Мишель Сланг - Холод страха

Я отщипнула зубами крохотный кусочек розоватой мякоти. Нежная мохнатая кожица, сладкая плоть. Он протянул мне тарелку. Я взяла один и надкусила. Мой рот наполнился соком и мякотью.

— Я мог бы овладеть вашим телом, — сказал он ласково. — Им одним, как персиком. Это очень просто. Но вы можете стать одной из нас. Я увидел это на площади. И хочу помочь вам. Сделаться тем, что вы есть.

— Одной из "нас"? О чем вы?

— Одной из тех, кто хочет силы и власти, — сказал он все с той же удивительной мягкостью. — Из тех, кто может их обрести. Вампиром. Кушайте ваш персик, мисс Вентворт, а я расскажу вам про вашего Дракулу. Влад Дракулешти — сын Влада Дракона. На холме Тимпа возле Брашева над часовней святого Иакова он приказывал четвертовать своих врагов и сажать обрубки их тел на кол и под их крики обедал рядом с ними, макая хлеб в их кровь, ибо вкус человеческой крови — это вкус власти. А власть — это сущность вампира. — Он вытянул свою обутую в сапог ногу и под столом коснулся моей ноги. — Власть — это не деньги, не красота, не изнасилование, не соблазнение. Это попросту жизнь и смерть. Убить, испить крови умирающего, а самому остаться жить, зачинать свое потомство, процветать. Комура и Витте обладают такой властью. Они готовят великую алую бурю со множеством жертв. У меня тоже есть власть, и я намажу свой хлеб кровью. Хотите есть и пить со мной?

— Кровь?..

Он посмотрел на меня искрящимися глазами.

— Кровь вас пугает? Вы падаете при виде крови в обморок, как пай-девочка? Думаю, что нет. — Он быстро откусил кусок от своего персика. — Вы когда-нибудь видели, как умирают люди? Они истекали кровью? Вы отводили глаза? Нет. Вижу, что нет. Вас это завораживало больше, чем положено женщине. Вам нравятся военные мундиры, опасность, солдаты, но больше всего, мисс Вентворт, вам нравится алость. Читая об этой войне в газетах, вы и дальше будете притворяться, будто вы в ужасе, и повторять "как ужасно!", вновь и вновь поглядывая на снимки кровопролития и внушая себе, что не понимаете, почему ваше сердце бьется так бурно? Скажете ли вы: я никогда не стану настолько живой, чтобы пить кровь? Или вы познаете себя и обрадуетесь, когда налетит алая буря? — Он постучал пальцем по моей тарелке с персиками. — Стать тем, что вы есть, мисс Вентворт, много проще, чем надкусить персик, и гораздо, гораздо приятнее.

— Мне бы хотелось иметь власть — а кто этого не хочет? Но таким способом?.. — Он был прав: я была заворожена, и на следующий день вернулась на то место, и была разочарована, что кровь оказалась смытой. Это нелепо: вы либо хотите насмешить меня, либо пробудить во мне отвращение. Вы иронизируете надо мной.

— Испейте моей крови, — сказал он. — Дайте мне испить вашей. Немножко смелости, немножко любопытства. Переспите со мной — последнее не обязательно, но очень увлекательно. А потом — распахнутые горизонты и большая власть, мисс Вентворт.

Я сглотнула.

— Вы просто хотите сделать меня своей жертвой.

— Если вы смотрите на это таким образом, то и станете моей жертвой. Я хочу дать вам жизнь, потому что вы можете ее взять, и это меня развлечет. Но вы себя недооцениваете. Разве вы моя жертва? — На мгновение ветер разгладил на воде напротив отеля большой овал, и благодаря какой-то игре света вода в нем стала алой. — Видите, мисс Вентворт? Еще один из моих фокусов.

— Нет. Я часто вижу на воде такой свет.

— Но это не всякому дано.

— Значит, я ничего не вижу.

Возле его тарелки лежал фруктовый ножичек. Он взял его и располосовал себе ладонь. Когда потекла кровь, он сложил руку в горсть и поднес ее к моим губам.

— Кровь — это маленькое море, маленькое красное море, вода, над которой мне больше всего нравится властвовать. Я помешиваю ее, мисс Вентворт, я пью ее, я живу. — Он обмакнул палец правой руки в кровь, а потом прижал его к вене на моей руке. — Я понимаю ее вкус, я могу заставить ее течь приливной волной. Мисс Вентворт, я могу заставить ваше сердце биться, пока вы не закричите, чтобы я перестал. Хотите понимать кровь, хотите попробовать кровь, хотите наполнить ею рот — солоноватой, сладкой, невыносимой кровью? Хотите власти, которую дает кровь? Ну, конечно, хотите. Страстно хотите.

Он взял меня за запястье, он притянул меня к себе. Он смотрел на меня своим настойчивым взглядом дикого зверя и ждал, держа в горсти свою кровь. Я знала, что еще могу вырваться от него и вернуться к тете Милдред и Лэтропам. Они ведь понятия не имеют ни о том, что я уходила, ни о чудовищных вещах, которые мне нашептывались. Я смогу сесть между ними, прихлебывать чай и слушать оркестр до скончания моих дней. И для меня не будет никаких вампиров.

Кровь, запекшаяся по краям ладони, все еще текла и текла из пореза. Она была ярко-ярко-алой. Я нагнулась и прикоснулась языком к ранке. Кровь была солоноватой, близкой-близкой, крепкой, и вкус ее был вкусом моего желания.

Белая яхта была отделана роскошно. Салон, несколько кают. Мы вышли далеко в море. Граф Зохари для соблюдения приличий пригласил Лэтропов и мою тетю. На палубе мистер Лэтроп, веснушчатый, в белом костюме, забрасывал блесну на пеламиду и беседовал с графом Зохари. Я слышала "Витте", "Сахалин", "репарации". Вечером предстояла важная встреча полномочных представителей. Тетя Милдред и миссис Лэтроп сплетничали и играли в вист, а вышивальная игла Люсиллы Лэтроп усердно мелькала над кремово-белыми ярдами канвы. Я принялась было за новое ришелье, но отложила его и стояла на носу, ощущая в своем теле морскую зыбь, длинные медлительные волны. В конечном счете я полагала, что граф Зохари просто соблазнит меня, но мне было все равно. Я глотнула его крови, теперь он выпьет мою.

Под тентом матросы сервировали обед, захваченный из отеля. Устрицы "Рокфеллер", грибной суп-пюре с булочками "паркер-хаус", жареная лососина, заячье рагу, перечные клецки, тоненькие засахаренные морковки, кукурузные початки, огуречный салат и бостонский латук, летняя тыква. На десерт миндальные пирожные, кремовый кофейный торт и мороженое нескольких сортов. И вино, а к десерту коньяк и черная бутылка шампанского. Я поковыряла шпинат на моих устрицах, но вино пила с жадностью. В послеобеденной тиши яхта чуть покачивалась на спокойной воде, Матросы спустились в кубрик.

Первым уснул мистер Лэтроп, прикрыв носовым платком багровое лицо; затем Люсилла Лэтроп начала негромко похрапывать в шезлонге под тентом со сбившейся в ком вышивкой на коленях. Удочка мистера Лэтропа свисала из его безжизненной руки. Я смотала леску и положила удочку на палубу; в дневной тиши гудение лески казалось даже громче шума теперь молчащих машин. Карты тети Милдред легли к ней на колени. Глаз она не закрыла, но когда я встала перед ней, она словно бы смотрела сквозь меня. Только миссис Лэтроп все еще медленно раскладывала свои карты на зеленой бязи столика между ней и моей тетей, будто гадая.

— Миссис Лэтроп?

Она на мгновение подняла глаза, точно две изюмины на мучнистом лице, кивнула мне и продолжала раскладывать карты.

— Они ели и пили, — сказал граф Зохари, подходя ко мне, — и утомились.

Яхту приподняло волной, голова тети Милдред дернулась вбок, и тетя обмякла, свесилась с ручки кресла, будто покойница. Я чуть не закричала, чуть не упала. Граф Зохари подхватил меня и прижал ладонь к моему рту.

— Если вы закричите, то разбудите их.

Крепко сжимая мою руку, он повел меня вниз по трапу и дальше по узкому коридору. С одной стороны за открытой дверью камбуза спал кок, опустив голову на колени. Рядом с ним, растянувшись на полу, спал красивый матрос. Больше я никого там не увидела.

Каюта владельца находилась на носу — такая белая в дневную жару. Кровать была расстелена, белея простынями. В каюте пахло лимонным маслом, легкой пряностью океана.

— Простыни, — сказал он. — Видите?

Я опустилась на кровать, колени меня не держали. До последней секунды я не знала, как мое тело будет бороться со мной. Я хотела не быть тут, хотела узнать будущее, которое должно было вот-вот наступить, хотела, чтобы оно уже произошло, и чтобы оно происходило сейчас, в этот миг. Я услышала щелчок задвижки, и вот он рядом со мной, расстегивает пуговки на моем горле. Было так тихо, так тихо. Я не могла дышать. Он нагнулся и коснулся языком ямочки у моего горла, а потом я ощутила его зубы, его лакающий язык и похлюпывание, когда он начал питаться.

Сначала был ужас ощущения того, как убывает моя кровь, как моя воля борется и терпит поражение, а потом наступило наслаждение, дрожь, трепет такой упоительный, что я не вынесла. Жаркая белая каюта утонула в тенях, в холоде, и я упала поперек кровати. Я в гробу, подумалось мне, в могиле. Он уложил меня на подушки, нагнулся надо мной, задрал мою юбку, развязал тесемки нижних юбок, я ощутила его руку на моей коже. То, чего я страшилась. Но пути назад не было. Я приветствовала то, что должно было произойти. Я увлекала его вперед. Он лег на меня, я ощущала тяжесть всей длины его тела, вжимающегося в мое. Галуны его мундира царапали мои груди. Наша одежда разделяла нас. Я расстегнула тугие застежки, выбралась из бесчисленных пуговиц платья, освободилась от всего, что отделяло меня от него.