Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный - Эван Хантер
— Вы хотите меня видеть? — спросила Эмилия.
“Да
— Сейчас я пока не могу. Я помогаю маме с занавесками.
— Это ваша мама была?
— Да.
— Она так приятно разговаривает.
— Да уж, она у нас обаяшечка.
— Вы сказали, чем сейчас заняты?
— Занавесками. Она сшила новые занавески и сейчас мы их вешаем.
— А она одна с этим не справится?
— Нет, — Эмилия помолчала. — Мы можем встретиться позднее.
— Хорошо. Когда?
— Через час.
— Хорошо, а где?
— У, не знаю. Может, у аптеки?
— Хорошо, у аптеки, — сказал Роджер. — Сколько сейчас времени?
— Сейчас, наверное, два двадцать. Давайте в три тридцать, для верности.
— Хорошо. У аптеки в три тридцать, — ответил Роджер.
— Ну, ладно. А вы знаете точно, где она?
— Конечно, знаю. А, вообще, где?
Эмилия засмеялась: .
— Она на углу Эйнсли и Северной Одиннадцатой.
— Эйнсли и Северной Одиннадцатой, буду знать, — сказал Роджер. .
— Три тридцать.
— Три тридцать, все верно. — Роджер помолчал. — Кто это мистер Чарли?
— Вы!
— Я?
Эмилия опять засмеялась.
— Я все вам расскажу, когда увидимся. Прочту вам лекцию о взаимоотношениях белых и черных.
— Вот здорово, — сказал Роджер.
— И еще кое о чем, — докончила шепотом Эмилия.
— Отлично, — ответил Роджер. Сердце у него забилось. — Три тридцать, у аптеки. Пойду домой и надену чистую рубашку.
— Хорошо. '
— Ну, пока, — сказал он.
— Ну, пока, — отозвалась она.
Полицейская машина стояла перед домом, когда он туда добрался.
Машина была пуста. Окно со стороны тротуара было опущено, и ему было слышно, что там работает полицейское радио. Он взглянул на подъезд. Через стеклянную входную дверь он увидел миссис Доуэрти, разговаривающую с двумя полицейскими в форме.
Он чуть было не повернулся и не зашагал в обратном направлении, но тут один из полицейских посмотрел через стекло двери прямо на него. Нельзя уже было повернуться и уходить, раз тебя увидели, и он непринужденно поднялся по ступеням, оббил снег с обуви, стоя на верхней площадке, открыл дверь и вошел в вестибюль. Толстый полицейский стоял, заложив руки за спину и грея их у шипящего радиатора. Миссис Доуэрти что-то объясняла полицейским, когда Роджер вошел в вестибюль.
— … Только полчаса назад обнаружила, когда спустилась в подвал положить грязное белье, и сразу же вас вызвала… Здравствуйте, мистер Брум.
— Здравствуйте, миссис Доуэрти, — сказал он. — Случилось что-нибудь?
— Да ничего особенного, — ответила она и снова повернулась к полицейскому, когда Роджер прошел мимо. — Он, конечно, не новый, — говорила она толстому полицейскому. Роджер открыл дверь из вестибюля в коридор. — Но долларов пятьдесят-шестьдесят он стоит. Уж не знаю!.. Меня вот что возмущает — ведь кто-то смог залезть в подвал и…
Роджер закрыл дверь и пошел по лестнице в: вою комнату.
Он только что снял пальто, когда в дверь постучались.
— Кто там? — спросил он.
— Я. Фук.
— Кто?
— Фук. Фук Шэнахан. Откройте.
Роджер подошел к двери и открыл ее. Фук был небольшой лысый человек, с живыми глазами, лет сорока пяти. На нем была белая рубашка и открытый коричневый кардиган[43]. На лице сияла улыбка, когда Роджер открыл ему, и он вошел в комнату с видом заговорщика, тут же закрыв и заперев за собой дверь.
— Видали полицейских внизу? — сразу спросил он.
— Да.
— Вот здорово, правда? — спросил Фук с сияющим видом.
— А зачем они там?
— Да вы разве не знаете, что произошло?
— Нет. А что?.
— Нашу кровопийцу ограбили.
— Кого?
— Доуэрти, Доуэрти, нашу хозяйку, кого же еще!
— Да она славная, — сказал Роджер.
— Ох, ох, ох, ох, батюшки!.. — воскликнул Фук. — Славная, сил моих нету!..
— Мне она кажется славной женщиной, — повторил Роджер.
— Это потому, что вы тут живете несколько дней, — уточнил Фук. — А я в этой дыре живу уже шесть лет, шесть лет… И уж поверьте мне, это такой кровосос и скупердяйка и сволочнейшая типша, каких свет не видывал, уж поверьте.
— Вот как? — спросил Роджер, пожав плечами.
— Я так рад, что старую стерву ограбили!
— А что унесли?
— Да мало… — ответил Фук. — У вас есть выпить?
— Что? А, нет, извините.
— Сейчас вернусь!
— Да вы куда?
— К себе. У меня там бутылка есть. Стаканы найдутся?
— Нет, вон только один, на умывальнике.
— Я свой захвачу, — сказал Фук и исчез.
Значит, так, думал Роджер, конечно, и надо было ждать, что рано или поздно она свою пропажу обнаружит. Просто не был готов к тому, что она так скоро это заметит. А может быть, я не думал, что она позовет полицию, если и обнаружит. Но вот и обнаружила быстро и позвала полицию тут же, и они теперь там внизу. Может, и в самом деле… Чем не время напиться с Фуком… Нет, ведь в полчетвертого я встречаюсь с Эмилией.
Просто надо было быть осторожнее.
Однако в тот момент это казалось самым правильным.
Может быть, так и есть.
Стук в дверь.
— Войдите, — сказал он.
Это был Фук. В руках у него была неполная бутылка виски «Бурбон», на которую был надет опрокинутый простой стакан. Он поставил бутылку на комод, быстро подошел к умывальнику и взял стакан Роджера. Пошел к комоду, поставил стакан Роджера, снял свой стакан с горлышка бутылки, поставил рядышком и поднял бутылку.
— Скажите, сколько? — спросил он.
— Я не пью, — отказался Роджер.
— Ия тоже, — возразил Фук, подмигнув, и налил чуть ли не половину стакана.
— Мне это многовато, — сказал Роджер.
— Ладно, тогда это мне, — решил Фук и начал переливать виски в свой стакан.
— Еще, еще отливайте, — предложил Роджер.
— Да пейте! У нас ведь праздник.
— Какой праздник?
Фук подлил виски в стакан Роджеру и подал ему. Протянув свой стакан чокнуться, проговорил:
— За пропажу у миссис Доуэрти, и пусть старая сволочь не подпадет!
— Не подпадет?!
— Под страховку, — подмигнул Фук, поднес стакан к губам и сделал огромный глоток бурбона. — И да будет это первой ласточкой в череде ее будущих потерь. Пусть какой-нибудь вор-бестолочь прокрадется в ее подвал завтра и утащит, ну хоть, ее корыто, и на другую ночь — форсунку из печи, а потом — ее исподнее, которое вечно болтается на веревках. Пусть все жулики в этом жутком городе приходят в подвал к миссис Доуэрти каждую ночь и оберут ее подвал дочиста, как стая стервятников, пирующих на ее костях. Пусть следует кража за кражей, покуда у старой ведьмы ничего не останется, кроме сорочки на заду, а там пусть самый отпетый насильник влезет к ней в окно ночью и отделает Kapiy как следует, только ночную рубашку оставит ей на память. Аминь, — сказал Фук и осушил свой стакан. Он налил
