Эдуард Хруцкий - Служебное расследование

…Женя Звонков собирался на службу. Он принадлежал к той категории холостяков, у которых в квартире идеальный порядок. Все вещи занимают раз и навсегда отведенное им место. Женя осмотрел комнату, задернул на окнах шторы, запер дверь…

Корнеев сидел в приемной, глядел на красящую губы секретаршу.

Увидев его взгляд, она смутилась, положила на стол помаду и зеркальце, посмотрела на Корнеева.

— Игорь, ты был женат? — спросила она серьезно.

— Да, милая Анна Сергеевна. А почему вас это интересует?

— Во-первых, ты так наблюдал за мной, словно видел это впервые, во-вторых, тебя надо женить…

Вспыхнула лампочка, загудел зуммер селектора. Секретарша мгновенно нажала кнопку.

— Да, Андрей Петрович.

— Корнеев здесь?

— Ждет.

— Приглашайте.

Кафтанов сидел не за столом, а на стуле у окна. Это удивило Игоря и он с недоумением посмотрел на начальника.

— Садись, — Кафтанов махнул рукой в сторону дивана. — Садись и рассказывай все по порядку.

— О чем, товарищ полковник.

— А о своих делах с Тохадзе, товарищ майор. Меня вчера Громов лицом по стенке возил из-за твоего гостя.

— Я написал рапорт. Есть рапорты помощника дежурного и милиционеров. Что я могу еще добавить.

— Скажи, Игорь, как они узнали твой адрес?

— Не знаю.

— Ты уверен, что в ресторане с тобой сидел брат Тохадзе?

— Нет.

— Меня вызывал Громов и приказал отстранить тебя от разработки Нугзара Тохадзе.

— Он передал ее Кравцову?

— Да. Откуда ты знаешь?

— Догадаться нетрудно. Такие как Кравцов прикрываясь магическим словом «сроки», смогут оправдать убийцу, чтобы не испортить раскрываемости. Мы разве завод, как можно нам планировать процент раскрытия преступлений?

— Что ты несешь, Игорь…

— А то, товарищ полковник, о чем мы говорим постоянно.

— Ты…

— Я понимаю, — Игорь перебил Кафтанова, — я все понимаю, вам не положено вести такие разговоры с подчиненными, но знайте, Андрей Петрович, придет время, изменится многое. А я верю, что изменится, иначе работать не стоит. И спросят нас: как же вы, офицеры и коммунисты, могли допустить, чтобы кучка деляг творила беззаконие.

Кафтанов помолчал, потом сказал тихо:

— Иди, Корнеев, иди.

Слава, помахивая сумкой с надписью «Адидас», из которой высовывалась теннисная ракетка в чехле, вышел из ворот стадиона.

Постоял минуту, раздумывая куда идти, и пошел в сторону сокольнического парка.

Синие «Жигули» медленно двинулись за ним.

Теннисист поворачивал за угол, когда «Жигули» резко затормозили рядом. Слава испуганно отскочил в сторону.

— Привет, — высунулся из окна Гена. — Далеко?

— Ты совсем с ума сошел, кто же так делает?

— Есть разговор, садись в машину.

Они сидели в парке, в кафе «Ландыш», в большом застекленном зале.

Народу было мало. Всего несколько столиков занято. По пустым прыгали воробьи, выискивая крошки.

Гена пил пиво, внимательно поглядывая на неспокойного Славу.

А тот действительно был неспокоен. То глоток пива отхлебнет, то пальцами начнет стучать по столу, то мякиш хлеба отломит и шарики из него катает…

— Ну что ты дергаешься, — по-доброму улыбнулся Гена, — позвал тебя просто посидеть, пивка попить, поговорить о жизни. А ты ну прямо как на допросе.

— Устал я, Гена. Устал бояться.

— А чего ты боишься? Ты убивал? Нет. Грабил? Нет. Так чего тебе бояться? Ты же у нас писатель. Книгу пишешь. Статьи твои в газетах читаем о том, как хорошо работает милиция. Чего тебе бояться-то?

— Понимаешь, — Слава достал пачку сигарет, закурил, — Я не могу так больше. Жить не могу. Я писать хочу. Книги хочу писать, киносценарии. Как другие. Понимаешь?

— Я-то понимаю. Пиши. Ты думаешь, я пишущих ребят не знаю? Представь себе, знаю. Так вот, они каждое утро за столом горбатятся, а не мячики гоняют.

— Я работаю по ночам.

— В Архангельском?

— Ты меня каждый день там видишь?

— Часто. Достаточно часто, чтобы понять как ты живешь.

— А как я живу?

— Рассказать? — Гена седлал большой глоток и поставил кружку на стол. — А живешь ты, Слава Голубев, так. Из газеты ушел десять лет назад. Поработал год. Но ходить в редакцию по утрам не для тебя. Так? Молчишь. Ладно. Ты решил книгу писать. Ходил в Дом журналистов и рассказывал всем, какую напишешь книгу. Жить надо, а работать не хочется. Тогда стал ты две комнаты в своей, от родителей оставшейся квартире, сдавать, Гостиницу из них сделал. Кому выпить — пожайлуста. С бабой пошалить — ради бога. Переночевать несколько дней — милости просим. А потом к тебе грузины залетные стали вещи краденые свозить. Было так, товарищ писатель? Молчишь. Дальше поедем. Потом ты торговать стал. Понемногу, мелко. Впрочем, ты и сейчас фарцуешь по мелочам и в основном краденым. Ты какие сигареты куришь? А?… Мальборо. Так-то, Славик, привык дорогие сигареты курить, хорошо одеваться…

Слава взмахнул рукой, пытаясь перебить Гену.

— Погоди, — продолжал тот, — не перебивай. Я же не осуждаю тебя. Нет. Привык, значит, так тебе хотелось. Только вот что я тебе скажу. Сладко жрать — одно, а деньги на жратву доставать — совершенно другое.

— Зачем ты мне все это говоришь? Какое ты имеешь право осуждать меня!

— Не визжи. Тихо. — Гена хлопнул ладонью по столу.

— Какое ты имеешь право осуждать меня, — перешел Слава на сдавленный шепот. — Ты-то сам кто? Чего добился?

— Кто я? — Гена усмехнулся, — я современный человек. А потом я не трус. Я не боюсь взять деньги. На подачки не живу.

— Что ты от меня хочешь?

— Вот это мужской разговор. Ты знаешь, что Нугзара взяли?… Да не бледней ты, идиот, не сдаст он никого. Не бледней. У меня есть дело. Но одному мне его не поднять. Пойдешь со мной…

— Нет, Гена, — Голубев вскочил, — нет. Пожалей меня. — Он тяжело опустился на стул и заплакал.

Лаборатория больше походила на цех автомобильного завода. Правда, маленький цех маленького завода, которого никогда не было, да и не будет никогда. Звонков штангель-циркулем обмерял цилиндр. Совсем новенький еще, не потерявший приятного матового блеска.

— Его надо чуть подточить, — сказал он высокому человеку в очках.

— Женя, нет токаря.

— Лев Миронович, вы доктор наук и суровая проза жизни вам недоступна. Я же простой эн. эс, инженер Звонков, получающий сто пятьдесят рублей. Зачислите меня токарем по совместительству?

— Не могу, Женя, Вы же это прекрасно знаете.

— Знаю, мой ученый сосед. Знаю.

Звонков подошел к токарному станку, вставил цилиндр, закрепил. Потом надел защитные очки и включил станок.

Умело, точно подвел Звонков резец к цилиндру и пошла стружка.

— Осторожнее, Женя.

Лев Миронович близоруко наклонился к станку. Но Звонков уже закончил. Вынул цилиндр, протянул его Льву Мироновичу.

— Замеряйте.

— Я не верю вашему штангелю. Я верю электронике.

— Ваше право.

Звонков пошел к своему столу, втиснутому между панелью с приборами и какой-то мудреной установкой. Зазвонил телефон.

— Да, — Женя поднял трубку. — А где вы? Сейчас спущусь. Звонков снял халат, повесил его на гвоздик, достал из шкафа кожаную куртку.

— Лев Миронович!

— Ау!

— Я на минутку.

— Хорошо!

Лев Миронович кричал откуда-то из глубины сводчатого гулкого цеха.

Женя вышел. В приоткрытую дверь просунулась чья-то рука, покопалась в халате Звонкова, что-то вынула оттуда и исчезла.

За окнами стало смеркаться. Часы на стене пробили шесть раз.

— Лев Миронович!

Женя снял халат.

— Лев Миронович!

— Да, Женя.

— Вы остаетесь?

— Задержусь еще немного. А вы уходите?

— Да.

Женя полез в карман халата и растерянно выдернул руку.

— Лев Миронович!

— Да, Женя.

— Вы у меня ничего из халата не брали?

— Нет. А что пропало?

— Да ключи, от квартиры и гаража.

Женя хлопнул себя по бокам. Раздался звон. Он опустил руку в карман, достал ключи, с недоумением посмотрел на них.

— По-моему, это ключи, — Лев Миронович снял очки.

— Да, — растерянно сказал Звонков.

— Они что, не ваши?

— В том-то и дело, что мои. В том-то и дело.

— А что вас так потрясло, Женя?

— Я кладу их только в правый карман, в левом у меня лежат микрозаточки.

— Значит, к вам приходит старость, милый Звонков, она и победит вашу аккуратность и жизненный рационализм.

Женя не ответил, он с недоумением разглядывал ключи…

— Ну, — сказал Громов, — садись, Кравцов. Чем порадуешь?

— Так вот, так сказать, — Кравцов положил на стол папку. Громов раскрыл ее, начал читать.

— А вот это, Кравцов, ты молодец. Что молодец, то молодец. Погоди.

Громов поднял трубку одного из телефонов, набрал четыре цифры.