Коди Макфейден - Лик смерти
— Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду, — раньше подозреваемых допрашивали в агрессивной манере.
Улыбка Джонса стала зловещей.
— По-другому — никак… Допрашивали невозмутимо — и жестоко. Может, это не мое дело, но… — Джонс огорченно пожал плечами. — Халибартон и его приятели были парни старой закалки… Работорговцы действовали очень продуманно. Никаких лишних контактов. Сначала передавались деньги, а затем уже дети. И покупатели никогда больше не пересекались с продавцами.
— А сколько было детей? — спросила я.
— Пять. Три девочки и два мальчика, а потом осталось две девочки и мальчик. Мы поместили их под защитный арест.
— Почему?
— Двое ребят, мальчик и девочка, не выдержали. Они покончили с собой. Итак, у нас остались дети, которые, преодолев ужасные несчастья, желали оставить все в прошлом. И у нас был мерзавец, который их купил. Девочки и один из мальчиков принадлежали сутенеру, подонку, каких свет не видывал, по имени Лерой Перкинс. У него было не сердце, а глыба льда. Плевать он хотел на детей, его интересовали только деньги, которые они могли ему принести.
— Звучит еще хуже, чем я думала, — сказала я.
— Третья девочка принадлежала извращенцу, который очень любил детей. Он зарабатывал деньги тем, что снимал на видео, как занимается сексом с детьми, а затем продавал фильмы таким же озабоченным уродам, как и он сам. Его звали Томми О’Делл. Предположительно некоторые полицейские и агенты крепко прижали Лероя и Томми. Но извращенцы молчали. Мы угрожали посадить их в тюрьму и рассказать другим заключенным, кто они и за что сидят. Увы, это не сработало. Я думал, Томми О’Делл расколется, я был просто уверен. Ведь он слизняк. Но я ошибался. Молчал и Лерой. Он сказал однажды Халибартону: «Допустим, я сознаюсь. Но не пройдет и недели, как я сдохну. Потом они убьют мою сестру, мою мать… Черт, да они уничтожат все, даже мои комнатные растения! Я уж лучше здесь перекантуюсь».
— Похоже, он имел дело с ужасными людьми, — сказала Келли.
— Уж похуже нас. Мы потратили уйму времени, однако потерпели фиаско. У нас остались лишь дети. Потребовалось некоторое время, чтобы их разговорить, и в итоге удалось. Только двое рассказали о пережитом. — Джонс скривился. — Такая мерзость… Детей били палками, всячески унижали, насиловали. Они постоянно ходили в капюшонах или с завязанными глазами. Их скрывали и друг от друга, и от торговцев людьми. И все же один мальчик увидел Варгаса и запомнил его имя. Он даже смог его описать. И мы взяли этого типа. — Взгляд Джонса стал вдруг пугающим. — Мы многое пытались сделать, чтобы заставить его расколоться. Тогда даже я был готов пустить в ход кулаки.
Джонс замолчал и глубоко задумался. Его молчание было пронизано сожалением.
— Мальчика звали Хуан. Это был прелестный и умный ребенок, он многое нам рассказал, хоть и заикался. Родом он из Аргентины. Я восхищался им… мы все восхищались. Он прошел через ад, но продолжал бороться, и делал это с достоинством. — Джонс одарил меня задумчивым взглядом сфинкса. — С достоинством! А ему было всего девять лет.
— Что же произошло? — спросила я.
— Детей спрятали в конспиративном доме. Накануне ночью Хуан дал согласие официально записать свой рассказ на пленку, но кто-то узнал об этом. Они убили полицейского, агента и забрали детей.
— Забрали?
— Да. Обратно в ад.
Некоторое время я не могла произнести ни слова. «Этих детей вырвали из лап чудовищ. Их просто обязаны были спасти!»
— Неужели это сделал…
— Кто-то из сотрудников? Конечно. И здесь, и в полицейском управлении все перевернули вверх дном. Каждого, кто был в опергруппе, проверяли как под микроскопом, только что в задницу не заглядывали, но так ничего и не нашли. В итоге мы уже не могли доказать, что Варгас как-то связан с детьми. Все, что мы имели, — устные показания исчезнувшего свидетеля. Варгас ушел, О’Делл и Перкинс тоже. Перкинс выжил, а О’Делла убрали. Нам больше не приходилось встречать детей с изуродованными ступнями. Мы так и не нашли ни Хуана, ни девочек, но нам стало известно через осведомителя, что несколько детей, соответствовавших описанию, вывезли в Мексику, а затем они исчезли. — Джонс уныло пожал плечами. — Все наши начинания провалились. Мы хотели расширить сеть. Дать информацию о том, что нужно искать, в другие города. Тщетно. Опергруппа была расформирована.
— Похоже, постарался тот, кто «держал» работорговлю, — сказала я. — Ведь Варгас снял видео ради шантажа.
— Тебе не кажется это странным? — спросила Келли.
— Что — это?
— В 1979 году работорговцы вселяли ужас. А Варгас не производит впечатления героической личности.
— Воспользуйся архивом, Смоуки. Если тебе понадобятся показания тех, кто в этом участвовал, дай мне знать, — сказал Джонс и горько улыбнулся. — Таков был мой первый урок. До тех пор я полагал, что мы обязательно поймаем злодея, что справедливость восторжествует и тому подобное. Но, занимаясь делом о торговле детьми, я вдруг осознал, что подобное произойдет еще не раз и злодеи опять выйдут сухими из воды. Я понял тогда, что они, — Джонс запнулся, — что они — люди, которые пожирают детей. — Он замолчал. — Образно говоря, разумеется.
«Ведь это не просто метафора, сэр? Поэтому вы запнулись? Они действительно пожирают детей, незащищенных, плачущих, теплых. Они заглатывают их целиком».
Я вернулась в «Ведомство смерти». Келли поставила на уши весь архивный отдел, чтобы нам нашли документы по торговле людьми. И тут зазвонил мой мобильный.
— Есть информация, — сказал Алан.
— Я слушаю.
— Занимаясь делом Кингсли, я решил разузнать о Кэтти Джонс.
— О женщине-полицейском из дневника?
— Вот-вот.
«Прекрасная мысль. Она тогда была наблюдателем и встречалась с Сарой в последующие годы».
— Что ты нашел?
— То, что я нашел, — ужасно. Ужасно и очень странно. Джонс стала следователем два года назад. А через месяц уволилась из полиции навсегда.
— Почему?
— На Кэтти Джонс было совершено нападение прямо у нее дома. Бедняжку избили так, что она три дня пробыла в коме. А сейчас и того хуже.
— Хуже?
— Кэтти избивали обломком трубы, в результате чего она получила множество ран и ушибов. Но самое серьезное — у нее повреждены зрительные нервы. Она совершенно слепа, Смоуки.
Я молчала, пытаясь осознать сказанное. Даже почувствовала некоторую слабость.
— Это еще не все.
— Что же еще?
— Нападавший бил Кэтти прутом по ступням. Остались шрамы.
— Что?! — Я чуть не закричала от удивления.
— Серьезно. Я так же отреагировал. Это ужасно, но…
— Странно, что он оставил ее в живых.
— Точно. До сих пор он убивал каждого, кто был рядом с Сарой, каждого, кроме нее.
— Почему же он не убил Кэтти Джонс?
— Хочешь с ней поговорить? Я поэтому и звоню. Я достал ее адрес. Но я пока занят…
— Диктуй. Мы с Келли повидаемся… — я запнулась на этом слове, — съездим и поговорим с ней.
Глава 33
Кэтти Джонс жила в своем доме, в Тарзане, еще одном пригороде Лос-Анджелеса, который спрятался посреди беспорядочно разросшегося города. Дом оказался вполне симпатичный, ухоженный, только слегка обветшавший.
Дождь уже прекратился, а небо было еще серое, с грозовыми тучами. Мы с Келли добирались почти час. Лос-Анджелес ненавидит дождь, и это заметно; по дороге попались две аварии. Конечно, мы должны были сначала позвонить, но у нас был только адрес голосовой почты.
— Келли, готова? — спросила я уже перед дверью.
— Нет, но все равно стучи.
Я постучала. И через минуту услышала звук шагов по деревянному полу.
— Кто там? — раздался голос, отчетливый, но неопределенный.
— Кэтти Джонс?
Молчание.
— Нет, это я — Кэтти Джонс, — сухо ответил женский голос.
Келли взглянула на меня удивленно.
— Мисс Джонс, я специальный агент Смоуки Барретт из ФБР, со мной еще один агент, Келли Торн. Мы бы хотели с вами поговорить.
Наступила гнетущая тишина.
— О чем?
Я могла бы ответить: «О нападении на вас», — но передумала.
— О Саре Лэнгстром.
— Что случилось? — спросила Кэтти встревоженно, и в ее голосе мне послышались примирительные нотки.
— Можно, мы войдем, мисс Джонс?
И вновь молчание.
— Думаю, вы должны войти. Я больше не могу оставаться в стороне, — вздохнув, ответила Кэтти.
Я услышала, как в замке повернулся ключ, и дверь открылась.
Кэтти носила темные очки. Я увидела небольшие шрамы рядом с линией волос и у виска. Невысокая, крепкая — видно, занималась спортом, Кэтти была в свободных брюках и майке.
— Входите, — сказала она.
Мы вошли. В доме было темно.
— Пожалуйста, не стесняйтесь, можете включить свет. Мне-то он не нужен. Только выключите потом, когда будете уходить.
