Железная роза - Обер Брижит
Дверца открылась, и я, готовый к худшему, вздрогнул.
— Спокойно! — бросила Марта, садясь за руль.
Она положила мне на колени толстый коричневый конверт, заклеенный скотчем.
— Почему ты там так долго торчала?
— Знаешь, ты похож на беглого каторжника. Осторожней, в банке полно легавых в штатском.
— Что!
— Поцелуй меня.
— Марта, может, сейчас не время…
— Поцелуй, из банка выходят два легавых.
Я наклонился к ней, и мои горячие из-за температуры губы приникли к ее губам, теплым, мягким. У меня было ощущение, будто меня ударило током, и неодолимая электризующая волна желания рванулась в низ живота. Но Марта уже тронулась с места, медленно отъезжая от тротуара.
— Я немножко подождала, чтобы убедиться, что легавые здесь не из-за Ланцманна, и только после этого спустилась в отделение сейфов. Я боялась, что этот мерзавец мог подстроить нам западню.
— Я тоже об этом подумал.
— Но на самом деле они тут из-за тебя, милый.
Я молча понаслаждался словом «милый» и только после этого удивился:
— Из-за меня? Они что, разнюхали что-нибудь?
— Думаю, они надеются сцапать тебя, если ты придешь взять или положить деньги. Это все, что они могут сделать. Директор банка скорей позволит разрезать себя на куски, чем выдаст тайну вкладов.
— В любом случае они не знают, кто я на самом деле.
Марта профессионально срезала трудный поворот и только после этого бросила:
— Не они одни, я тоже.
— Что ты хочешь сказать?
— Просто хочу узнать: кто ты в действительности?
— Марта, не надо так! Я — это я, Жорж Лион.
— Откуда у тебя фамилия Лион?
— Я уже тебе говорил, от одного янки, которого заклеила мать и которому очень хотелось усыновить меня. Он с ума сходил от нее.
— А тебе не кажется, что это не свойственно людям, с которыми обычно имела дело твоя мать?
— Но это все, что я знаю. Может, он был святой, который старался обеспечить себе место в раю.
Лион… Я попытался представить его себе, но мне тогда было года три, и у меня сохранилось только смутное воспоминание о высоком бородаче в военной форме, от которого приятно пахло жевательной резинкой.
Этакий добрый великан, с улыбкой склонившийся надо мной. Но что мне до этого Лиона, о котором я не знал ничего, даже имени? Я горел желанием вскрыть конверт. Марта, похоже, догадалась и с улыбкой покачала головой:
— Подождем, пока будем в безопасности.
— Поверни налево.
— Зачем?
— Едем к твоей матери, там безопасно.
Она чуть покраснела, когда я упомянул ее мать, и свернула.
Минут двадцать мы молча ехали под проливным дождем. Дворники отплясывали свой механический балет, а конверт, лежащий у меня на коленях, казался мне живым и тяжелым, как небольшой зверек.
И вот показался дом «матери» Марты. Марта мягко притормозила и поставила машину под прикрытие деревьев. Мы вылезли под дождь и побежали к дому. Я глянул на стену: рабочая у меня была всего одна рука.
— Я не смогу забраться.
— Стой здесь, я тебе открою.
Я спрятался под выступом крыши, пряча конверт на груди под пальто.
Через несколько минут задняя дверь за спиной у меня открылась. Появилась Марта в мокром платье, облепившем ее, о Боже, такое желанное тело… Чтобы забраться на второй этаж, ей пришлось подобрать платье, открыв обтянутые шелком бедра. Я стоял под дождем, как дурак, и смотрел на нее, не чувствуя, что вода затекает мне за шиворот. Марта с насмешливой улыбкой поинтересовалась:
— Что-нибудь не так, сударь?
Я откашлялся, чтобы прочистить горло, и пробормотал:
— Извини, я задумался…
В доме было холодно и мрачно. Барабанил дождь. Мокрые следы Марты отпечатались на слое пыли. Поднимаясь на второй этаж, я поинтересовался, какие узы связывали ее с Жанной Мозер. Она сказала, что та в юности, во время войны, была связной в английской разведке и с радостью согласилась сыграть роль ее матери. Уволенная со службы после окончания военных действий, она сорок лет томилась от скуки.
В комнате все было так, как я оставил. Первым делом я глотнул молока, а потом набросился на шоколад и бисквиты, Марта от них отказалась. Она села на кровать и протянула руку:
— Дай мне конверт.
Я было заколебался, но отдал его. Она сорвала клейкую ленту и извлекла пачку машинописных страниц. Я сел рядом с Мартой, стараясь не прикасаться к ней. Я не хотел своим телом чувствовать ее тело.
У этой рукописи было название, напечатанное большими буквами, а ниже подзаголовок:
ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ Г. ф. К.
Отчет об основных беседах
В общем, это смахивало на повесть, и каждый новый визит представлял собой как бы отдельную главу. А страниц в этой повести было до черта… Я закурил сигарету, которая показалась мне горькой, откинулся на кровати на спину и стал слушать, как Марта читает.
Записки доктора Ланцманна
20 декабря 1984. У меня новый пациент. Грегор фон Клаузен наконец-то решился прийти ко мне не только как к члену бригад Эрреры, но и как к врачу. Я знаю Грегора уже с месяц, и его расстройство весьма обострилось. Я намекнул ему, что без психиатрического лечения очень скоро наступит катастрофа и он просто-напросто не сможет выполнить свою миссию. Этот аргумент оказался решающим. Он одержим навязчивой идеей уничтожить тайную организацию «Железная Роза». Физически Г. ф. К. совершенно здоров. Источник его расстройства явно психического происхождения. На первоначальное потрясение, вызванное тем, что мать истязала его, а потом еще и бросила, наложился шок, оттого что он убил своего отца; совмещение этих двух душевных травм привело к тому, что у него в некотором смысле произошло «раздвоение». Несомненно, Г. К. , всеми силами неосознанно отвергая оба эти события, создал защитную структуру: включил в игру двойника, «близнеца».
Марта прервала чтение и взяла сигарету. А я свою раздавил в пепельнице, она была невыносимо горькая. Итак, Ланцманн был убежден, что Грегор лжет, что он меня придумал. Я был весь напряжен, как скрипичная струна. Марта бросила на меня взгляд:
— Как ты?
— Продолжай.
