Джеймс Паттерсон - Кошки-мышки
– Вам давно следовало завести с ней детей. Таково, во всяком случае, мое мнение.
– Пошел прочь!
Неожиданно Сант сжал кулаки и поднял обе руки, приняв боксерскую стойку. Как это безумно! Он был готов драться, раз на то пошло. Правда, последний раз ему пришлось участвовать в уличной стычке лет двадцать назад, но он считал себя спортсменом и собирался дать достойный отпор этому нахалу.
Бродяга размахнулся и одним ударом лишил доктора чувств. При этом все произошло так быстро, словно не составляло для незнакомца никакого труда.
Сердце доктора бешено колотилось. Когда он пришел в себя, то понял, что левым глазом совсем ничего не видит.
– Ты что, ненормальный? Да ты маньяк какой-то! – заорал он на бродягу, который внезапно преобразился и даже в своих грязных лохмотьях выглядел весьма внушительно.
– Да, ты верно догадался, – спокойно ответил он. – Разумеется, я ненормальный. Я мистер Смит, а ты – моя очередная жертва.
Глава 55
Гэри Сонеджи, подобно огромной городской крысе, торопливо пробирался по подземным тоннелям, закрученным под нью-йоркской больницей Беллвью словно кишечник. Отвратительный запах разлагающейся крови и дезинфицирующих средств вызывал тошноту. Напоминания о болезнях и смерти были Сонеджи неприятны.
Впрочем, это не имело значения. Сегодня он был на взводе. Весь наэлектризованный, он пребывал в хорошей форме и боевом настроении. Гэри сейчас являлся воплощением смерти, а она, как известно, в Нью-Йорке не отдыхает ни минуты.
Для сегодняшнего знаменательного утра Сонеджи приоделся: белоснежные отутюженные брюки, такой же медицинский халат и белые кроссовки. Его шею украшала серебряная цепочка, на которой болталось заламинированное докторское удостоверение с фотографией.
Гэри спешил на утренний обход в Беллвью. Какая замечательная идея!
Последний поезд из ада. Его уже невозможно остановить, как немыслимо изменить и саму судьбу. Никто не сможет воспрепятствовать ему, так как никто не знает, куда он направляется. Только сам Сонеджи знал о месте назначения, и только лично мог вернуть поезд обратно.
Сейчас Гэри раздумывал над тем, сколько же кусочков мозаики удалось сложить Кроссу. Как мыслитель Алекс звезд с неба не хватал, а вот как психолог и детектив обладал определенными дарованиями в некоторых областях. Может быть, Гэри вновь недооценил доктора Кросса: в прошлом такое уже происходило. Неужели его сегодня схватят? Возможно, конечно, только это практически не имеет значения. Игра может продолжаться и без Сонеджи. Вот в чем заключалась красота и гениальность его замысла.
В подвале знаменитой манхэттенской больницы Гэри сел в лифт, из нержавеющей стали. В кабине оказалось еще двое сотрудников, и Сонеджи запаниковал, подумав, что они могут оказаться переодетыми копами.
На первом этаже госпиталя располагалось свое полицейское отделение, и это было в порядке вещей. Надо же, вот так Беллвью! Психбольница, в которой есть собственное полицейское подразделение!
Гэри окинул сотрудников холодным, безразличным взглядом. «Нет, это не полицейские, – подумал он. – Слишком уж у них идиотский вид». Они выглядели как положено: медленно соображающие, еле шевелящиеся санитары-тупицы.
Один из сотрудников держал перед собой каталку, но почему-то двухколесную. Оставалось только удивляться, как пациенты госпиталя вообще умудряются выбраться отсюда невредимыми. Похоже, нью-йоркские госпиталя отбирали себе такой же персонал, что и забегаловки «Макдональдс». А может быть, и еще хуже.
Правда, Гэри мог назвать одного пациента, которому уже точно не удастся выбраться отсюда живым. В новостях сообщили, что полиция доставила раненого Шарифа Томаса именно сюда. Что ж, Томасу придется помучиться перед тем, как он навсегда покинет сию «юдоль печали». Ему предстоит пройти через целую Вселенную страданий.
Гэри вышел из лифта на первом этаже и облегченно перевел дух. Оба его попутчика направились по своим делам: нет, конечно, они не были полицейскими. Парочка, что надо: тупой и еще тупее.
Повсюду вдоль стен коридора стояли трости, кресла-каталки и металлические костыли. Больничные артефакты напомнили Гэри о его собственной бренности. Весь этаж был выкрашен белой краской, за исключением дверей и радиаторов отопления, розовевших, словно старая жвачка. Впереди находилось нечто вроде кафетерия. Тускло освещенное, словно в метро, помещение. «Если вы отважитесь поесть в таком заведении, – усмехнулся про себя Сонеджи, – вам действительно самое место в больнице».
Отходя от лифта, он уловил свое отражение, мелькнувшее на одной из металлических колонн, поддерживавших потолок. «Мастер тысячи лиц», – не без гордости подумал Гэри. Сейчас его не узнала бы даже собственная мачеха. А если бы узнала, то от крика у нее разорвались бы легкие. Уж она-то сразу бы догадалась, для чего он проделал столь длинный путь. Чтобы достать ее.
Сонеджи шел по коридору, напевая себе под нос какую-то мелодию в стиле «рэгги»: «Я Шарифа застрелил, а в помощника промазал».
Как всегда, никто не обращал на Гэри внимания. Он, как никто другой, вписывался в атмосферу Беллвью.
Глава 56
Сонеджи обладал феноменальной памятью: представься ему такая возможность, он бы мог вспомнить все события сегодняшнего дня вплоть до мельчайших подробностей. Это же со всей справедливостью можно было отнести и к совершенным им убийствам. Гэри почти что сканировал длинные узкие коридоры с высокими потолками, словно вместо головы у него на плечах помещалась видеокамера. Его способность сосредотачиваться предоставляла ему огромное преимущество. Со сверхъестественной ясностью он анализировал все происходящее вокруг.
Возле кафетерия охранник болтал с двумя чернокожими полицейскими. Все они здесь, на взгляд Гэри, были умственно дефективными. Просто какая-то насмешка, а не копы.
Никакой угрозы.
Здесь все как один таскали на головах бейсболки с самыми различными надписями. И ни один не выглядел так, будто может держать в руках мяч или биту, не говоря уже о том, чтобы причинить хоть какие-нибудь неудобства Сонеджи.
Впереди по коридору находился сам полицейский офис, но свет там не горел. Итак, никого нет дома. Куда же, интересно, подевались больничные копы? Может быть, их не видно потому, что они устроили на него засаду где-нибудь в другом месте? Уж; не это ли первый тревожный сигнал?
Возле следующего лифта висела табличка, предупреждавшая о том, что необходимо предъявить пропуск. У Сонеджи он был. К сегодняшнему маскараду Гэри превратился в Фрэнсиса Майкла Николо, морской флот Великобритании.
Рядом на стене в рамочке Сонеджи увидел плакат, перечисляющий права и обязанности пациентов. И куда бы ни смотрел Гэри, повсюду за мутным плексигласом виднелись всевозможные указатели, таблички и памятки. Хуже, чем на городском шоссе: «Радиология», «Урология», «Гематология». «Я тоже болен! – так и подмывало взвыть Сонеджи. – Не меньше, чем все здесь собравшиеся. Я умираю, и никому до этого нет дела!»
Он выбрал центральный лифт и отправился на четвертый этаж. Пока что никаких помех, никаких преград, никакой полиции. Гэри буквально изнемогал от предвкушения встречи с Шарифом Томасом, представляя, как лицо этого подонка исказится от ужаса.
Коридор четвертого этажа поражал звенящей, какой-то подвальной тишиной. Казалось, что звукам здесь просто нет места. Все здание производило впечатление огромного бетонного монолита.
Гэри направился по коридору в самый его конец, где, как он знал, располагалась палата Томаса Шарифа. Изолирован для большей безопасности, да? Вот она, мощь нью-йоркской полиции в действии. Шутка какая-то. Впрочем, если задуматься, все здесь какое-то несерьезное.
Пригнув голову, Сонеджи ускорил шаг.
Глава 57
Мы с Гроузом находились в палате, надеясь, что Сонеджи все-таки не выдержит и явится сюда. Мы с Кармином провели здесь уже несколько часов. Вот только как узнать, на кого будет похож Сонеджи в этот раз? Конечно, проблемы есть, но мы будем разбираться с ними по мере их поступления.
За дверью не было слышно ни малейшего шороха, но она вдруг резко распахнулась. Сонеджи буквально ворвался в палату, сгорая от нетерпения увидеть Томаса. Но вместо этого он удивленно уставился на Гроуза и меня.
Он выкрасил волосы в серебристо-седой цвет и зачесал их назад. Сейчас он выглядел на все шестьдесят. Лишь рост оставался прежним. Его светло-голубые глаза расширились, едва он увидел меня, и по ним-то я сразу узнал Гэри.
Его губы скривила та самая презрительная ухмылка, которая не оставляла меня даже в ночных кошмарах. Он всегда считал себя неизмеримо выше всех остальных и был уверен в этом.
Сонеджи произнес всего три слова:
