Мо Хайдер - Опередить дьявола
Она вошла в дом через гараж, забитый старым родительским оборудованием для дайвинга и исследования пещер. У нее рука не поднималась все это выкинуть. Поднявшись наверх, она сделала растяжку и приняла душ. В запущенном доме было тепло благодаря включенному отоплению, не то что на улице. Что думала об этом Марта? Когда до нее дошло, что этот человек не выпустит ее из машины? В какой момент она осознала, что судьба грубо швырнула ее в мир взрослых? Она плакала? Звала маму? Думает ли она сейчас о том, что может больше никогда не увидеть папу и маму? Маленькая девочка не должна задаваться подобными вопросами. Она еще не дозрела до того, чтобы разбираться в таких вещах. Она еще не успела обустроить в голове тайные уголки, где в случае чего можно укрыться от пугающих мыслей, как это делают взрослые. Какая несправедливость!
Когда Фли была маленькая, она любила своих родителей больше всего на свете. Этот скрипучий старый дом, слепившийся из четырех коттеджей кустарей-ремесленников, был ее семейным мирком. Здесь она выросла, и, хотя в деньгах они, прямо скажем, не купались, на жизнь было грех жаловаться: долгими растрепанными летними днями дети гоняли в футбол или играли в прятки в одичавшем саду, уходившем от дома вниз уступами. Главное, ее любили. Еще как любили. В те дни разлучиться с семьей, как это случилось с Мартой, было бы для нее равносильно смерти.
Но то было «тогда», а это «сейчас», огромная разница. Мама с папой уже на том свете, а Том, младший брат, сотворил такое, что дальнейшие отношения между ними невозможны. В принципе. Он убил женщину. Молодую женщину. К тому же красивую. Благодаря своей красоте она стала известной, хотя счастья ей это не принесло. Она лежит под грудой камней, в недоступной пещере рядом с заброшенным карьером, где ее погребла Фли в безумной попытке замести следы. Задним числом это выглядело как помрачение рассудка. От нее — нормального человека, на окладе, регулярно выплачивающего ипотечный кредит, — трудно было ожидать подобное. Неудивительно, что она жила с этой раздвоенностью и яростью в сердце. И потухшими глазами.
К тому времени, когда она переоделась, день уже шел к закату. Спустившись вниз, она открыла холодильник и уставилась на его содержимое. Полуфабрикаты. Еда для одиночки. Двухлитровый пакет молока с просроченной датой; кроме нее, больше к нему никто не притрагивался, а если неожиданно выпадала сверхурочная работа, то притронуться и вовсе было некому. Она закрыла дверцу и уткнулась в нее лбом. Как она до этого дошла — одна-одинешенька, ни детей, ни друзей, ни домашних животных. Старая дева в двадцать девять лет.
В морозилке лежала бутылка джина, и был лимон, нарезанный еще в воскресенье. Она налила джин в высокий бокал, по примеру отца, с четырьмя замороженными ломтиками лимона, добавила несколько кубиков льда и немного тоника. Накинула душегрейку из овечьей шерсти и с бокалом вышла на подъездную дорожку. Даже в холодные вечера она любила так стоять, потягивая джин и глядя, как в старом городке Бате, расположенном в долине на горизонте, зажигаются в домах огоньки. Просто так свой наблюдательный пункт она не уступит. Во всяком случае, без борьбы.
Солнце преодолело последние несколько градусов, остававшихся ему до горизонта, и послало на прощанье яркий сноп оранжевых лучей. Фли прикрыла ладонью глаза, щурясь на светило. В западной стороне, у края сада, стояли три тополя. Однажды летом отец сделал наблюдение, необыкновенно его обрадовавшее. На солнцестояние, во время заката, диск пристраивался к одному из дальних тополей, а на равноденствие прятался за деревом в середке.
— Тютелька в тютельку. Сто лет назад кто-то их так нарочно высадил, — говорил он со смехом, удивляясь чьей-то сообразительности. — Викторианцы были мастера по этой части. Всякие там Брунели[4]и компания.
Сейчас солнце стояло точнехонько между двумя тополями. Она долго на него смотрела. Потом глянула на часы: 27 ноября. Полгода назад, день в день, она спрятала труп в подводной пещере. Она вспомнила выражение разочарования на лице Кэффри. Его тусклый взгляд. Она осушила бокал. Растерла руки: все в мурашках. Как долго это может продолжаться? После того как случилось нечто такое, что и вообразить невозможно, как долго человек может жить, затворившись в раковине?
Полгода. Вот ответ. Полгода — это много. Даже слишком. Пришло время перевернуть страницу. Труп уже не найдут. Точно не сейчас. Она должна похоронить эту историю в глубине памяти, потому что пора заняться другими делами. Например, своим захиревшим подразделением. Пора всем доказать, что она по-прежнему чего-то стоит. Еще не поздно. Она сумеет изгладить чувство разочарования, которое читалось в глазах сослуживцев. Может, тогда спадет эта серая пелена и с ее собственных глаз. И наступит такой день, когда в холодильнике не останется прокисшего молока и полуфабрикатов. И может быть, чем черт не шутит, рядом с ней на гравийной дорожке будет стоять человек, потягивая вместе с ней джин с тоником, и наблюдать, как ночь накрывает освещенный городок.
10Кэффри казалось, что голова его превратилась в чугунное ядро. Никчемное холодное на ощупь чугунное ядро с надписью: Не сработает. Он шел по коридору, распахивая двери и давая подчиненным задания. Штучке он поручил пробить по базе данных всех, кто совершил во Фроме и окрестностях преступления на сексуальной почве. Тернеру велел проверить, не было ли дополнительных свидетелей этих угонов. Ну и видок у парня: мало того, что небрит, так еще забыл вынуть из уха булавку с брильянтом, которую носил по выходным. Эта булавка в сочетании с торчащими шипами мелированных волос делала его похожим на завсегдатая ночных клубов, отчего старший полицейский инспектор впадал в истерику. Перед тем как выйти из офиса, Кэффри дал ему понять, что к чему. Стоя в дверях, окликнул парня, а когда тот повернулся, детектив выразительно подергал себя за ухо. Тернер поспешно вынул булавку и сунул ее в карман, а Кэффри двинулся дальше по коридору, думая о том, что в его участке мало кто заботится о своем профессиональном внешнем виде. У Тернера сережка в ухе, Штучка на высоченных каблуках.
Разве что их новичок, детектив-констебль Проди, удосужился поглядеть на себя утром в зеркале. Когда Кэффри вошел в комнату, тот сидел за своим столом, освещенный только настольной лампой, потряхивал мышку на коврике и озабоченно смотрел на монитор. За его спиной рабочий, стоя на стремянке, не без труда снимал пластмассовый короб с флюоресцентной лампы под потолком.
— Мне казалось, что если он вырубился, то потом снова включается автоматически, — сказал Проди.
— Так и есть. — Кэффри подвинул себе стул. — Через пять минут.
— Этот нет. Я выходил из комнаты, возвращаюсь, а он все выкобенивается.
— Номер службы айтишников висит на стене.
— Ага! — Проди снял со стены листок и положил перед собой. Тщательно разгладил. Опустил руки на стол и разглядывал листок так, словно наслаждался тем, каким тот стал ровным. В сравнении с Тернером и Штучкой он был аккуратист. Напротив него висела синяя спортивная сумка, и, глядя на подтянутого Проди, можно было не сомневаться, что он занимается на тренажерах. Высокий плечистый крепыш с коротко остриженными волосами, седеющими на висках. Выразительная а-ля Кеннеди нижняя челюсть, следы загара. Разве что этакие тинейджерские прыщики слегка подпортили внешность. Рассматривая его, Кэффри не без удивления поймал себя на мысли, что ждет от этого парня приятных сюрпризов. — Каждый день чему-то учимся. Я уже не тот олух, каким сюда пришел. Вот, лепестричество проводят. — Проди мотнул головой в сторону рабочего. — Не иначе как я им понравился. Кэффри сделал знак рабочему.
— Эй, дружище! Как насчет того, чтобы оставить нас вдвоем? На десять минут.
Рабочий молча слез со стремянки, положил отвертку в свой ящичек, закрыл крышку и вышел из комнаты. Кэффри уселся.
— Есть новости?
— Да нет. СОНЗ молчит, номерные знаки «яриса» и «воксхолла» из Фрома пока нигде не засветились.
— Это тот же тип, что участвовал в двух предыдущих угонах. Сомнений нет. — Кэффри расстелил на столе между ними большую карту. — Прежде чем прийти к нам, вы работали в патрульной службе.
— Грешен, было дело.
— Вам знакомы эти места? Уэллс, Фаррингтон Герни, Рэдсток?
— Фаррингтон Герни? — Проди хохотнул. — Самую малость. Вообще-то я там прожил десять лет. А что?
— Старший инспектор поговаривает о том, чтобы пригласить специалиста по психологической топографии. А я скажу так: человек, который много времени провел на дорогах, понимает в этих делах побольше любого психолога.
— И получаю я вдвое меньше, значит, речь обо мне. — Проди придвинул к себе лампу и склонился над картой. — Итак, что мы имеем?
— Мы имеем херовую ситуацию, Пол, прошу прощения за мой французский. Давайте попробуем разобраться. Смотрите. Если первый угон занял считанные минуты, то второй длился дольше, и маршрут он потом выбрал странный.
