Стивен Джонс - Ужасы. Замкнутый круг
Она поранила ему лицо, как раз когда он схватил ее за рубашку. Непрочная ткань не выдержала, кусок материи спереди оторвался, и грудь Гвен вывалилась наружу. Она снова ткнула в него дротиком, и на этот раз удар пришелся в шею. Он схватился за порез, пошатнулся, запнулся и шлепнулся в воду. Джеф достиг озерца, и Гвен бросилась в его объятия. Он взял у нее дротик и направил его на Спероса.
Но с греком все было кончено. Он вопил и барахтался в озерце, как сумасшедший, которым он и был, и, казалось, не мог подняться на ноги. Его раны были не тяжелыми, но кровь виднелась всюду. Но не это было худшим: то, обо что он споткнулся, теперь всплыло на поверхность. Это был начинающий гнить труп молодого человека. Его руки и ноги, ставшие будто резиновыми, переплелись с конечностями Спероса; страшное избитое лицо раскачивалось; огромная черная дыра показывала, где была прострелена грудь.
Еще некоторое время Сперос пытался освободиться от трупа — он громко визжал, когда зияющий, обличающий рот трупа страшно и безмолвно вопрошал его, — потом перестал барахтаться. Одна рука трупа свешивалась на его вздымающуюся, содрогающуюся грудь. Он закрыл руками лицо и рыдал, и мухи вылетели роем из пещеры, как черное облако, чтобы завладеть им.
Джеф обнял Гвен покрепче, увел ее прочь от этого ужаса к морю, которое стало теперь темно-синим.
— Все хорошо, — продолжал он повторять, больше для себя, чем для нее. — Все хорошо. Нас станут искать, рано или поздно.
И это случилось, и случилось скорее рано…
Пер. О. Гайдуковой
Д. Ф ЛЬЮИС
Mort au monde[54]
Дес Льюис родился в 1948 году, женат, имеет двоих детей. В 1968 году Август Дерлет отверг два его рассказа за то, что они «слишком уж чудовищны», но впоследствии Льюис много публиковался в небольших издательствах по обе стороны Атлантики.
На его творчество повлияли такие авторы, как Говард Филлипс Лавкрафт, Лорд Дансени, Роберт Эйкман и Филип Дик. В конце 1980-х работам Льюиса был посвящен специальный выпуск отмеченного наградами журнала «Dagon», что свидетельствует о заметной популярности писателя.
Рассказ «Mort аи monde» является великолепным образцом его своеобразной, глубокой прозы.
Спал я крепко — слишком крепко и слишком тяжело. Спал и видел, как эти твари вползают на брюхе в открытую дверь, которую я, честью клянусь, запер, и, подвывая, медленно крутили головами в поисках подгнившей человечинки.
Я пробудился, но кошмарный сон еще ворочался где-то в укромном уголке мозга, поскольку твердое убеждение, что я действительно видел несколько пар диких, горящих в темноте кровожадных глаз, не покидало меня.
Но в реальном мире, несомненно, был день, и я вдруг вспомнил собственное имя. Сперва в сознании всплыла фамилия Мюрфилд, затем — Дэвид, и наконец название местечка — Сэнт-Перрин. С некоторой болью я поднялся с кровати и, пошатываясь, шагнул к окну. Распахнув ставни, я удивился яркости солнца, чьи лучи уже били в бреши между вершинами далеких гор.
Так или иначе, все вроде бы было в норме. Впрочем, я никак не мог понять, отчего моя возлюбленная, Марианна, отдыхает в другой комнате. Я знал, что если пройду по попахивающему плесенью коридору от моих дверей с номером два, то обнаружу привинченную к другим дверям табличку с номером пять. Те, кто спал между нами, эти невидимые, безымянные персонажи, шумно ворочались в своих постелях — я слышал их, пока крался мимо чужих комнат к пятому номеру. На лестничной площадке было темно, смутные штрихи перил, ограждающих пролет, терялись во мраке; минутное, головокружительное смятение охватило меня, но я быстро собрался перед встречей с любимой.
Когда я в последний раз видел ее за ужином, волосы Марианны свободно ниспадали на плечи. Сомкнутые в молчании губы… волнующие складки ночной сорочки… ложбинка у горла… выглядывающие из-под подола пальцы босых ног… Создавалось впечатление, что она изо всех сил старается выглядеть естественно. Но покрасневшие глаза выдавали ее.
И когда моя возлюбленная из глубины комнаты глухо проворчала, чтобы я закрыл дверь, я решил, что должен вернуться на свою территорию, под одеяло, к снам — к другим снам, с которыми жить куда легче.
Горячие рогалики и кофе — слишком легкий завтрак для англичанина. Я жаждал тостов и мармелада, яиц и бекона, дымящейся чашки крепкого чая, политых медом кукурузных хлопьев, молока из бутылки и свежевыжатого апельсинового сока. Марианна сидела напротив, вглядываясь в свою огромную чашку с кофе, словно пытаясь прочесть будущее. Я мог бы сказать ей, что прошлое гораздо таинственнее, — мог, но не сказал.
Не знаю, замечал ли я прежде, но глаза ее были совершенно белыми, с яркими, пронзительно-коричневыми крохотными пятнышками радужек, напоминающими атомы под микроскопом. И если у большинства моих знакомых глаза действительно являлись зеркалом души, эти обманчивые точки не позволяли прочесть ничего. Всегда выходило так, что это она добиралась сквозь мои глаза до самых глубин моей сущности, оставляя меня проигравшим.
— Куда отправимся сегодня? — Она словно к стене обращалась. — Думаю, стоит воспользоваться солнечным деньком и махнуть на пляж.
— Не знаю. Почему бы просто не остаться тут, почитать или еще что-нибудь?..
Я так и не выяснил, имели ли эти слова хоть какой-то смысл, поскольку следующая фраза моей возлюбленной никоим образом не являлась их продолжением. Даже в самых несвязных разговорах хоть какая-то, пусть и тончайшая нить логики соединяет всяческие несообразности и нелогичные заключения. Но, по-видимому, только не в беседе с дражайшей Марианной.
— Я полагаю, мы бы не оказались здесь вовсе, если бы не твоя мать, Дэвид.
Однако же я был приятно удивлен, услышав из ее уст свое имя. Воодушевление подсказало мне ответ:
— Ну, с ее стороны было очень мило пустить нас сюда на лето…
— Ночи тут кажутся бесконечными. Одного сна для них недостаточно.
Какого черта, о чем это она? Жизнь научила меня, что сон — не удовольствие, а простая необходимость, «дабы замедлить энтропию», как частенько говаривал мой покойный дед.
Что ж, в тот день мы все-таки пошли на берег, несмотря на неряшливые комья дождевых туч, приползших к полудню со стороны моря. Я надеялся увидеть парочку принимающих солнечные ванны худосочных девиц, но пляж пестрел множеством кружащихся зонтиков.
Она совершенно не замечала меня. Я точно превратился в живую изгородь, поскольку глаз ее ложился лишь на незнакомцев (или, по крайней мере, на людей, незнакомых мне). И вдруг я осознал, что это, должно быть, те, что спят в комнатах между нами. На миг мне даже показалось, что все они дальние родственники, только для вида сохраняющие инкогнито. Голоса их, как бывает всегда, когда разговаривают не с тобой и не рядом, звучали утробным рычанием сквозь стиснутые зубы и неразомкнутые губы.
Я схватил Марианну за руку, потащил к гавани, и мы едва-едва успели на последний паром к берегам Англии — паром, медленно рассекающий узкую лунную дорожку. Когда же нас вновь настигла ночь, мы обнаружили, что наши каюты расположены на разных палубах.
Осознание, что плывем мы не туда, пришло слишком поздно; Марианна крепко обняла меня: даже ее глаза не могли утаить страха. И мы остались бодрствовать этой — возможно, бесконечной, — ночью, даже не заглянув в наши каюты, окликая друг друга по именам, пытаясь не забыть их, стараясь не выказывать никаких эмоций, чтобы не дать нашим спутникам повод выбраться из их укрытий.
Пер. В. Двининой
ТОМАС ТЕССЬЕР
Бланка
Томас Тессьер родился в Коннектикуте, где живет и сейчас. Получил образование в университете Дублина, затем несколько лет провел в Лондоне, где работал в издательстве и регулярно писал для «Vogue».
К лучшим романам в жанре хоррор, принадлежащим перу Тессьера, можно отнести «Рок» («The Fates»), «Ударная волна» («Shockwaves»), «Лунатик» («The Nightwalker»), «Фантом» («Phantom»), в 1982 году номинированный на Всемирную премию фэнтези, «Завершающие штрихи» («Finishing Touches») и «Тайные странники» («Secret Strangers»).
Яркий рассказ «Бланка», написанный безукоризненным слогом Тессьера, повествует о призраках, которые встречаются в современной жизни.
Когда я сказал друзьям о том, что собираюсь в Бланку, их реакция оказалась именно такой, как я и предполагал. «Зачем? — спросили они. — Ведь там не на что смотреть. И нечего делать, разве что пропасть. — Здесь собеседник обычно лукаво улыбался. — Смотри, не исчезни!» — «Может, именно поэтому я выбрал это место, — в свою очередь, улыбался я. — Исчезнуть на какое-то время очень даже здорово».
Однако автору, пишущему о путешествиях, причем автору с десятилетним стажем работы, сбежать не так-то просто. Я ведь уже побывал во всех достойных местах, равно как и в посредственных. Если вы назовете какую-либо точку на карте, мне она, вероятно, уже знакома, там я уже оценил гостиницы, попробовал кухню, все разузнал о сфере услуг и увеселениях. Моя работа совершенно замечательная, но тем не менее я подустал от официального мира. Мне казалось просто необходимым сбежать в оздоровительных целях и пару недель провести в какой-нибудь тихой заводи, абсолютно ничем не занимаясь, лишь потягивая прохладное пиво на террасе и читая хорошую книгу.
