Френсис Дорнбридж - Ключ от Венеции

Френсис Дорнбридж

КЛЮЧ ОТ ВЕНЕЦИИ

Глава 1

Инспектор Гайд стоял у открытого окна отеля «Королевский сокол» в Мейденхеде, глядя на реку, сверкавшую под лучами сентябрьского солнца.

«Умиротворяющее зрелище, — подумал он, — и тем не менее в этом старинном отеле с красивыми деревянными флигелями и соломенной крышей покончил с собой молодой солдат…»

Мысли Гайда отвлек неожиданный скрип шин по гравию — это серебристо-серая «лянча» резко затормозила у подъезда. Из неё выскочил мужчина лет тридцати пяти, которого встретил констебль, дежуривший у парадного входа.

— Я брат покойного, Филипп Хольт, — услышал Гайд нервный голос молодого человека.

— Инспектор Гайд ожидает вас, сэр. Я провожу вас наверх.

Мужчины скрылись в подъезде, а Гайд взглянул на часы. Даже на столь мощной машине, как «лянча», нелегко было так быстро добраться из столицы в Мейденхед — не прошло и часа, как Хольту позвонили в Лондон.

Постучав, Филипп Хольт вошел.

— Вы очень быстро добрались, сэр, — сказал Гайд, пожимая ему руку.

— Я старался, — коротко пояснил Филипп. — Тем более, что дорога мне знакома. Весь этот путь я уже проделал вчера вечером, когда ездил в Марлоу судить конкурс фотографов.

— Вы ведь профессионал в этом деле, если я не ошибаюсь? И в Лондоне у вас студия, не так ли?

— Верно, инспектор, в Вестминстере, недалеко от парламента. Студия примыкает к моей квартире. Но что, черт возьми, делал здесь мой брат? Я был потрясен, когда услышал, что случилось, он ведь говорил мне, что едет в Дублин!

Гайд поднял брови, услышав любопытную информацию, но решил пока воздержаться от комментариев, внимательно окинув взглядом небрежно одетую фигуру со встрепанной копной каштановых волос и суровыми чертами лица, которые, — инспектор этого ещё не знал, — могли мгновенно озариться улыбкой.

— Вы полагаете, мне можно увидеть брата? — спросил Филипп.

Гайд кивнул.

— Из номера тело уже забрали. А я должен соблюсти формальности и попросить вас опознать его.

— Конечно, — Филипп вынул портсигар и закурил. Лицо его было мертвенно-бледным, а руки слегка дрожали, когда он убирал зажигалку в карман.

— Прежде всего, — спокойно сказал Гайд, — вам, вероятно, нужно бы осмотреть номер, который занимал ваш брат. Будьте добры пройти со мной, сэр.

Они вышли в коридор и поднялись по ворсистому ковру лестницы. Двадцать седьмой номер был обставлен с большим вкусом и комфортом, чем можно было ожидать от провинциального английского отеля. Пустая кровать огорожена тесьмой, но сотрудников, вевших обыск, уже не было видно — очевидно, они закончили свою работу, пока Филипп добирался из Лондона.

На подушке виднелось пятно крови, а на ночном столике у кровати лежал белый листок бумаги.

Инспектор Гайд протянул к нему руку.

— Адресовано вам, сэр.

Филипп, казалось, заколебался.

— Отпечатки пальцев мы уже сняли, сэр. Можете его взять.

Филипп взял листок и прочитал короткую записку.

«Дорогой Филипп!

Прости меня, пожалуйста. Это — единственный выход.

Рекс».

Он стоял, держа в руках записку и ничего не замечая вокруг. Потом вдруг до его сознания дошел немой вопрос в глазах инспектора.

— Да, это почерк Рекса.

— Вы абсолютно уверены, сэр? Ваше мнение очень важно.

— Да, совершенно уверен.

Гайд кивнул и забрал у него записку.

— Мы, конечно, сфотографировали тело перед тем, как отправить его на вскрытие.

— Могу я увидеть снимки?

— Конечно. Если вы спуститесь вниз, где в наше распоряжение предоставили комнату, мы сможем поговорить, и туда же сразу доставят готовые снимки.

Запах свежих роз наполнял со вкусом меблированную уединенную комнату отдыха, куда спустились инспектор с Филиппом. Комната была пуста, сюда не долетали посторонние звуки.

Во время их разговора в дверь постучал сотрудник в штатском, который принес ещё мягкие и сырые снимки. Пока Фи липп изучал фотографии, инспектор тактично занялся трубкой. Через некоторое время Филипп нарушил молчание.

— У вас нет сомнений, инспектор, — спросил он, — что это было самоубийство?

Пока инспектор неторопливо набивал трубку, раскуривал её и тщательно подбирал слова, Филипп внимательно изучал его. Возраст — за сорок. Густые волосы с проседью. Скромный, сдержанный тип, человек с мягкими манерами. Все, чего он достиг — результат скорее невероятного упорства, нежели умения находить блестящие решения или нравиться начальству. Однако этого человека нельзя было недооценивать, за скромным фасадом мог скрываться незаурядный ум.

— По опыту я привык в таких случаях не торопиться, — начал Гайд — Тем не менее, — он указал трубкой на пачку фотографий, — положение тела, армейский револьвер, на котором есть отпечатки пальцев вашего брата и никаких иных, наконец записка о самоубийстве, написанная, по вашим словам, его рукой, — все это определенно говорит о самоубийстве.

Филипп нетерпеливо тряхнул головой, не соглашаясь.

— Не сходится, инспектор! Рекс был просто не такой человек.

Гайд сдержанно кашлянул.

— Очень сожалею, мистер Хольт, но мой опыт подтверждает, что причин для самоубийства может быть сколько угодно. И искать их нужно в прошлом покойного: не было ли у него стресса, мании или причин для серьезного беспокойства.

— Рекс никогда в жизни ни о чем не беспокоился, — воскликнул Филипп. — И ничего не боялся. Он был в распрекрасном настроении, уезжая от меня в понедельник. Он ведь только что приехал в отпуск.

— Отношения между вами были близкими?

— Очень. Мы потеряли родителей совсем детьми. Говорю вам, Рекс был беспечным парнем, и его одно лишь интересовало-как приятно провести время.

— Мог ли он себе такое позволить на солдатское жалование?

— Вы же знаете, все как-то устраиваются. Солдату не надо платить за жилье и думать о хлебе насущном.

— Верно, конечно. Ну а во время отпуска?

Лицо Филиппа смягчилось.

— Можно считать, что я играл роль доброй феи. Я был единственным, к кому он мог всегда обратиться за помощью.

— Вы давали брату деньги и во время нынешнего отпуска?

Филипп пожал плечами.

— Совсем немного. Несколько фунтов.

Инспектор кашлянул и поиграл трубкой, тактично намекая, что ему не хотелось бы задавать уточняющих вопросов.

— Если быть точным, тридцать фунтов, — добавил Филипп. — Пятифунтовыми банкнотами.

— Спасибо. — После небольшой паузы Гайд спокойно продолжил: — Хозяйка отеля сообщила, что ваш брат прибыл сюда в понедельник в четыре часа дня. Номер он заказал накануне по телефону, а приехал во взятом напрокат «моррисе».

Филипп покачал головой, явно недоумевая.

— Но почему, черт возьми, он скрыл от меня правду? Он сказал, что в три пятнадцать отправляется поездом в Дублин с вокзала Сент-Панкрас. Я сам посадил его в такси и слышал, как он попросил шофера отвезти его на вокзал. Что заставило его изменить решение и отправиться в Мейденхед?

Гайд казался слегка смущенным.

— Боюсь, что он не менял своего решения, оно было принято заранее.

— Да-да, конечно. Вы уже сказали: он заранее заказал номер и все прочее. Другими словами, он мне врал… Но все равно концы с концами не сходятся.

— Не говорил ли он, зачем ему понадобилось в Дублин? — спросил инспектор.

— Говорил. Его друг из той же части погиб в катастрофе на улице Гамбурга. Вы знаете: Рекс служил там в Рейнской армии.

— Мы узнали об этом из его документов.

— Как раз перед тем, как погиб тот солдат — его звали Шон Рейнольдс, — он передал Рексу бумажник и просил вручить его жене, живущей в Дублине. Он даже показал мне его! Там была фотография Рейнольдса с женой.

— Скажите, сэр, вы многих знаете из армейских друзей брата?

— Некоторых знаю. Но не Рейнольдса и не его жену. Она, видимо, любительница музыки. На фото, которое мне показывал Рекс, она играет на аккордеоне, а муж стоит сзади и смотрит через плечо. Погодите! — Филипп оборвал рассказ, с любопытством взглянув на инспектора. — Зачем я вам это рассказываю, когда вы наверняка нашли снимок в вещах Рекса!

Воцарилось неловкое молчание.

— Вы его не нашли, инспектор?

— Боюсь, нет, сэр. Там был бумажник вашего брата с его паспортом, билетом и деньгами, которые вы ему одолжили. Но никакого другого бумажника и никаких фотографий.

Филипп выглядел озадаченным. Снова повисла неловкая пауза. Инспектор встал, подошел к окну и бросил взгляд на аккуратный зеленый луг, протянувшийся по оба берега реки. Потом повернулся и сказал:

— Мистер Хольт, все самоубийства загадочны, ведь единственный, кто обычно располагает фактами, — это сам покойный. Но этот случай ещё более загадочен, чем другие. Портрет, который вы нарисовали, — а я ни на миг не усомнюсь в его точности, — портрет беззаботного молодого человека отменного здоровья, без финансовых или любых иных проблем… И наверняка он бы не покончил с собой из-за неудачной любовной истории, не так ли?