Пол Клив - Чистильщик

— Вторые отпечатки, найденные на этом билетике, принадлежат тебе.

— Что это означает?

— Само по себе? Немного. Это значит, что и ты, и детектив Кэлхаун в какой-то момент держали его в руках. Знаешь, мы съездили на ту парковку, откуда этот билетик. На нем проставлена дата пятимесячной давности.

— Пять месяцев?

— Именно.

Пять месяцев? В голове у нее смутно начинает что-то проявляться. Что-то знакомое, но что? К сожалению, она уже знает ответ.

— Мы доехали до парковки и начали подниматься с этажа на этаж. Мы сами точно не знали, что ищем. Думали, ложный след. И лишь на самом верху мы нашли машину детектива Кэлхауна. Однако билетик не имел к ней отношения, потому что машина там простояла всего день или около того. Когда он парковался, то столкнулся с ближайшей машиной. Оставил длинную царапину. Мы нашли его машину, это уже было хорошо, но означало, что нам придется иметь дело с владельцем второй машины. Вмешались бы страховочные компании. Владелец был бы в ярости. Есть идеи, что с ним случилось?

Она трясет головой: слишком испугана, чтобы говорить.

— Мы проверили номер. Выходило, что машина была угнана пять месяцев назад. Заявление поступило на следующий день относительно той даты, что была указана на билетике. Это означает, что машина была угнана вечером, оставлена в гараже, а на следующее утро ее владелец собирался поехать на работу и увидел, что ехать ему не на чем. Поэтому мы вскрыли машину. В багажнике мы нашли труп.

Поперхнувшись, Салли еще крепче сжимает распятие.

— Он был завернут в полиэтилен и обложен сорока килограммами наполнителя для кошачьих туалетов.

— Наполнителя?

— Он поглощает запах.

— Я не имею никакого отношения ко всему этому.

— Странно, что детектив Кэлхаун врезался в ближайшую машину с трупом в багажнике. Странно, что билетик на эту машину мы нашли уже после того, как один раз обыскали стол. Странно, что на билетике оказались и твои отпечатки. Есть идеи, почему он так поступил? Есть идеи, откуда вообще взялся этот билетик?

— Нет, — говорит Салли, но это не совсем правда. У нее есть идеи, но они ей не нравятся. Очень не нравятся.

Он отодвигает пакет. На фотографии, лежавшей под ним — машина, которую она видела вчера припаркованной на подъездной дорожке к дому. В этой машине уехал Джо. Салли помнила это отчетливо.

— Вот эта машина. Ты утверждаешь, что никогда ее не видела?

— Я… Я не знаю.

Он отодвигает фотографии, и под ней Салли видит еще один пакетик. В нем — маленькая записочка, которую она вчера написала. Адрес того дома, куда заходил Джо.

— Зачем ты записала этот адрес?

Она пожимает плечами.

— Чтобы запомнить, какой дом спалить?

— Что?

— Это адрес того дома который сгорел этой ночью. Адрес, где было убито два человека с большим временным интервалом. Мы нашли это в твоей машине.

— О господи, — говорит она, но не детективу Шредеру, а самой себе. Вот почему дом показался ей знакомым. Она видела его фотографию в одной из папок в квартире у Джо, когда пролистывала их. В тот же день она подобрала билетик из-под его кровати.

— Джо, — шепчет она.

— Что?

Салли начинает всхлипывать. Все складывается. Папки. Рана. Джо, за рулем машины детектива.

— Я… Я никак, — у нее перехватывает горло от слез, — никак. Никак с этим не связана. Пожалуйста, вы должны, должны мне верить.

— Тогда расскажи мне, Салли. Расскажи, почему я пришел к неправильным выводам. Расскажи, где мне искать.

И она рассказывает. Рассказывает все, с того самого момента, как увидела улыбку Джо, стоявшего в дверях закрывающегося лифта.

51

Все готово. Работа сделана. Осталось выставить свой товар.

Мелисса медленно идет ко мне по траве и держит в руке мой пистолет. Она доверяет мне настолько, что назначает встречу ночью, в пустом парке, но не настолько, чтобы прийти безоружной. Это меня не удивляет. Как и ее не удивляет, когда я достаю пистолет детектива Кэлхауна и прицеливаюсь.

Стою на месте и терпеливо жду. Она останавливается в метре от меня. Не улыбается. Может быть, она не находит ничего смешного в этой ситуации. Как и ничего страшного.

— Похоже, ты никак не можешь со мной наобщаться, — говорю я, оглядывая ее с головы до ног.

— Создается такое впечатление, правда? Деньги принес?

Я встряхиваю пакет, который держу в руке.

— У меня есть кое-что лучше денег.

Она направляет дуло прямо мне в лицо.

— Да что ты?

Протягиваю ей пакет. Мы оба стоим, нацелившись друг на друга. Она быстро заглядывает внутрь.

— Видеокамера.

— Точно.

— Зачем?

— Может, захочешь кассету посмотреть.

— Ах ты ублюдок.

— Почему?

Она швыряет в меня камерой.

— Ах ты, сукин сын.

Я начинаю смеяться. Судя по ее реакции, она все поняла.

— У меня есть копии, Мелисса, и если со мной между делом что-нибудь случится, ну не знаю, вообще хоть что-нибудь, то копия этой пленки тут же попадет в руки полиции.

— Ты тоже на этой пленке, Джо.

— Вообще-то нет. Но это неважно. Если ты меня убьешь, то полиции мне бояться будет нечего.

Она молча смотрит на меня несколько секунд, потом вздыхает.

— Итак, пат. Точно так же, как если со мной что-нибудь случится, Джо — говоря твоими же словами, ну не знаю, вообще хоть что-нибудь, — копии всего компромата, который я на тебя имею, попадут к тем же людям.

— По-моему, отличная сделка, — говорю я, и это лучший результат, на который я могу надеяться. Это то, к чему я стремился. Конечно, мне все еще хочется пропустить ее через мясорубку, но если не пренебрегать инстинктом самосохранения, лучше этого не делать.

Мелисса кивает и убирает пистолет в сумочку.

— Ну, должна сказать, все это было не слишком забавно, Джо.

— И я так считаю, — отвечаю я, также убирая свой пистолет.

— Что ты сделал с копом?

Пожимаю плечами:

— Да как обычно.

Ни один из нас не отворачивается. Разговор окончен. Правила ясны, и мы оба это понимаем. И тем не менее вот мы стоим в метре друг от друга, но ни я, ни она не можем разрядить обстановку до конца, забыв о том, что произошло. Мы слишком много пережили, и просто так уйти невозможно. Это было бы все равно что проснуться рождественским утром и обнаружить, что все, кого ты знаешь, подарили тебе одинаковые пары носков.

Лицо ее освещено луной, и от этого кожа выглядит бледной. Я снова поражаюсь, как она прекрасна. Если бы не острое желание вытащить нож и…

Мы одновременно делаем шаг друг другу в объятия и начинаем целоваться. Она засовывает язык в мое горло так, будто там где-то спрятан Святой Грааль, и я пытаюсь проделать то же со своим языком. Наши тела трутся друг о друга. Я вожу руками по ее спине. Она водит руками по моей, но не делает никаких попыток достать мой пистолет.

Я думаю, что это похоже на первоначальное описание убийства Даниэлы Уолкер Кэлхауном. Вот он разговаривает с ней, а мгновение спустя она уже мертва. То же происходит со мной, и я с трудом осознаю происходящее, потому что тело мое движется автоматически. Разница вся в том, что я совершенно искренне не понимаю, зачем я это делаю. Десять секунд назад я просто стоял и смотрел на нее, а теперь мои руки мечутся по ее спине, и я прижимаю ее грудь к своей груди. Через несколько секунд мы отстраняемся и смотрим друг на друга и оба не знаем, что сказать, и не понимаем, что вообще происходит.

Я вижу ненависть в ее глазах, и я уверен, что в моих тоже немало злости… и мы снова целуемся, на этот раз еще более страстно.

Не могу понять, исчезают, или, наоборот, нарастают, наш гнев и наша злость. Мелисса открывает рот, чтобы что-то сказать, я делаю то же самое, но вместо этого мы вцепляемся друг в друга с новой силой. Страстные объятия, впивающиеся губы, язык-стрела. Все остальное перестает иметь какое-либо значение, и у меня нет ни капли сомнения, что по всему миру, в этот самый момент, люди встречают свою любовь. Понятия не имею, что встретил я, но мне это нравится.

Как и в ту неделю, которую я провел в постели с разорванной в клочья мошонкой, время как будто уходит и возвращается, как будто я попал в какое-то место, где время вообще не имеет никакого значения, важны лишь события. Луна все еще висит на небосводе, и мы гуляем под ней, спотыкаясь и поддерживая друг друга… где мы?

Она отводит меня к себе домой, а потом мы уже в спальне, и если бы я мог думать, то подумал бы, что она меня сейчас убьет. Я не успеваю сообразить, что происходит, как мы уже раздеты, и она лежит на мне, и мое единственное яичко прижимается к ней, и я понятия не имею, сколько времени прошло с тех пор, как мы в первый раз поцеловались. Мне кажется, что я чувствую спиной влажную траву, хотя надо мной потолок.

Это действительно происходит? Я смотрю на Мелиссу снизу вверх и вижу на ее лице знакомую усмешку. Та же усмешка была у нее на губах, когда она раздавила мне яичко, но сейчас плоскогубцев что-то не видно.