Лиза Гарднер - Час убийства

Рейни кивнула.

— Отлично, если бы вы были начальником полиции в Спрингфилде и получили письмо с требованием выкупа, где повторялось бы выражение «Черт побери!», то, очевидно начали бы расследование с Гомера Симпсона, а если в письме оказалась фраза «Съешь мои шорты», то стали бы искать младшего, Барта. У всех людей есть свои излюбленные обороты речи. В письменном тексте они встречаются чаще. То же самое с грамматическими и орфографическими ошибками.

— А в случае с Экокиллером? — спросил Куинси.

— Недостаточно данных. Особый агент Маккормак дал мне три копии и один оригинал. Располагая единственным оригиналом, я не могу сравнить почерк, выбор чернил или бумаги. Что касается содержания, во всех четырех письмах одно и то же сообщение: «Часы тикают… планета гибнет… животные плачут… реки вопят. Неужели не слышите? Жара убивает…» Чтобы установить авторство, мне нужен дополнительный материал, к примеру другое письмо, предположительно написанное подозреваемым, или более длинный документ. Вам известен Тед Качинский?

— Посылочник? Конечно.

— Дело раскрыто в значительной степени благодаря писаниям мистера Качинского. В нашем распоряжении были не только надписи на посылках, в которых он отправлял свои бомбы, но и несколько вложенных в посылки записок, много писем, отправленных в редакции, и, наконец, манифест — тот, что он требовал опубликовать в газетах. Но все же эта догадка принадлежит не судебному лингвисту, а брату Качинского. С частью манифеста он ознакомился из писем брата к нему. Кто знает, удалось бы нам без такого обилия материалов установить личность Посылочника.

— Но Экокиллер почти не дал полиции материала для работы, — заметила Рейни. — Разве не странно? Судя по вашему примеру, когда убийцы начинают говорить, то говорят многое. Однако этот человек намекает, что беспокоится об окружающей среде, а с другой стороны, не затрагивает данные темы.

— Именно это и бросилось мне в глаза. — Эннунцио перевел взгляд на Куинси. — Это уже скорее ваша область,чем моя, но четыре кратких, одинаковых письма — случай необычный. Когда убийца устанавливает контакт с пресса или с властями, общение становится обширнее. Я слегку удивился, что последнее письмо редактору не содержить ничего больше.

Куинси кивнул.

— Общение убийцы с прессой или возглавляющим расследование полицейским почти всегда продиктовано стремлением к могуществу. Отправление писем и наблюдение за тем, как читают их по телевидению, дает иным субъектам ощущение такой же силы, как другим возвращение на место преступления или прикосновение к сувениру, взятому у одной из жертв. Обычно убийцы начинают скромно — с записки или телефонного звонка, — но узнав, что оказались в центре внимания, проявляют заносчивость, хвастливость и постоянно утверждаются в том, что имеют власть над людьми. Они стремятся к самовозвеличению. Данный же текст… — Куинси нахмурился, — совсем другой.

— Этот человек дистанцируется от убийства, — сказал Эннунцио. — Обратите внимание на фразу: «Жара убивает». Не он, жара. Он словно совершенно ни при чем.

— Да, письмо состоит из кратких фраз, что, как вы сказали, указывает на высокий уровень умственного развития.

— Он умен, но виновен, — заметил Эннунцио. — Этот человек не хочет убивать, но считает, что вынужден делать это, поэтому стремится возложить вину на кого-то или что-то. Может быть, поэтому он больше не пишет. Для него письма не утверждение своего могущества, а поиски оправдания.

— Есть другая возможность, — проговорил Куинси. — Берковиц тоже много писал в редакции, пытаясь объяснить свои преступления. Однако он страдал душевной болезнью; это не та категория, что организованный убийца. Люди, страдающие от таких умственных расстройств, как галлюцинации или шизофрения…

— Зачастую повторяют какую-то фразу, — досказал за него Эннунцио. — То же самое наблюдается у людей, перенесших удар или с опухолью мозга. Они повторяют вновь и вновь что угодно, от одного слова до целой мантры.

— По-твоему, этот человек душевнобольной? — спросила Рейна.

— Вполне возможно.

— Но если он сумасшедший, то как же обвел вокруг пальца полицию, похитив и убив восемь женщин?

— Я не считаю его глупым, — возразил Куинси. — Возможно, во многих отношениях он нормален. Близкие, однако должны знать, что с ним что-то неладно. Не исключено, что он живет один и неловко чувствует себя с другими. Это объясняет, почему он проводит так много времени вне дома и почему устраивает нападения внезапно. Убийца типа Теда Банди полагается на то, что своим красноречием расположит к себе жертву. Этот человек знает, что ему это не удастся.

— Этот человек задает нам изощренные загадки, — вставила Рейни. — Делает своей мишенью незнакомых девушек, общается с прессой и ведет игры с полицией. Мне он кажется добрым, старомодным, организованным психопатом.

Кэплан поднял руку.

— Ладно, ладно. Мы слегка отклоняемся от темы. Этот так называемый Экокиллер — проблема Джорджии. Нас же интересует особый агент Маккормак.

— Чем? — спросил лингвист.

— Как думаете, Маккормак мог написать эти письма?

— Не знаю. Вам нужно дать мне что-то еще, написанное им. Почему он интересует вас?

— Вы не слышали?

— О чем? Я был в Вашингтоне, на конференции. Не успел еще прослушать автоответчик.

— Вчера был обнаружен труп, — сообщил Кэплан. — Юной девушки. Возле беговой дорожки морских пехотинцев. У нас есть основания полагать, что Маккормак причастен к этому убийству.

— В этом деле есть кое-что, напоминающее Экокиллера, — Добавила Рейни, не обращая внимания на мрачный взгляд Кэплана. — Особый агент Маккормак полагает, что это дело рук Экокиллера, взявшегося снова за свое в Виргинии. Особый агент Кэплан подозревает, что, может быть, Маккормак и есть убийца, обставивший преступление по образцу давнего дела.

— Труп был обнаружен здесь? В Квонтико? Вчера? — изумился Эннунцио.

— Нужно время от времени выбираться из этого бомбоубежища, — напомнила ему Рейни.

— Это ужасно!

— Думаю, девушке тоже не понравилось.

— Нет, вы не поняли. — Эннунцио растерянно уставился в свои записи. — У меня была версия, я хотел изложить ее особому агенту Маккормаку. Маловероятно, однако…

— Какая? — решительно спросил Куинси. — Скажите нам

— Особый агент Маккормак упомянул о том, что стал получать телефонные звонки по поводу того дела. Он предполагал, что звонит кто-то близкий к убийце, родственник или жена. У меня появилась другая мысль. Поскольку те письма к редактору были очень краткими, а большинство убийц со временем становятся многословнее…

— О нет! — Куинси закрыл глаза, обдумывая эту мысль. — Если «несуб» чувствует вину, если дистанцируется от убийства…

— Я хотел, чтобы особый агент Маккормак либо попытался записать на пленку эти звонки, либо слово в слово записывал эти разговоры на бумаге, как только отключит телефон, — продолжил Эннунцио. — Тогда я мог бы сравнить язык звонившего с текстом писем. Видите ли, я не думаю, что с ним разговаривает какой-то родственник. Возможно… особому агенту Маккормаку звонит сам убийца.

Глава 24

Тине снился огонь. Она была привязана к столбу посреди кучи дров, пламя жгло ей ноги, а собравшаяся толпа ликовала. — Мой ребенок! — закричала она. — Не причиняйте вреда моему ребенку!

Но никого этим не тронула. Люди смеялись. Пламя плескалось об ее тело. Обожгло ей пальцы и стало быстро подниматься к локтям. Потом вспыхнули волосы, языки пламени обжигали уши, опаляли глаза. Жар становился сильнее, проникала в рот, обжигал легкие. Глазные яблоки расплавились. Тина почувствовала, как они текут по лицу. Затем огонь проник в глазницы, жадно пожирая их, мозг закипел, и лицо отделилось от черепа…

Тина внезапно проснулась. Голова ее рывком поднялась с камня, и она сразу же осознала, что глаза совершенно заплыли а кожа словно в огне.

Комары по-прежнему облепляли ее голову. Желтые мухи тоже. Она стала слабо их бить. Они высосали ее кровь. Им нужно бы оставить ее и поискать более свежую добычу, а не изможденную девушку, умирающую от жажды. Насекомые, очевидно, такого желания не испытывали. Тину заливал пот, что, видимо, превращало ее в пищу богов для насекомых.

Жарко, до чего же жарко! Солнце уже находилось прямо над головой. Тина чувствовала, как оно обрушивается на нее сверху, жжет пораженную укусами кожу и запекшиеся губы. Горло распухло и пересохло. Кожа на руках и ногах стягивалась под свирепыми лучами. Тина походила на кусок мяса, слишком долго лежавший на солнце. Буквально провяленный.

Нужно двигаться. Нужно что-то делать.

Тина уже слышала в глубине сознания этот голос. Поначалу он давал ей надежду. Теперь переполнял отчаянием. Она не могла двигаться, не могла ничего делать. Была всего лишь пищей для комаров, и если слезет с этого камня, станет пищей еще и для змей. До того как глаза полностью заплыли от комариных укусов, Тина осмотрелась. Она находилась в какой-то открытой яме со стенами высотой от десяти по пятнадцати футов, широкое отверстие зияло вверху по меньшей мере в двадцати футах. У нее был камень, служивший ложем. Сумочка. Галлоновая бутыль воды, которую этот мерзавец, видимо, спустил вниз, чтобы поиграть со своей жертвой.