Михаил Рыбка - Пус Мидун (СИ)
— Чумазый, это что же ты вчера сотворил? ‒ издалека начал кот.
Не ожидая, что енот ответит, Пус подошел к нему и извлек его из-под тряпок. Сопротивления Чумазый не оказывал, и вряд ли был способен на это – он обмяк и безжизненно повис в лапах кота.
— Чумазый! – кот похлопал друга по щекам. – Очнись! Кто это там, в углу? Что случилось-то?
Енот вдруг быстро-быстро заморгал и оскалился. Он закатил глаза и отвратительно, хрипло засмеялся. Мидун даже опустил енота на землю, испытывая какое-то брезгливое чувство. Чумазый внезапно пришел в себя:
— Так это же ты, Пус!
— Как я? Что я? Я вот стою, там, в углу не я, ты чего?
Енот рассмеялся вновь.
— Это ты сделал. А в углу Барка. Ты ее того. Вчера. Ночью.
Пус растерянно покрутил хвостом и прижал уши к голове. Он осторожно взглянул через плечо в сторону места убийства и шепотом протянул:
— Ка-а-ак? Не мог я это быть, я не помню ничего…
— Ты не в себе был. Совсем не в себе! Ха-ха! ‒ енот продолжил истерически смеяться.
— Та как же я это… Да что ты такое говоришь!
Енот только пожал плечами. Заикаясь и шумно сглатывая, он поведал:
— Сначала ты ушел. Тихо так… Ничего не сказал. А через полчаса приволок ее. Затащил в угол, душил ее, насиловал, потом начал... снова душить… Она кричала, негромко… А потом ты начал ее бить. Я тебе говорю – стой, а ты знай себе, лупишь. Камнями бил. Она уже давно молчала, а ты все возился там. Я сначала керосинку зажег, но ты так посмотрел на меня, что я потушил ее обратно и зарылся поглубже. Ты уже тогда ножиком своим ее резал. На части. Кости хрустели, грыз, видно… А потом сел у выхода из пещеры и слизывал с себя кровь. И уснул там же. А я тут все время сидел. Что я сделать-то мог, ты так посмотрел на меня, что я подумал, будто я следующий…
Пус Мидун громко дышал. Он вдруг вспомнил, как вчера злился на нее за то, что она, будто бы, сотрудничала с органами против него. Из памяти всплыли угрозы, которые он выкрикивал в присутствии енота. Только верить во все это Мидуну не хотелось.
— Чумазый, а ты это не придумал часом? Может, все-таки, не я, а ты с испугу на меня вину перевел?
Енот молчал.
— Что же делать-то?.. – глаза Пуса выражали скорее растерянность, чем страх. – Кабанов пригонит туда свою свору и по запаху быстро след возьмут в эту пещеру.
Енот опять ничего не сказал.
— Думай, Чумазый, думай! Тебя за компанию в яму посадят!
Чумазый втянул язык и грустно посмотрел на кота.
— Да за дело-то пусть садят. А так? За что?
— А за то, что ты сейчас тут сидишь, а не у Кабанова в кабинете.
— Удружил...
— Соберись. Думай.
— Да что тут думать, я знаю!
Енот метнулся к своему тайнику и вытащил оттуда дощечку, что когда-то была доской от забора.
— Это я ее на всякий пожарный храню. Смотри, сейчас все решим!
Енот ловко вытянул из пепла под котелком обгоревшую головню и начал ею водить по дощечке. Справившись за минуту, он поднял ее и показал Мидуну свои старания. На ней коряво было выведено: «Входит запрыщено».
Мидун застонал и взялся лапами за голову.
— Что это значит-то хоть? «Запрыщено» – это от какого слова? Прыщи что ли?
Чумазый повернул дощечку надписью к себе и с непонимающим видом снова прочел то, что написал.
— Нет, это значит, что проходить нельзя!
— И что это нам даст?
— Да я сейчас поставлю ее на тропе к моей пещере, и никто не пройдет. Нельзя же!
Пус решил прилечь. У него начала кружиться голова, и настроение стало хуже некуда. Енот тем временем убежал за порог пещеры, оставляя после себя мокрый след, и принялся мастерить недалеко свой знак. Мидун хорошо понимал, что, похоже, погулял он хорошо, но в последний раз. Видать, его сознание совсем уж потеряло всякую связь с ним самим, особенно во время бурного охмеления. Стараясь не думать о вчерашнем – вдруг что-то вспомнится – он выбрал в куче енотового тряпья то, что когда-то было простынкой, и разложил ее возле места преступления. Теперь следовало собрать останки и зарыть их подальше, и надеяться, что волки не возьмут след. Занявшись этим делом, он не заметил, как вернулся енот и принялся снова варить свой напиток. Разложив возле себя несколько мешочков с травой, Чумазый, с видом маститого знахаря, выбирал то с одного, то с другого щепотки травы и закладывал их в котел. Вдруг он внимательно посмотрел на один из пучков травы и захихикал.
— Пус! Идея! Идея же!!!
Не оборачиваясь, Мидун хмыкнул.
— Какие у тебя идеи… Одна светлее другой.
Енот не обиделся и показал коту пучок травы.
— Я тебе позавчера траву давал, и вчера ты ее пил. Но это же не просто трава! Это же сунь-трава! Тайная трава древних охотников! Они или ею, или ее отваром мазались, и всякий запах тела напрочь уходил. И через полдня как будто с чистого листа начинались запахи, прежних вообще не возвращалось. Так можно было подобраться к дичи поближе! Мы тут вчера ею все облили! Давай я еще больше тебе сварю этой травы, и мы весь запах точно выведем!
Пус закончил собирать куски тела Барки и связал простынь в большой узел. Кровавые пятна предательски проступили во многих местах, грозя рассказать всему миру о страшном содержимом узла. Он тоскливо глянул на друга, буркнул «вари» и ушел из пещеры зарывать ужасные улики.
Вернувшись, он натолкнулся на енота, который активно мешал отвар для победы над запахами. По мокрым глазам и высунутому на бок языку Мидун заподозрил, что психическое состояние друга очень сильно ухудшилось со вчерашнего вечера. Чумазый не обратил внимания на окалину, упавшую ему на лапу и пропалившую немалый участок шерсти. Уже без всякого стеснения енот справлял нужду под себя и даже, казалось, не замечал этого. «Плохо дело, плохо…» – среди своих блуждающих мыслей о вчерашнем Мидун нашел время подумать про друга.
— Вот! – котел с кипящей жидкостью оказался возле Пуса. ‒ Мойся!
— Свихнулся, что ли? Я же сварюсь, ‒ брезгливо молвил кот.
— Мелочи! Запаха не будет, тебя в яму не посадят!
— Да нет, давай уж подождем, пока остынет немного. А я потом пойду, посмотрю, что в городе творится. Кто о чем рассказывает. Поесть что ли?..
Взгляды друзей остановились на мешке с рыбой, оставленном вчерашним вечером в углу пещеры. И только тут они обратили внимание, что мешок несколько больше, чем был накануне. По очертаниям нельзя было угадать, что же в нем появилось. Осторожно крадучись, кот подошел к мешку и поднял его край. Пус обомлел. Внутри лежало тело Клавдии Сыцер.
Глава 4
Время давно перевалило за полдень, и солнце близилось к закату, когда Пус Мидун вышел из пещеры енота. Справившись с новыми похоронами, он хорошо намазался травяным отваром и сам заприметил, что запаха на нем никакого нет. Так, немного воодушевленный этим фактом, он гнал от себя дурное наваждение – образ Клавы, который то и дело врывался в его мысли наперегонки с образом Барки.
Алгоритм мышления кота свелся к трем самым простым функциям: прятаться, пить, трястись. Они поочередно сменяли друг друга, заставляя Мидуна часто останавливаться, делать несколько глотков воды из ближайшей лужи, оглядываться, припадать к земле или нырять в кусты при подозрении на малейшую опасность. Пус приблизился к первой постройке – крайней черте их поселка. Во дворе дома было тихо, даже местная детвора почему-то не скулила под забором, как обычно. Все куда-то ушли. Забредая все дальше в сеть дворов, он больше и больше настораживался необычной даже для ночного времени тишине, не говоря уже про светлый день. И только через некоторое время он услыхал гул голосов, донесшийся со стороны параллельной тропы. Согласно появившейся уже привычке кот нырнул в пышный куст, росший возле дороги, и едва не взвыл – это была полынь. Учуяв ненавистную траву, все блохи в шерсти Мидуна разом ощутили тошноту и принялись активно грызть хозяина. Но выбираться было поздно, вот совсем рядом уже замелькали жители, шедшие организованной толпой в одну сторону. Так, стиснув зубы и периодически почесываясь, Пус постанывал и терпел. А толпа тем временем, собрав почти всех жителей поселка, двигалась мимо кустов с затаившимся котом. Похоже было на то, что это похоронная процессия, и двигалась она к местному погосту. Вскоре догадка кота подтвердилась ‒ мелькнул гроб с закрытой крышкой, водруженный на плечи участников действа.
«Что-то слишком много похорон на сегодня» – подумалось коту. Верной оказалась и вторая догадка: хоронили кабана, ставшего жертвой безумного маньяка. Родственники покойного шли за его гробом, подбадривая друг друга объятиями.
Но на этом неожиданные события не закончились. Вдруг за этой процессией появилась следующая, правда гораздо меньше. Но куда более неожиданная. На сей раз в толпе был медведь Драный, идя с совершенно непричастным и скучающим видом. За ним топала его жена, а за их спинами несли гроб с тещей Драного. К изумлению кота, замыкал шествие не кто-нибудь, а волк Кабанов. Его передняя лапа была загипсована и болталась на повязке. Но в ликующем взгляде Кабанова читалось торжество, и волк не сводил своих глаз с медведя Драного. Очевидно, сразу после церемоний Драного заберут в участок для задушевной беседы по поводу скоропостижной кончины его родственницы.
