Алексей Макеев - Очень большие деньги
– Скорее всего, это просто пустышка, – примирительно сказал Гуров. – Пара часов езды по шоссе и небольшой променад в облетающих садах. Но не поехать я не могу – сам навязался. Помнишь, я рассказывал тебе про нападение на сержанта? Преступники как в воду канули. А теперь вроде бы их видели на станции Линьково в районе дачных участков. Информация ненадежная, но в нашем положении нужно пользоваться любой возможностью.
Он набросил пиджак на плечи и наклонился к жене.
– Ну что ж, теперь до вечера, – сказал он, целуя ее в щеку. – Когда вернусь из Линькова, позвоню тебе в театр, чтобы ты не беспокоилась. Хотя, собственно, повода для беспокойства и нет.
– Позвонить жене – это сам по себе повод, – категорически заявила Мария. – Это так же верно, как то, что пистолет под мышкой и ночные прогулки по садам не самый лучший способ успокоить жену.
– Пистолет – это всего лишь антураж, без которого нет профессии, – посмеиваясь, заявил Гуров. – Как, например, у вас в театре не бывает артиста без грима, так не бывает и мента без пистолета. Это ничего не значит.
В сущности, так оно и было. Оружие Гуров прихватил для порядка: все-таки намечалось что-то похожее на операцию захвата, но шансов на то, что операция состоится, было до обидного мало. Нужно было отдать должное милиционерам со станции Линьково – они проявили удивительную для столь позднего часа бдительность, но рассчитывать на компетентность и искренность пьяного дебошира не приходилось. С пьяных глаз он мог наговорить чего угодно.
Гуров связался по дороге с дежурной частью и выяснил, что милиция в Линькове уже предупреждена о предстоящем визите и никаких новых сообщений оттуда больше не поступало. Значит, ситуация законсервировалась в прежней неопределенности. К утру выяснится, что местный алкаш все выдумал, и они с Крячко с чистой совестью поедут домой.
Через час они въезжали на окраины поселка, смыкавшегося с железнодорожной станцией. На фоне двух ярких фонарей у переезда было хорошо видно, как моросит дождь. Воздух был наполнен клубящейся водяной пылью и холодными ослепительными искрами. Поселок спал, но на освещенной площадке возле станции их поджидал милиционер в помятом плаще. Это был худощавый, лет сорока мужчина с залысинами на лбу и с печалью в глазах. Когда Гуров притормозил, милиционер уверенно направился к машине и взял под козырек. Они поздоровались.
– Старший лейтенант Ганичкин, – представился милиционер. – Меня уже предупредили, товарищ полковник. Я сегодня на дежурстве, вот и заварил всю эту кашу… – голос его звучал виновато. – Потревожили вас, а скорее всего, зря. Ванька Плющ – человек ненадежный. Руками махать да языком трепать – вот и все его таланты. Теперь вот опять накуролесил – человеку чуть челюсть кастетом не сломал.
– Прошу прощения, Плющ – это кличка? – поинтересовался Гуров.
– Фамилия такая, – грустно сказал старлей. – Мы к нам, наверное, поедем? Чего время тянуть? Тут недалеко.
Он сел в машину и стал показывать, куда ехать.
– Так бы и до утра можно было потерпеть, – попутно объяснил он. – Но до нашего сведения довели, чтобы об этих двоих мы безотлагательно сообщали. Не знаю, как кто, а я привык исполнять указания. Сейчас вообще все уже на ногах и начальник приехал. Поселок у нас сравнительно большой, личного состава десять человек. Один только в отпуске сейчас… Все вас ждут.
Действительно, здание, в котором располагался линьковский ОВД, было ярко освещено, и на крыльце курили двое хмурых милиционеров. Гурову показалось, что на подъехавший автомобиль они посмотрели с откровенной неприязнью, но встретили гостей с выраженным пиететом и большей частью помалкивали. Появился и начальник, капитан милиции, несколько помятый и невыспавшийся, но старавшийся держаться приветливо и деловито. Он тоже посетовал на неприятные обстоятельства – ночь, погода и так далее, – но тоже не забыл подчеркнуть, как четко у них в Линькове исполняются инструкции.
– Ладно, капитан, не разбегайся – прыгай! – сказал ему Гуров, которому уже надоели бесконечные оправдания. – Во-первых, где тут ваш Плющ и где тут ваши дачные участки?
Капитан обреченно махнул рукой в темную ночную даль и вздохнул:
– Так-то дачные участки сразу за поселком начинаются, но ведь этот бандит говорит, что видел этих двоих на старых дачах, а это километров пять, и по плохой дороге. Наверное, лучше на нашем «УАЗе» ехать, зачем вашу иномарку бить? Другой вопрос, сколько в «УАЗ» народу поместится? Плюща брать надо? Вы двое, водитель… Вот и получается, что дать я вам могу всего одного человека.
– Меньше народу – больше кислороду, – вставил Крячко. – Главное, чтобы водитель обратно дорогу нашел и чтобы бензин раньше времени не кончился. А то, когда на плохой дороге кончается бензин, настроение совсем не то делается…
– Думаю, втроем мы управимся, – добавил Гуров. – Было бы с чем. А возьмем мы с собой, если позволите, вашего старшего лейтенанта. Все-таки он у нас герой дня. И давайте сюда вашего хулигана. Скоро уже светать начнет, тянуть некуда.
Капитан, несмотря на помятость, действовал оперативно. Не успели они и глазом моргнуть, как подъехал милицейский «УАЗ», довольно крепкий с виду, и привели всклокоченного детину с блуждающим взглядом. На детине были спортивные штаны с вытянутыми коленями, обвисший пиджак и сразу под пиджаком грязная вылинявшая тельняшка.
– Моряк, что ли? – с любопытством спросил Крячко, разглядывая детину.
– Он, было дело, в морской пехоте служил, – объяснил старший лейтенант Ганичкин. – Когда демобилизовался, орлом смотрел, все девки его были. А теперь что – один позор. И мундир позорит, и свой человеческий облик… – Ганичкин махнул рукой.
– Я мундира не позорил, начальник! – хрипло и тоскливо прогудел детина. – У меня грамота от командования имеется, и ты ее своими мослами не трогай! А мой облик только меня касается. Может, у меня трагедия в личной жизни…
– Ну, личные трагедии – это не наша грядка, гражданин Плющ, – перебил его Гуров. – Мы тут по делу, да и время для сантиментов не самое подходящее. Так что давай самую суть. Еще раз взгляни на эти два портрета и скажи: видел ли ты этих людей?
Плющ, которому как раз приспичило говорить о своей личной жизни, с большой неохотой посмотрел на снимки, которые Гуров привез с собой.
– Ну видел я этих фраеров, – буркнул он. – Сто раз уже начальнику доложил этот факт. Еще раз надо? Я хоть и пью, но мозги еще не пропил. И глаз у меня четкий – один раз увидел, значит, на всю жизнь, понятно?
– Чего ж тут не понять, – мирно согласился Крячко. – «Уникум» это называется. Один в уме шестизначные числа перемножает, другой взглядом утюги двигает, а ты вот раз увидел, и теперь до самой смерти эти физиономии с тобой будут. И где ты их видел, бедняга?
Плющ подозрительно посмотрел на него, а потом на начальника местной милиции.
– Уговор такой был, – угрюмо сказал он. – Я вам этих кренделей сдаю, а вы меня подчистую отпускаете. Баш на баш, как говорится.
– Это он почему-то так возомнил, – оправдывающимся тоном сказал капитан. – Никто ему такой глупости не обещал, конечно. Он на уважаемого гражданина с кастетом напал, витрину разбил, выражался, спиртные напитки пытался похитить. Все это в протоколе зафиксировано. Мы только имели в виду, что за сотрудничество со следствием ему может послабление выйти…
– Значит, хрен вам, а не опасные преступники! – с мрачным торжеством заявил Плющ. – Сами ловите, раз так!
– Ты не пыли! – спокойно произнес Гуров. – Мы их в конце концов поймаем, конечно, а вот у тебя в деле появится еще одна неприятная запись, – мол, намеренно утаил от следствия важные сведения об опасных преступниках. Тому куча свидетелей. Получишь на полную катушку, пехота!
– Морская, между прочим! – с вызовом заметил Плющ. – А ты, начальник, совсем шуток не понимаешь! Пошутил я, понятно? Имею я право пошутить? Да сдам я тебе твоих хануриков с потрохами! Мне с ними детей не крестить. Только просьба у меня будет к командованию – можно?
– Что за просьба? – удивился Гуров.
– Соточку бы перед походом, гражданин начальник! – искательно проговорил Плющ, делаясь вмиг кротким, как ягненок. – Для ясности мысли и зоркости глаза. Сильно я вчера злоупотребил.
– Ты, Плющ, и сейчас злоупотребляешь! – с угрозой сказал милицейский капитан. – Злоупотребляешь нашим терпением. Между прочим, ответственные товарищи из Москвы ради тебя ехали. Среди ночи, между прочим! А если ты человеческого обращения не понимаешь, так я тебя сейчас опять в камеру – в наручники, и сиди в таком виде до прибытия следователя!
Детина почесал глаз и опустил плечи. Задор выходил из него с каждой минутой. По-видимому, он сам ужасался тому, что натворил накануне по пьяной лавочке, и особенно тому, что теперь ждало его впереди.
– Ну чего? Я же только спросил, начальник! – убито пробормотал он. – За спрос денег не берут. Я же не отказываюсь.
