Железная роза - Обер Брижит
— Да, потому-то они так выглядят.
— А твой пассажир?
— Личность его так и не удалось установить. Само собой, если это был Грегор…
— Так ты его совсем не помнишь?
Я собрался ответить «нет», но меня передернуло дрожью, и возник образ руки, лежащей на засаленных вельветовых брюках. Руки с черными, обломанными ногтями. А в голове звучал голос — голос, совершенно незнакомый, без конца выпевающий одни и те же слова:
«Спасибо вы очень любезны спасибо вы очень любезны спасибо вы… »
— Нет! — выкрикнул я.
Марта сбросила скорость и заехала на площадку для отдыха.
Я взмок от пота, меня сотрясала дрожь, а зубы, я чувствовал, были так стиснуты, что, казалось, вот-вот сломаются. Машина остановилась, и Марта склонилась надо мной:
— Что с тобой, Жорж?
— Не знаю. Мне холодно. Страшно болит голова. Ощущение такое, будто сейчас меня вывернет.
Говоря это, я машинально провел пальцами по фотографии Франца Майера и вдруг умолк.
— Что такое? Что с тобой?
— Фото…
Моим чутким пальцам фотография показалась чересчур выпуклой. Я резко повернулся к Марте:
— Господи! Марта!
Не раздумывая, я оторвал фотографию. На колени мне упала маленькая бумажка. Мы смотрели на нее, не решаясь произнести ни слова, наконец я взял ее и медленно развернул. То была шелковая бумага, покрытая какими-то крохотными значками. Я поднес ее к глазам и едва сдержал крик радости: то был список в стенографической записи, список по всей форме — с именами и адресами. Тот самый СПИСОК! А в левом верхнем углу отдельная, особая строчка. Я с трудом разобрал ее, и сразу же боль как будто улетучилась.
«Жоржу от брата Грегора. Да хранит тебя Бог надежней, чем меня».
Марта, смеясь, обняла меня:
— Жорж! Жорж! Это фантастика! Пересечем границу, и ты, если захочешь, увидишь этот список во всех газетах. И мы будем свободны и сможем быть вместе, наконец-то вместе…
Я крепко прижал ее к себе, но сердце у меня было полно невыразимой печалью, как будто, сам того не сознавая, я присутствовал на похоронах.
Через минуту Марта уже снова вела машину. Надо было как можно скорее пересечь австрийскую границу. Из Австрии мы отправимся в Италию, доедем до Пьемонта, а оттуда во Францию. Путь этот самый длинный, но зато нашим возможным преследователям вряд ли придет в голову, что мы воспользовались им. Я сложил список, открыл сумку Марты и сунул его в пробку пульверизатора духов. В сумке лежал паспорт. Заинтригованный, я заглянул в него, там стояло: Магдалена Грубер.
— Ты что, замужем за Грубером?
— Нет, просто у меня фальшивый паспорт, чтобы легче было разъезжать по Европе. А почему ты спрашиваешь? Тебе это неприятно?
— По правде сказать, мне было бы противно жениться на фрау Грубер.
— Дурачок! Когда ты меня увидел первый раз в Брюсселе, я прилетела туда повидаться с Францем. Он устраивал мне адскую жизнь, мне приходилось иногда уделять ему немножко времени.
Я ощутил горький укол ревности, но удержался и не задал вопрос, на который очень бы хотел получить правдивый ответ. Марта взъерошила мне волосы.
— Не будь ревнивцем, этот тип ничего для меня не значил. Но я не могла поставить под угрозу свое задание и обратить его во врага. Всякий раз, когда я отправлялась на встречу с ним, и поверь, я делала это как можно реже, я пользовалась личным самолетом Зильбермана. В тот раз я вернулась домой минут за двадцать до тебя и едва успела нырнуть под одеяло, когда услышала, что ты входишь в дом. Но хуже всего было то, что я не знала, что ты меня заметил. А связала я твое пребывание в Брюсселе с тем ограблением позже, когда ты смотрел телевизор. Слепой — это был ты, да?
— Из тебя получился бы грозный легавый! Ну а во второй раз, в день ограбления?
— Мне нужно было встретиться с одним из командиров бригад, который был проездом в Брюсселе, и я объявила, что хочу повидать Франца. Бедняга, он просто в себя не мог прийти от радости! Когда я увидела тебя на улице, мне показалось, что я сейчас хлопнусь в обморок. Я сбежала первым рейсом, летевшим в Женеву.
Мы оба рассмеялись, и я подумал, что, если нам немножко повезет, к нам, возможно, вернется радость жизни… Но нужно время и терпение.
Мы еще некоторое время ехали; выглянуло солнце, ласковое весеннее солнце, в лучах которого природа казалась свежевымытой. Во мне стала оживать надежда. Если мы без затруднений пересечем границу… Внезапно придорожный щит «СУМИСВАЛЬД, ближайший поворот» вывел меня из задумчивости.
Марта проследила за моим взглядом и прибавила скорость. Я тронул ее за руку:
— Сбрось скорость. Я здесь вырос.
— Знаю.
— У тебя хорошая память.
— Милый, это моя работа.
И вот я наконец увидел… Большое здание из красного кирпича, смахивающее на старинную фабрику или тюрьму.
— Видишь вон там красное здание?
— Да уж, ничего не скажешь, идеальное место для детишек.
Я был в таком ужасе, когда меня засунули туда, что мне часто снилось, будто все это ошибка. Мы с Ланцманном очень много говорили о приюте. Внезапно я бросил Марте:
— Сверни.
— Зачем?
— Хочу поближе посмотреть. А потом уедем. И покончим со всем этим.
Да, покончим — с моей матерью, Мясником, профессором Маркус, Грегором, покончим навсегда. Я стану наконец свободным человеком, вырвавшимся из прошлого.
Марта вздохнула, но сбросила скорость и повернула. Мы медленно подъехали к огромному зданию. Перед ним простирался стриженый газон, на котором играли в футбол мальчишки в тренировочных костюмах. Большой бело-зеленый щит возвещал: «Лютеранский институт социальной помощи». Марта вопросительно взглянула на меня. Я погладил ее по щеке:
— Давай выйдем, немножко пройдемся.
Кажется, она хотела что-то сказать, но смолчала. Мы вышли из машины, Марта прижимала к себе набитую деньгами сумку. Калитка была открыта, и я вступил в залитый солнцем парк. Там прогуливались, заложив руки за спину, двое мужчин в хорошо сшитых костюмах. Один из них курил трубку. Странно, но я ничего не ощутил. Ни волнения, ни злости. Тот, что был с трубкой, обернулся— и пошел мне навстречу по хрустящей гравийной дорожке.
— Вы что-то хотите спросить?
