Андрей Буровский - Медвежий ключ
— Сейчас дело сделаем, поможем.
Медвежонок опять позвал мать. Он был еще маленький, еще не понимал, что означают эти вертикальные фигуры. Его сестра не подавала голос, потому что была мельче и трусливей. Она боялась этих непонятных существ снизу, и на всякий случай залезла еще выше, в гущу веток. Охотники заспорили, двое здесь зверенышей или один, сходясь разве что в том, какое оружие удобнее.
— Тут надо Володьку звать с его карабином, вверх пуля из гладкоствольного бьет не так точно.
— А если картечью?
— Кто же из нас на такое дело картечь брал?
На этот вопрос не нашлось желающих ответить: картечь, естественно, никто не взял. Андрюха легко снял медвежонка, и он, кувыркаясь, полетел вниз со страшным криком, ударился об толстую нижнюю ветку, подскочил, как резиновый, крик затих. До этого у девочки был еще какой-никакой шанс, ей оставалось только сидеть в гуще ветвей и молчать. Но она испугалась криков брата, стрельбы и захныкала. Тогда охотникам стало легко определить, где сидит медвежонок, и они убили и ее. Зверьку повезло, пуля попала ей в голову.
— Уже четвертая… — глубокомысленно заметил Саша Хлынов, глядя на тушу медведицы.
— За два дня — четвертый взрослый медведь, — уточнил Андрюха Сперанский.
По большому счету, никому все это мероприятие не нравилось. Рачительные хозяева, охотники всегда считали проблему «вынести добычу» ничуть не менее важной, чем «добыть». Сейчас же они били всех зверей, живших в окрестностях поселка, собираясь вынести мясо «потом». Когда оно наступит, это «потом»? Знать бы…
— Солнце еще высоко. Успеем взять того лешака, на Катькином ручье.
Все знали примерно, куда идти, все выразили кивками согласие. Зачем тратить слова, если и так все понятно? Но на Катькином ключе охотников ждали сюрпризы: медведей там оказалось вдруг двое.
— Тут же всегда жил такой черный, могучий…
— He-а… Тут такой посветлее, с ошейником…
Охотники переглянулись, мороз пробежал вдоль лопаток. Опять начиналась чертовщина… Чего греха таить: не раз и не два возникало у них сомнение в верности всего их замысла, но вот тут уж все сомнения исчезли. Охотники поняли, что принимали за обитателя Катькиного ключа двух совершенно разных зверей… Медведь же зверь оседлый, свою территорию знает прекрасно, и других медведей на ней не терпит.
— Н-ну пошли… — Акимыч особенно не терпел всего «неправильного» — не такого, как было всегда.
Это было нереально, как «летающая тарелка», фантастично, как плавающий топор, но вот они факты: вдоль тропинки у Катькиного ключа и правда вились следы двух медведей. Даже если звери прошли не одновременно, а с перерывом в несколько минут, даже часов, все равно получалось, живут они на одной территории. А этого быть не могло.
А дальше больше. Незаметно подойти к отдыхавшему среди дня зверю не удалось; вот лежка, но какая-то очень большая лежка, необычно большая. И ведут от нее следы не одного, а двух медведей. Трудно сказать, по каким признакам, отразившимся на следах, но охотники сразу могли сказать — один зверь старше и крупнее, второй — помельче и моложе. Видно было, что оба зверя стали делать шаги пошире — побежали. Вот место, где один из них собрал вместе лапы и прыгнул, второй раз… Так бежать долго он не сможет, опять перейдет на широкий размашистый бег.
Впереди — редкий лес, горевший несколько лет назад, видно далеко. Спускаясь по склону, охотники хорошо видели, как по противоположному склону долины, метрах в шестидесяти, мелькают два хребта. Грянули выстрелы, одна спина как будто шарахнулась в сторону, побежала менее уверенно.
— Бей его! Еще один побежал! Во-он он! — с такими азартными воплями охотники палили в зверей, вовсю удиравших через гарь к высокому кедрачу.
Звери оторвались от преследования, сделались не видны. Не страшно! Такого темпа они долго не выдержат, да как будто, в них и попадали? А! На земле пятна крови. Один из зверей серьезно ранен, скоро начнет отставать! Люди обо многом бы задумались, если бы смогли увидеть эту сцену: оторвавшись от людей, медведи стали фыркать и ворчать. Потом старый медведь, раненый в левый бок, свернул вбок, а молодой побежал было дальше… Потом остановился, зафыркал… Старый рявкнул в ответ, помчался дальше.
В результате молодой медведь с белым ошейником продолжал нестись вперед, а старый, после того как повернул, сделал круг с километр, и вышел к собственным следам. Зверь терял силы; временами мир раздваивался, растраивался перед его глазами, постояв подольше в засаде, он переступил и поскользнулся на вытекшей из него крови. Голоса совсем близко. Зверь лег, больше всего боясь, что уже не сможет встать. Наваливалась истома, звон заволакивал уши, его покачивало даже лежа.
Зато теперь люди были ему очень хорошо видны, а сами они и не подозревали об его близком присутствии. Вот люди пробежали мимо. Будь с охотниками собаки, этот номер у него бы не прошел. А так… Грязно-бурая туша, как с перепугу показалось, размером примерно со слона, вылетела из подроста кедрача, на секунду зависла, сверху и сбоку рухнула на людей. Болезненный вскрик, выстрел в упор, нехороший хруст и еще выстрел.
— Смотри, откуда взялся!
— Надо же!
— Оттаскивай!
— Костя, очень больно?!
Последний вопрос был совершенно праздным — взглянуть на перекошенное лицо Константина было бы совершенно достаточно.
Не понадобились даже лаги, упирались в тушу руками, подводили ружья для упора. Потащили Константина, и остановились от его болезненного вскрика.
— Где болит?!
— Когда не трогаете — то нигде…
Опытный Акимыч отстранил остальных, ощупал массивное тело. Стараясь действовать незаметно, помотал головой остальным.
— Ну что, Василий Акимович? Жить буду?
Голос у Константина стал непривычно высоким, и как он ни старался, все же жалким.
— Будешь, Константинушка, будешь! Через несколько дней бегать будешь! — ох, слишком бодрый, слишком оптимистичный голос у Зуева! Слишком уж он во всем уверен, не обманул он Костю Донова.
— А что же я тела не чувствую? Позвоночник перебит?
— Не перебит… Поврежден… В наше время это знаешь как все делают!
— Ладно… Положите, чтобы лес видеть.
— Помирать собрался?! Не помрешь! А на спину не перевернем — он тебя за спину схватил, там раны главные.
— Не чувствую… Почти не чувствую.
Все это время Зуев вместе с Сашей Хлыновым ловко раздевал, ловко бинтовал Константина. Сумрачно смотрели остальные, как ворочают они неподвижное, бесчувственное тело. Конец Константину Донову, молодому пополнению охотников; если не помрет сразу, все равно это уже не человек — живая голова на мертвом теле. Так и будет он лежать, пока от пролежней или пустяковой простуды не помрет. И хорошо, если помрет быстро, до того, как смертельно надоест всем родным; до того, как они сами начнут призывать этот конец, в глубине души ждать — когда же…
— А ведь этот… второй — он далеко не убежит! — Зуев кивнул в ту сторону, куда продолжал драпать второй зверь. — Тут рядом здоровенное болото.
— Не убежит! — поддержал старшего Володька. — Тут врезается один залив… С той стороны — другой, деваться ему некуда. Добьем?
— А что? Давайте добьем, мужики. Саша останется с Константином, мы часа за два управимся…
Акимыч организовывал погоню за последним еще ушедшим зверем. Ну очень уж руки чесались… Все отметили, что будет правильно, если останется с Константином именно Саша Хлынов, который с ним всегда был ближе остальных.
— Саша, ты лагерь разбей, полог натяни, мяса навари… — уже распоряжался Зуев, и народ поддерживал его, соглашался сделать последний рывок.
Да почему бы и нет? Солнце не село, до болота — с километр, и свернуть поганому зверюге уже некуда. В горячке погони и боя как-то забылось, что молодой светлый зверь ни на кого не нападал, только спасался, а старый погиб, давая молодому убежать.
— Возьмем злодея?
— Успеем…
Следы свежие, ведут по топкой почве… Вон туда.
— Сам утопнет, а нам не дастся…
— Посмотрим, может быть и дастся. А нет — туда ему и дорога.
Зверь с перепугу помчался в совсем гиблые места, стал уходить по болоту. Хлюпала вода, колыхалась почва под ногами. Сделаешь шаг, и забулькает, заурчит где-то далеко в стороне, вспенятся пузыри на поверхности; легко подумать, будто твои шаги никак не связаны с бульканьем, с выходящими газами. Но связаны, очень даже связаны шаги, сотрясения почвы, и смещения подземных пластов на этой непрочной, подвижной, пропитанной водой земле. Нехорошо здесь находиться человеку, и одно только радует сердце — большущие глубокие следы, еще заливаемые водой, неспокойная вода колышется, только что обеспокоенная выходами газов из потревоженных недр. Зверь тут прошел только что! Близок конец!
