблемами, чем вы у себя дома. В этом морге покоится еще с десяток наркоманов, и сколько из них умерло естественной смертью — трудно сказать. Разумеется, их не всегда бывает так много, эти смерти накатываются как бы волнами, но мы считаем подобные явления недопустимыми, тем более, что это обычно молодые люди, А сколько наркоманов скитается по улицам?
— Значит, ваша цель заключалась в том, чтобы доказать, что у вас гораздо больше оснований карать преступников, чем у меня, что мы атакуем общего врага: центр сбыта наркотиков?
— В любой стране только один король.
— А в чем заключалась ваша вторая цель?
— Напомнить нам о предупреждении, сделанном полковником де Граафом. Люди эти беспощадны. Если будете провоцировать их слишком настойчиво или приблизитесь, к мим слишком близко, то… короче говоря, в морге найдется еще несколько свободных столов.
— А как насчет того, чтобы выпить?
В этот момент в холле зазвонил телефон. Ван Гельдер извинился и вышел. Как только дверь за ним закрылась, из другой двери, ведущей в комнату, выпорхнула молодая девушка, высокая и стройная, лет двадцати с небольшим, одетая в пестрый расшитый драконами халат, доходивший ей почти до щиколоток. Настоящая красавица, с волосами льняного цвета, овальным лицом и огромными фиолетовыми глазами, одновременно веселыми и задумчивыми. Я был настолько поражен, что не сразу вспомнил о так называемых хороших манерах и вскочил на ноги, что удалось сделать не без труда, учитывая глубину кресла. — Хелло! — сказал я. — Разрешите представиться: Пол Шерман!
Это прозвучало не очень внушительно, но других слов я не нашел.
Словно смутившись, девушка прикусила кончик большого пальца, но потом улыбнулась, показав при этом красивые зубки.
— А меня зовут Труди, и я плохо говорю по-английски.
Действительно, ее английский оставлял желать лучшего, зато голос звучал восхитительно. Редко где услышишь такой тембр.
Я протянул ей руку, но ответной реакции не последовало. Вместо этого она смущенно поднесла ладонь ко рту и хихикнула. Я не привык, чтобы взрослые девушки хихикали мне в ответ, и почувствовал огромное облегчение, услышав звук опущенной на рычаг трубки и голос Ван Гельдера, появившегося в дверях.
— Обычное донесение из аэропорта. Пока ничего нового…
Тут он увидел девушку, сразу замолчал, улыбнулся и, подойдя к ней, обнял ее за плечи.
— Вижу, вы уже познакомились?
— Я бы сказал, еще не совсем, — ответил я и тоже замолчал, так как Труди приподнялась на цыпочки и зашептала ему что-то на ухо, искоса поглядывая на меня. Ван Гельдер улыбнулся и кивнул. Труди быстро вышла из комнаты. Должно быть, на моем лице появилось озадаченное выражение, ибо Ван Гельдер вновь улыбнулся, и, как мне показалось, не слишком весело.
— Она сейчас вернется, майор. Она немного стесняется, видя незнакомого человека, но только вначале.
Как он и сказал, Труди вскоре вернулась, неся в руках большую куклу, настолько хорошо сделанную, что на первый взгляд ее можно было принять за живого ребенка. Она достигала почти трех футов, на льняных волосах того же оттенка, что и у Труди, красовался чепчик, а одета она была в пышное длинное платье из полосатого шелка.
Труди держала куклу, словно настоящего ребенка, Ван Гельдер снова обнял ее за плечи.
— Моя дочь, Труди… А это, Труди, мой друг, майор Шерман из Англии.
На этот раз девушка не колеблясь подошла ко мне, протянула руку и, слегка улыбнувшись, присела, сделав нечто вроде реверанса.
— Добрый день, майор Шерман.
Не желая уступить ей в учтивости, я тоже улыбнулся и слегка наклонился.
— Мисс Ван Гельдер… Весьма польщен.
— Весьма польщены… — Она обернулась и вопросительно посмотрела на Ван Гельдера.
— Английский у Труди — не самое сильное место, — заметил Ван Гельдер, как бы извиняясь. — Садитесь же, майор. — Он достал из буфета бутылку, налил себе и мне и, протянув бокал, со вздохом откинулся в кресле. Потом взглянул на дочь, которая пристально смотрела на меня таким взглядом, от которого мне все больше и больше становилось не по себе.
— А ты разве не присядешь, дорогая?
Она повернулась к Ван Гельдеру, одарив его сияющей улыбкой, и, кивнув, передала ему куклу. Тот принял ее с такой готовностью, что стало ясно — он к этому привык.
— Да, папа, присяду, — сказала она и без всякого предупреждения, с милой непосредственностью, словно для нее это было самой естественной вещью на свете, уселась ко мне на колени, обвив мою шею руками и взглянув на меня с очаровательной улыбкой. Я тоже ответил ей улыбкой, хотя улыбка далась мне ценой больших усилий.
А Труди начала внимательно разглядывать меня и, наконец, сказала:
— А вы мне нравитесь!
— И вы мне тоже, Труди… — Я сжал ее плечо, чтобы показать, как сильно она мне нравится, а она с улыбкой опустила голову на мое плечо и закрыла глаза. С минуту я смотрел на золотистую макушку, а потом перевел вопросительный взгляд на Ван Гельдера. Тот лишь печально улыбнулся.
— Не в обиду вам будет сказано, майор Шерман, Труди любит всех.
— Для девушек определенного возраста это вполне естественно
— Вы очень чуткий человек, майор!
Я не считал, что мое замечание свидетельствует о какой то особенной чуткости, поэтому ничего не ответил, а просто улыбнулся и вновь повернулся к девушке. Очень мягко я сказал:
— Труди?
Девушка не ответила. Она лишь шевельнулась и улыбнулась так удовлетворенно, что по непонятной причине я почувствовал себя чем-то вроде обманщика. А Труди зажмурила глаза и еще плотнее прижалась ко мне.
Я сделал повторную попытку.
— Труди, я уверен, что у вас красивые глаза! Можно мне их увидеть?
Она немного подумала, снова улыбнулась, отстраняясь от меня, и, положив руки мне на плечи, широко раскрыла глаза. Точно так сделал бы ребенок, услышав подобную просьбу.
Огромные фиолетовые глаза ее были прекрасны, никто не усомнился бы в этом, но в них присутствовало еще что-то — они казались стеклянными и пустыми и как будто не отражали света. Они немного блестели, но каким-то поверхностным блеском. Так блестят глаза на фотографиях — наружный блеск не отражает прозрачность глубины.
