Эд Макбейн - Покушение на леди
– Ножом? Вы хотите сказать, какой-то человек ударил вас ножом?
– Совершенно верно.
– О-о...
Хейз посмотрел на нее.
– Такое... знаете... Иногда и такое случается.
– Да, конечно. Наверное, детективы... – Она замолчала. – Что вы хотели узнать насчет бумаги?
– Много у вас ее?
– Вся бумага поступает ко мне от Картрайта. Эта приходит в стопах и в пачках поменьше – по сто листов.
– Расходится много?
– Маленьких пачек много, а стоп поменьше.
– Сколько маленьких пачек вы продали за последний месяц?
– Это трудно сказать. Много.
– А стоп?
– Со стопами легче. Я получила в конце июня шесть стоп. Можно посчитать, сколько осталось.
– Будьте добры, – попросил Хейз.
– Конечно.
Она прошла в глубь магазина. Хейз взял с полки книгу и стал листать ее. Когда Кристин вернулась, она сказала:
– Это одна из моих самых любимых книг. Вы ее читали?
– Да. Очень давно.
– Я прочла ее еще девочкой. – Она улыбнулась, потом перешла к делу: – Остались две стопы. Хорошо, что вы заглянули. Надо сделать новый заказ.
– Значит, вы продали четыре, правильно?
– Да.
– Кому – не помните?
– Я знаю, кому продала две стопы, насчет двух других не помню.
– И кому же?
– У меня есть постоянный клиент – молодой человек, который покупает не меньше стопы каждый месяц. Главным образом для него я и заказываю бумагу.
– Вы знаете его имя?
– Да. Филип Баннистер.
– Он живет в этом районе?
– Думаю, да. Он всегда одет так, словно на минутку вышел из дому. Однажды он пришел в шортах.
– В шортах? – с удивлением переспросил Хейз. – В этом районе?
– Люди есть люди, – напомнила она.
– Но вы не знаете, где он живет?
– Нет. Должно быть, где-то поблизости.
– Почему вы так думаете?
– Он часто приходит с полной сумкой продуктов. Я уверена, что он живет рядом.
– Проверим, – сказал Хейз. – Итак, увидимся в девять.
– В девять, – подтвердила Кристин. Она помолчала. – Мне... хочется, чтобы скорее наступил вечер.
– Мне тоже, – ответил он.
– До свидания.
– До свидания.
Когда он выходил, над дверью звякнул звонок.
Согласно телефонной книге, Филип Баннистер проживал на Десятой Южной улице, 1592. Хейз позвонил в участок, чтобы Карелла знал, куда он поехал, и отправился к Баннистеру.
Десятая Южная была типичной для этой части города улицей, где толпятся в тесноте многоквартирные дома без балконов. Поэтому в тот день площадки пожарных лестниц несли двойную нагрузку: здешние женщины забросили домашние дела, надели самое невесомое и расселись на площадках в надежде, что хоть слабенький ветерок проберется в это бетонное ущелье. Рядом с ними стояли приемники, в глубь квартир тянулись провода, и по улице лилась музыка. Женщины, кто подобрав платье выше колен, кто в купальнике, а кто и просто в комбинации, сидели, пили и обмахивались, пытаясь хоть как-то спастись от жары. Тут же стояли запотевшие кувшины с лимонадом, пивные банки, молочные бутылки с ледяной водой.
Хейз остановил машину у тротуара, выключил двигатель, отер лоб, вылез из своей маленькой духовки на колесах и попал в большую печь улицы. На нем были легкие брюки и открытая спортивная рубашка, тем не менее, он весь взмок. Он вдруг вспомнил Толстяка Доннера в турецких банях, и ему сразу стало прохладней.
Дом 1592 оказался уродливым серым зданием – между двумя такими же уродливыми и серыми собратьями. Поднимаясь по ступенькам к подъезду, Хейз прошел мимо двух молоденьких девушек, болтавших об Эдди Фишере. Одна из них не понимала, что он нашел в Дебби Рейнольдс; у нее-то фигура получше, чем у Дебби Рейнольдс, и в тот раз, когда она подкараулила Эдди у служебного входа, чтобы заполучить его автограф, он наверняка обратил на нее внимание. Хейз вошел в подъезд, искренне сожалея, что не стал певцом.
* * *На маленькой белой табличке было аккуратно написано, что Филип Баннистер живет в квартире 21. Хейз смахнул пот с верхней губы и поднялся на второй этаж. Все двери на этаже были открыты в жалкой попытке вызвать сквозняк. Увы, на площадке стоял полный штиль. Дверь квартиры двадцать первой тоже была открыта. Откуда-то из глубины до Хейза донеслась трескотня машинки. Он постучал по дверному косяку.
– Есть кто-нибудь?
Машинка продолжала тарахтеть без умолку.
– Эй! Есть кто-нибудь?
Перестук клавишей резко оборвался.
– Кто там? – крикнул голос.
– Полиция, – сказал Хейз.
– Кто? – удивился голос.
– Полиция.
– Одну минуту.
Снова заработала машинка и, простучав в бешеном темпе еще минуты три, замолкла. Отодвинули стул, едва слышно прошлепали по полу босые ноги. Через кухню к входной двери вышел худощавый мужчина в майке и полосатых трусах. Он склонил голову набок, в его карих глазах плясали огоньки.
– Вы сказали – полиция? – спросил он.
– Да.
– Вряд ли вы по поводу деда – ведь он уже умер. Я знаю, что папаша прикладывался к спиртному, но неужто из-за этого у него были неприятности с полицией?
Хейз улыбнулся.
– Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Если, конечно, вы и есть Филип Баннистер.
– Он самый. А вы?
– Детектив Хейз из восемьдесят седьмого участка.
– Коп собственной персоной, – восхитился Баннистер. – Настоящий живой детектив. Так-так. Входите. В чем дело? Я слишком громко печатаю? Вам пожаловалась эта стерва?
– Какая стерва?
– Домовладелица. Проходите сюда. Она пригрозила позвать полицию, если я еще буду печатать по ночам. Вы по этому поводу?
– Нет, – ответил Хейз.
– Садитесь, – пригласил Баннистер, указывая на стул у кухонного стола. – Хотите холодного пива?
– Не откажусь.
– Я тоже. Как вы думаете, дождь когда-нибудь будет?
– Затрудняюсь сказать.
– И я тоже. И метеослужба тоже. Мне кажется, они берут свои прогнозы из вчерашних газет. – Баннистер открыл холодильник и вынул две банки пива. – В этой жаре лед тает на глазах. Вы не против – прямо из банки?
– Отнюдь.
Он открыл обе банки и протянул одну Хейзу.
– За благородных и непорочных, – провозгласил он и сделал глоток. Хейз последовал его примеру.
– Эх, хорошо, – крякнул Баннистер. – Наши маленькие радости. Что может быть лучше? Совершенно незачем гоняться за деньгами.
– Вы здесь один живете, Баннистер?
– Совершенно один. За исключением тех случаев, когда у меня гости, что бывает редко. Я люблю женщин, но не располагаю достаточными средствами.
– Вы где-нибудь работаете?
– Везде и нигде. Я писатель.
– Журналы?
– В данный момент я работаю над книгой.
– Кто ваш издатель?
– У меня нет издателя. Будь у меня издатель, я не жил бы в этой крысиной норе. Я бы прикуривал сигареты от двадцатидолларовых бумажек и крутил романы с лучшими манекенщицами в городе.
– Так поступают все преуспевающие писатели?
– Так будет поступать данный писатель, когда преуспеет.
– Вы купили недавно стопу бумаги Картрайт 142-Y? – спросил Хейз.
– А-а?
– Картрайт...
– Да-а, – удивился Баннистер. – Откуда вы знаете?
– Вы знакомы с проституткой по кличке Леди?
– А?
– Вы знакомы с проституткой по кличке Леди? – повторил Хейз.
– Нет. Что? Как вы сказали?
– Я сказал...
– Вы что, шутите?
– Я говорю серьезно.
– Проститут... Черт, нет! – Баннистер вдруг возмутился. – Откуда мне знать прости?.. Вы шутите?
– Знаете вы какую-нибудь женщину, которую зовут Леди?
– Леди? Что это значит?
– Леди. Подумайте.
– Нечего мне думать. Не знаю я никаких Леди. Что это значит?
– Можно взглянуть на ваш письменный стол?
– У меня нет письменного стола. Послушайте, шутка зашла слишком далеко. Не знаю, откуда вам известно, какой бумагой я пользуюсь, мне это безразлично. Но вы сидите здесь, пьете пиво, купленное на деньги, которые не так-то легко достаются моему отцу, и задаете глупые вопросы о какой-то проститутке... В чем дело, наконец? Что это значит?
– Разрешите, пожалуйста, взглянуть на ваш письменный стол.
– Нет у меня никакого дурацкого письменного стола! Я работаю за обыкновенным столом!
– Можно его посмотреть?
– Ну ладно, валяйте! – заорал Баннистер. – Поиграем в загадочность! Тоже мне, таинственный король детективов. Валяйте. Будьте как дома. Стол в другой комнате. Но если вы, черт побери, что-нибудь там перепутаете, я пожалуюсь комиссару.
Хейз прошел в другую комнату. На столе стояла машинка, рядом лежала стопка отпечатанных листов, пачка копирки и начатая пачка бумаги.
– У вас есть клей? – спросил Хейз.
– Конечно, нет. Зачем мне клей?
– Какие у вас планы на вечер, Баннистер?
– А вам зачем знать? – спросил Баннистер, расправив плечи и приняв высокомерную позу, – вылитый Наполеон в исподнем.
– Надо.
– А если я не скажу?
