Луиза Пенни - Убийственно тихая жизнь
Солнце проникало сквозь витражные окна с изображением мальчиков в форме Первой мировой войны, и на сосновом полу и дубовых скамьях играли синие и багряные лучи. В часовне стоял тот же запах, что и в любой другой маленькой церкви, где бывала Клара. Запах обетов, сосны и старых пыльных книг. Когда хор приступил к пению следующего церковного гимна, Клара повернулась к Питеру:
– Ты можешь пойти посмотреть, что там случилось?
Питер взял руку Клары и удивился – она была как ледышка. Он несколько секунд тер ее пальцы.
– Схожу и узнаю. Все будет хорошо. Посмотри на меня, – сказал он, пытаясь отвлечь ее мечущиеся мысли.
«Славь, душа, Господа», – запел хор.
Клара моргнула:
– Все будет хорошо?
– Да.
«Аллилуйя, аллилуйя, славь вечного Бога».
Прошел уже час, и все давно покинули церковь, включая священника, который опаздывал на службу в Клегхорн-Холте. Клара услышала, как открылась дверь, увидела квадрат света в проходе, очертания, знакомые даже в таком преломлении.
Питер постоял немного, а потом медленно направился к ее скамье.
И тогда сомнений у нее не осталось.
Глава третья
Клара сидела в кухне, опустошенная и ошеломленная непреодолимой потребностью забежать к Джейн и рассказать о том, что случилось. А то, что случилось, было совершенно немыслимо. Мир вдруг жестоко лишился Джейн. Лишился этого прикосновения, утешения, доброты. У Клары было такое чувство, будто ее выпотрошили – лишили не только сердца, но и мозга. «И почему мое сердце все еще бьется? – спрашивала себя Клара, глядя на свои аккуратно сложенные на коленях руки. – Я должна забежать к Джейн».
Выйдя из церкви, они, с разрешения Гамаша, взяли золотого ретривера Джейн по кличке Люси, и теперь собака, свернувшись калачиком, лежала у ног Клары, словно переживая свою немыслимую утрату.
Питер ждал, когда закипит чайник, чтобы можно было приготовить чай, и тогда все это пропадет, рассеется. Быть может, говорили его мозг и воспитание, за чаем и разговорами время повернется вспять и все плохое исчезнет. Но он слишком долго прожил с Кларой, и она видела его насквозь, так что все его попытки спрятаться от произошедшего были тщетны. Джейн больше нет. Ее убили. И ему нужно было утешить Клару, сделать так, чтобы все было хорошо. Вот только он не знал как. Обыскав кухонный шкаф – так хирург в военное время торопится найти нужный бинт для перевязки раненого, – Питер отложил в сторону чай «Йоги» и травяную смесь «Гармония», несколько секунд в сомнении смотрел на ромашку. «Нет-нет, сосредоточься», – сказал он себе. Питер знал: он где-то здесь, этот английский наркотик. И его рука ухватила коробочку как раз в тот момент, когда засвистел чайник. Насильственная смерть требовала «Эрла Грея». Наливая кипяток в заварной чайник, он посмотрел в окно и тут же почувствовал на руке обжигающие капли. На скамье посреди деревенского луга сидел в одиночестве старший инспектор Гамаш. Он вроде бы кормил птиц, но Питер тут же решил, что этого не может быть, и вернулся к важному занятию – приготовлению чая.
Арман Гамаш сидел на скамье и смотрел на птиц, но главным образом оглядывал деревню. Жизнь в деревне Три Сосны на его глазах замедлилась. Кипение, бурление, энергия поутихли. Голоса стали звучать тише, походки замедлились. Гамаш сидел и делал то, что умел лучше всего – наблюдал. Разглядывал людей, их лица, фиксировал действия, а если до него доносились звуки голосов, брал на заметку их слова, хотя он, сидя на деревянной скамейке посреди травы, находился довольно далеко от них и слышал лишь отдельные слова. Он замечал, кто огорчен, а кто – нет. Кто обнимается, кто обменивается рукопожатием. Отмечал, у кого красные глаза, а кто ведет себя так, будто ничего и не случилось.
На дальнем конце луга росли три громадные сосны. Между Гамашем и соснами находился пруд, и несколько мальчишек в свитерах возились у воды – наверное, ловили лягушек. Деревенский луг находился, естественно, в центре деревни, его опоясывала улица под названием Общественная, застроенная жилыми домами, и только за спиной у Гамаша, похоже, располагался коммерческий квартал деревни. Очень маленький квартал. Насколько успел заметить Гамаш, весь квартал состоял из depanneur[14] (вывеска с логотипом пепси гласила «Беливо»), boulangerie[15], бистро и книжного магазина. От Общественной улицы отходили четыре второстепенные, словно спицы колеса или указатели стран света на компасе.
Гамаш сидел, наблюдал за жизнью в деревне и вдруг понял, как она прекрасна с ее старыми, выходящими на луг домами и их многолетними садами и деревьями. Каким естественным и безыскусным все было, и пелену горя, опустившуюся на это маленькое сообщество, люди несли с достоинством, скорбью и некоторой долей фамильярности. Эта деревня была старой, а старости всегда знакома скорбь. И утрата.
– Говорят, завтра ожидается дождь.
Гамаш поднял голову и увидел Бена со старой и – судя по запаху – разлагающейся собакой на поводке.
– Неужели? – Гамаш показал на место рядом с собой, и Бен сел, а Дейзи благодарно рухнула рядом с ним.
– Начнется утром. И похолодает.
Несколько мгновений они посидели молча.
– Вон там дом Джейн. – Бен показал на маленький каменный коттедж слева от них. – А дом неподалеку принадлежит Питеру и Кларе.
Гамаш перевел взгляд: этот дом был немногим больше, чем дом Джейн, и если ее был построен из плитняка, то этот – из красного кирпича в стиле, известном как «лоялист». Вдоль фасада шла простая деревянная веранда, на которой стояли два плетеных кресла-качалки. Рядом с дверью он увидел окно, и еще два – на втором этаже с жалюзи, выкрашенными в теплый темно-голубой цвет. В аккуратном садике перед домом росли розы, многолетники и фруктовые деревья. «Кажется, райские яблоки», – подумал Гамаш. Несколько деревьев, в основном кленов, разделяли дом Джейн Нил и дом Морроу. Впрочем, теперь их разделяло нечто большее, чем деревья.
– А это мой дом, – сказал Бен, показывая на привлекательный старый особняк, обитый вагонкой, покрашенной в белый цвет. Внизу у дома была пристроена веранда, а наверху имелись три спальни. – Но я думаю, что вон тот дом наверху тоже принадлежит мне. – Он неопределенно махнул в сторону неба.
Гамаш решил, что Бен говорит метафорически или даже метеорологически. Потом его глаза с пушистых облачков опустились на крышу дома, прилепившегося к склону холма, по которому проходила дорога, ведущая из Трех Сосен.
– Мы владеем этим домом вот уже несколько поколений. Там и моя мать жила.
Гамаш не знал, что на это ответить. Он видел такие дома и раньше. Много раз. Они, как это стало известно Гамашу во время его учебы в Колледже Христа в Кембридже, назывались викторианскими махинами. Довольно живописное название. И Квебек, в первую очередь Монреаль, имел свою долю махин, построенных шотландскими баронами-разбойниками на деньги, заработанные на строительстве железных дорог, алкоголе и банковском деле. Эти дома держались на гордыне, а это не очень надежная опора, и многие из них разрушились уже много лет назад или были подарены Университету Макгилла, которому еще один викторианский монстр требовался не больше, чем вирус Эбола. Бен с любовью смотрел на свой дом.
– И вы переедете в большой дом?
– О да. Только там придется поработать. Некоторые его части просто как из фильма ужасов. В жутком состоянии.
Бен вспомнил, как он рассказывал Кларе о тех временах, когда они с Питером играли в войну в подвале и натолкнулись на змеиное гнездо. Он никогда не видел, чтобы человек зеленел, а вот Клара позеленела.
– А деревня названа по этим трем соснам? – Гамаш посмотрел на деревья посреди луга.
– Так вы не знаете эту историю? Эти три сосны – они не те, что были вначале. Им всего шестьдесят лет. Моя матушка помогала их сажать, когда была еще ребенком. Но сосны там росли и в момент основания деревни, более двухсот лет назад. И всегда три штуки. Три Сосны.
– Но почему? – Гамаш с интересом посмотрел на Бена.
– Это такой символ. Для лоялистов Объединенной империи[16]. Только они тут и живут, если, конечно, не считать абенаков[17].
Гамаш обратил внимание, что Бен в своем объяснении словно и не заметил тысячи лет обитания в этих местах коренных американцев.
– Но мы всего в нескольких километрах от границы со Штатами. Когда во время Войны за независимость люди, сохранившие верность короне, бежали на север, они не знали, где граница, где можно обосноваться в безопасности. Поэтому был придуман такой знак. Три сосны рядом означали, что здесь будут рады лоялистам.
– Mon Dieu, c’est incroyable[18]. Так изящно. Так просто, – сказал Гамаш, на которого это и в самом деле произвело впечатление. – Но почему я об этом ничего не знаю? Я интересуюсь историей Квебека, но ничего подобного не слышал.
– Может, англичане хотят сохранить это в тайне – вдруг нам опять понадобится.
По крайней мере, Бену хватило воспитания покраснеть, когда он сказал это. Гамаш повернулся и посмотрел на этого высокого человека: тот привычно сутулился, его длинные чувствительные пальцы свободно держали поводок собаки, которая была просто не в силах от него убежать.
