Патриция Корнуэлл - След Оборотня

– Как раз собирался.

Раффин стянул перчатки и направился к телефону. Я услышала, как он выдвигает ящики стола.

– Вы не видели список телефонов? – спросил он.

– По-моему, за этим должен следить ты, – раздраженно отозвалась я.

– Сейчас вернусь. – Раффин торопливо покинул трупную.

– Тупой, как пробка, – пробурчал Марино.

– Даже не знаю, что с ним делать.

– Такое впечатление, как будто у него расстройство памяти, внимания или еще чего-то. Вспомни, как он в прошлом месяце уронил в сток раковины пулю, а виноватой выставил тебя.

Мы осторожно стянули с мертвеца джинсы, черные трусы, носки и футболку. Я заметила, что сзади брюки гораздо грязнее, чем спереди. Задники туфель были покарябаны.

– Джинсы, черные трусы и футболка от Армани и Версаче. Трусы надеты наизнанку, – говорила я, продолжая инвентаризацию. – Туфли, ремень и носки от Армани. Грязь и царапины, возможно, следствие того, что его волокли по земле, держа под мышки.

– Я тоже об этом подумал, – вставил Марино.

Через пятнадцать минут двери трупной раздвинулись, и вошел Раффин со списком телефонов в руке. Он прикрепил листок к дверце шкафа.

– Я пропустил что-нибудь интересное? – спросил он.

– Обследуем одежду с помощью «Лумалайта», потом, когда просохнет, отдашь ее в трасологическую лабораторию, – проинструктировала я Раффина. – Личные вещи просуши и убери в мешок.

– Вас понял, – ответил он.

– Видать, и впрямь готовишься в академию, – уколол его Марино. – Молодец, малыш.

– Нам известно, где конкретно на корабле располагался контейнер? – спросила я у Марино.

– В третьем ряду.

– Какая была погода, когда судно находилось в открытом море?

– В основном теплая. В среднем около пятнадцати градусов. Выше двадцати одного температура не поднималась.

– Думаете, этот парень скончался на борту, и его потом засунули в контейнер? – подал голос Раффин.

– Нет, Чаки, я так не думаю, – отозвался Марино. – Ну-ка расскажи, как запихнуть труп в контейнер, если они стоят плотно прижатые друг к другу и в каждом тонны груза. Даже дверцу не откроешь. К тому же пломба была цела.

Я придвинула поближе лампу и стала собирать волокна и остатки органических веществ.

– Интересно, в тот день, когда судно вышло из Антверпена, какая была фаза луны – случайно не полнолуние? – промолвил Марино.

– Сегодня новолуние, – сказала я. – Бельгия находится в Восточном полушарии, но лунный цикл там такой же.

– Значит, все-таки не исключено, что тогда было полнолуние, – заключил Марино.

Я догадывалась, куда он клонит, и молчанием дала понять, что не желаю разговаривать об оборотнях.

Двери раздвинулись, и в трупную вошел Нилс Вандер. Он принес с собой краску, валик и карточки для снятия отпечатков пальцев.

Вандер возглавлял отдел дактилоскопии. Он надел резиновые перчатки, осторожно приподнял ладони мертвеца и оглядел их со всех сторон.

– Проще снять кожу, – решил он.

У трупа в той стадии разложения, в какой находился наш клиент, верхний слой кожи снимается с ладоней, как перчатка. Вандер стянул с обеих рук мертвеца «перчатки» и надел их поверх резиновых перчаток. Потом он по очереди окунул каждый «палец» покойника в краску и запечатлел их отпечатки на специальной карточке. После этого Вандер освободился от «ладоней» мертвеца, снял резиновые перчатки и удалился к себе в лабораторию.

– Чак, положи кожу в формалин, – распорядилась я. – Сохраним для дальнейших исследований. А теперь давайте перевернем его.

Марино помог нам опрокинуть труп лицом вниз. Никаких повреждений я не заметила, только один участок на правой лопатке показался мне темнее, чем остальная кожа. Я взглянула на него через лупу.

– Ты тоже видишь, Марино? Или мне просто кажется?

– Возможно, – сказал он, присмотревшись. – Не знаю.

Я протерла кожу влажным полотенцем. Внешний слой, эпидермис, мгновенно отслоился. Ткань под ним, собственно кожа, напоминала испачканную чернилами мокрую гофрированную бумагу.

– Татуировка. – Теперь я почти не сомневалась. – Но рисунок различить нельзя. Просто большое неровное пятно. Давайте посмотрим в ультрафиолете.

Мы притушили свет, и я поднесла к интересующей меня области ультрафиолетовую лампу. Ничего не высветилось. Раффин вновь зажег верхний свет.

– Я думал, что татуировочная краска сияет, как неоновые огни, – сказал Марино.

– Это люминесцентная краска сияет, но ее больше не используют – высокие концентрации йода и ртути опасны для здоровья.

К вскрытию я приступила только после полудня. Как я и ожидала, органы оказались мягкими и рыхлыми. Крови не было – только гнилая жидкость, так называемые сальные выделения, образцы которых из плевральной полости я взяла на анализ. Мозг превратился в разжиженную массу.

– Пробы мозга и выделений немедленно к токсикологам. Пусть проверят на алкоголь, – приказала я Раффину, не отрываясь от работы.

Моча и желчь вытекли из прохудившихся пузырей, а от желудка вообще ничего не осталось. Но когда я отслоила мягкие ткани черепа, мне показалось, я нашла причину его смерти. На выступах височных костей и сосцевидных отростках воздухоносных полостей имелись затемнения. Поставить точный диагноз до получения результатов токсикологической экспертизы я не могла, но была абсолютно уверена в том, что передо мной утопленник.

– Видишь затемнения? – Я показала Марино темные пятна. – Сильное кровоизлияние. Возможно, случилось, когда он тонул. Наверно, сопротивлялся. Когда ты последний раз имел дело с Интерполом?

– Пять, может, шесть лет назад.

– Если он числится пропавшим без вести во Франции, Англии, Бельгии или где-то еще, если он скрывается от международного правосудия, мы не установим его личности, пока Интерпол не найдет данные о нем в своих компьютерах.

– Не хочу связываться с Интерполом, – сказал Марино. – Боюсь его не меньше, чем ЦРУ. Не хочу, чтобы там даже подозревали о моем существовании.

– Бред несешь. Ты хоть знаешь, что такое Интерпол?

– Знаю. Там работают засекреченные идиоты.

Вернулся Раффин. Он сел на высокий табурет перед металлической раковиной, ко мне спиной, вскрыл бумажный пакет с номером одного из трупов и извлек пять бутылочек с таблетками.

– Чак, а почему ты занимаешься этим здесь?

– Не успеваю. Еще никогда не поступало с мертвецами столько лекарств. Совсем зашился. Едва досчитаю до шестидесяти или семидесяти, как звонит телефон, я сбиваюсь, и все приходится начинать сначала.

– Да, тяжелый случай, – прокомментировал Марино. Зазвонил телефон.

– Эй, Марино, ответь, ладно? – попросил Раффин. – Я считаю.

– Надорвался, бедный, – отозвался Марино.

Я возилась с позвоночником. Его следовало обработать серной кислотой и после передать в трасологическую лабораторию для выявления диатомей – микроорганизмов, которые есть во всех водоемах мира.

– Доктор Скарпетта! – окликнул меня Чак, повесив трубку. – Звонил доктор Купер. Содержание алкоголя в выделениях – ноль целых восемь сотых, в мозге – ноль.

Восемь сотых – очень мало, тем более что в мозге алкоголя вообще не обнаружено. Возможно, алкоголь выработали бактерии уже в мертвом организме.

– Ну и каково будет твое заключение? – поинтересовался Марино.

– Непосредственная причина смерти точно не установлена, – отвечала я. – Но мы, безусловно, имеем дело с убийством. Это явно не портовый рабочий, случайно запертый в контейнере. Чак, мне нужна хирургическая кювета. Поставь ее сюда на стол. Я хочу поговорить с тобой, сегодня же.

Я стянула перчатки и позвонила Роуз.

– Найди, пожалуйста, одну из моих старых пробковых досок, – попросила я.

Согласно нормативам, все разделочные доски должны иметь тефлоновое покрытие, потому что пористые поверхности загрязняются. Вполне уместное требование, если работаешь с живыми пациентами. Инструкциям я подчинялась, но свои прежние орудия труда никогда не выбрасывала.

– Еще мне нужны заколки для волос, – добавила я.

– Без проблем. Что-нибудь еще?

– Люси не звонила?

– Пока нет. Если позвонит, я вас найду.

– Пошли ей в контору цветы, – сказала я. – С запиской «Я люблю тебя и прошу прощения. Тетя Кей».

Кожа эластична. Пришпиливая к пробковой доске вырезанный кусок, я должна была растянуть его до прежних размеров, чтобы не исказить узор татуировки.

Марино ушел. Мы с Раффином остались в трупной вдвоем. Я настроилась на серьезный разговор.

– Если хочешь перейти в полицейское управление, я не возражаю, – начала я. – Но если ты намерен остаться здесь, Чак, будь добр, выполняй правила, как-то: ты должен находиться на рабочем месте, добросовестно относиться к своим обязанностям, проявлять уважение к коллегам.

– Может, я и не идеальный работник, но к своим обязанностям отношусь ответственно.