Елена Топильская - Овечья шкура

— Кто бы мог подумать! — искренне восхитилась я, и с возросшим интересом посмотрела на Василькова. Внешность у него была самая заурядная: среднестатистическое лицо, вихры на косой пробор, глаза чуть навыкате, которые он все время щурил, видимо, маскируя недюжинный интеллект. Некоторая нескладность в фигуре, длинные руки и ноги, легкая сутулость, но это все его не портило, наоборот, придавало какую-то обаятельную индивидуальность.

— Вот ты, кстати, никогда не задумывалась, почему в Азии мало алкоголиков? — спросил Васильков, видимо, отнеся мой пристальный взгляд за счет интереса к проблеме выработки организмом мышечной каталазы.

— Нет. А их там мало?

— Их там почти нет. У монголоидной расы генетически не предусмотрена выработка алкогольдегидрогеназы.

— А если представитель монголоидной расы начнет пить, как ты говоришь, много, долго и с любовью?

— То он до тремора не допьется, он просто умрет.

Вот в таких познавательных беседах прошла оставшаяся часть дороги до нужного нам Курортного РУВД.

Дежурный в Курортном быстро сориентировал нас по местности, сказав, что их ребята, в принципе, на пляже все закончили, но из вежливости нас дожидаются, и нам неплохо бы поторопиться. Мы вышли из здания РУВД и рванули на пляж.

Летом я часто ездила в Сестрорецк на запив, позагорать и искупаться. Но никогда не была на пляже осенью и зимой, и поразилась тому, как меняют облик побережья голые деревья. Здесь, в отличие от города, листвы на ветках почти не осталось, наверное, из-за суровых ветров, дующих с залива.

Посреди пляжа, рядом с сиротливо торчащей в песке кабинкой для переодевания, жались от ветра местные оперативники, охраняя завернутое в одеяло тело. Мы с Васильковым вылезли из машины и, увязая во влажном песке, побрели к коллегам. Подойдя поближе, мы увидели, что коллеги времени даром не теряли, угощаясь из неприметной бутылочки с водочной этикеткой.

Васильков предъявился коллегам и поинтересовался подробностями. Коллеги нехотя рассказали ему, что сегодня в час дня бдительные граждане сообщили: мол, на пляже лежит гражданин, завернутый в одеяло, и не подает признаков жизни. Поскольку местность курортная, и у городских жителей постоянно возникает желание допиться до колик именно на природе, сначала туда отправили спецмедслужбу. Однако спецмедслужба, даже не подъезжая к телу, с ходу определила — не их клиент, и передала заявочку дальше по цепочке. Участковый был не на машине, а на своих двоих, и до тела дошел. Обнаружил в виске неизвестного гражданина пулевое ранение, а рядом с телом — однозарядный пистолет, замаскированный под шариковую ручку, и вызвал оперов.

— Да ну его, — пожаловался нам один из оперов, шмыгая носом и косясь на вожделенную бутылочку, прикопанную у кабинки для переодевания, — только панику навел. Тут к бабке не ходи, сразу видно, что самоубийство.

— Ага, — вступил второй, — мы таких пачками в сезон списываем. Приедут из города, позагорают, в заливе поплескаются, налижутся, начнут оружием махать, а потом в себя ненароком и пальнут. Вон и оружие валяется, — он ковырнул носком ботинка песок и поддал в воздух шариковую ручку-пистолет. — Столько времени зря потеряли, я бы лучше свои материалы отписал, а то у нас главковская проверка.

Я про себя согласилась с тем, что пить в кабинете намного комфортнее, поскольку не май месяц, и нагнулась к телу. Опера безучастно наблюдали за мной.

Господин Шиманчик, если это был именно он, лежал, вытянув руки по швам, туго замотанный в синее байковое одеяло, из одеяльного кокона торчала только голова. Висок был разворочен выстрелом.

— А где ручка лежала? — поинтересовалась я у местных сотрудников, не разгибаясь.

— Вот тут и лежала, — ответил один из них, и ткнул ногой в песок, метрах в двух от трупа. Посмотрев туда, я заметила на мокром песке свежий отпечаток следа ноги. Подошва обуви, оставившей этот след, имела четкий кроссовочный рельеф. Почти такой же я видела сегодня в лесопарке.

Я услышала, как за моей спиной Васильков тихо выясняет у оперов, откуда они взяли, что убиенный носил фамилию Шиманчик, а опера вразнобой отвечают, что вон там, за деревьями, брошена открытая машина, в которой на переднем пассажирском сиденье лежит барсетка. А в ней пустой бумажник (при этих словах я не удержалась и довольно громко хмыкнула, но опера и ухом не повели) и водительские права, фотография на которых весьма напоминает рожу гражданина в одеяле.

Далее Васильков стал выяснять, разворачивали ли они гражданина, опера вякали, что только слегка отвернули край одеяла и бросили это занятие. Совместными усилиями установили, что под одеялом гражданин Шиманчик полностью одет, и даже ботинки на ногах. Версия о пьяной оргии с загоранием и купанием лопалась на глазах. Кстати, и бутылка в обозримом пространстве виднелась только одна — принадлежащая работникам милиции. Я даже не стала задавать неловкий вопрос, как, по их мнению, этот маленький купальщик умудрился сначала выстрелить себе в висок, а потом завернуться в одеяло. Странно еще, что, завернувшись, он не сделал в себя контрольный выстрел. Видимо, потому, что пистолет был однозарядный.

Одно было ясно — ответов на эти вопросы мы от местных пинкертонов не получим. По всему было видно, что они намерены отстаивать версию о самоубийстве до конца, и такими дурацкими доводами, как замотанные в одеяло руки погибшего и отброшенный на два метра от тела пистолет, нисколько мы их не поколеблем.

Я посмотрела на часы: если следователь прокуратуры приедет не позже, чем через тридцать-сорок минут, у меня есть шанс поприсутствовать до конца осмотра трупа и машины и вернуться домой в разумное время, чтобы успеть задать ребенку сакраментальный вопрос про выученные уроки. Ох, лишат меня когда-нибудь родительских прав, отчаянно подумала я, звоня в местную прокуратуру с мобильника одного из оперов.

До приезда следователя нужно было чем-то заняться, осмотр в чужом районе я сама начать не могла. Для развлечения я заставила оперов показать мне подошвы своих штиблет, и заодно выяснила, что было на ногах у участкового — форменные ботинки. Сотрудники вытрезвителя, как мы уже выяснили, к трупу не подходили. Правда, оставалась вероятность, что след оставлен бдительными гражданами, вызвавшими милицию, но опера тут же опровергли эту вероятность, заявив, что и граждане вокруг трупа не лазили.

Следователь прокуратуры, он же мой однокурсник Паша Гришковец, примчался тут же и с ходу принялся осматривать машину, приняв решение о переносе осмотра трупа в условия морга. Опера смотрели на него молча, но было видно, что в душе они его благословляют. На пронизывающем ветру залива осмотр и впрямь вряд ли бы удался. В присутствии следователя местные сыщики уже не упоминали о зверском самоубийстве, стеснялись, наверное.

Я ненавязчиво указала Паше на хороший след обуви, так и просившийся в слепок. Паша заверил, что со следом будет все в порядке, и для верности натыкал вокруг следа спичек, чтобы отметить его и предостеречь от затаптывания. Я некстати вспомнила, как в университете, на практических занятиях по криминалистике, Пашке досталось задание по изготовлению слепка следа обуви в ящике с сырым песком. И этот недотепа, вместо того, чтобы наступить в ящик и оставить след, а потом спокойно заниматься изъятием этого следа, поставил туда свою ногу в начищенном ботинке и сдуру стал заливать ее раствором гипса.

Пока Паша рассматривал рулевую колонку и бардачок старенького “опеля” Шиманчика, мы с Васильковым облазили заднее сиденье, и на правой дверце мною было найдено маленькое кровавое пятнышко. Мы с Васильковым переглянулись: это лишнее доказательство транспортировки в машине трупа, замотанного в одеяло, а не приезда на побережье живого гражданина Шиманчика с целью свести счеты с жизнью.

Машину после беглого осмотра отогнали на стоянку к РУВД. Следователь Гришковец клятвенно обещал мне, что завтра он осмотрит ее тщательнейшим образом, изымет эту каплю крови и грязь с педалей, поскольку было уже очевидно, что сюда на берег машина прибыла под управлением если не убийцы, то, по крайней мере, укрывателя убийства. И еще он взял мой домашний телефон и заверил, что после осмотра трупа в морге с участием судебно-медицинского эксперта он обязательно позвонит мне и расскажет, что скрывалось под одеялом.

— Ты орудие-то убийства подбери, а то им ваши опера в футбол играют.

— Обижаешь. Я уже его в конвертик упаковал. И надпись написал. И операм наподдал.

— Пашуля, Христом-Богом прошу, возьми отпечатки с руля. Обещаешь?

— Обещаю, — бодро откликнулся Паша.

— И мне зашли.

— Зашлю. Хоть будет повод с однокурсницей пообщаться.

Он приобнял меня за талию и заглянул в глаза. От него шел явственный запах спиртного, глаза были красные, невыспавшиеся. Пашка жил в общежитии, с женой и двумя детьми, и уже восемь лет ждал выполнения федерального Закона “О прокуратуре”, который от лица государства обещал прокурорскому работнику, нуждающемуся в улучшении жилищных условий, предоставления отдельной квартиры в течение шести месяцев со дня принятия на работу.