Питер Краузер - Печать Длани Господней

Инспектор Макинсон вытаращил глаза:

— Ну, по-моему, не находили.

— Совершенно закономерно, инспектор. И этот факт, равно как и малое количество крови вокруг трупа либо полное ее отсутствие, пусть даже из тела и было изъято сердце, означает лишь, что убийство произошло где-то в другом месте, тело же в закоулок перетащили потом. Здесь явно просматривается нагромождение ложных следов и попыток сбить с толку следствие, — продолжал Холмс.

— Сбить с толку следствие?

— Именно, Ватсон. — Холмс встал. — Но прежде чем продолжать, думаю, разумно будет осмотреть трупы.

Инспектор Макинсон беспрекословно повел нас по коридорам, а затем вниз по крутой лестнице.

Мы очутились возле массивной дубовой двери, обшитой металлическими листами и укрепленной еще и металлической щеколдой, вставленной в пазы рамы. За дверью был узкий коридорчик с оконцами, через которые можно было видеть трупы.

Вход в саму покойницкую находился в конце коридорчика, и, войдя, я уже не мог отвести взгляда от столов с лежавшими на них под бутылочно-зелеными простынями грудами, в которых глаз безошибочно различал формы человеческих тел.

В помещении стоял запах смерти, знакомый, по крайней мере, мне запах тления — гниющего мяса, отдающего одновременно порчеными фруктами и прокисшим молоком. Есть в мертвых что-то такое, что заставляет нас приглушить голос, очутившись рядом с ними. В этом смысле я не был исключением: только спустя несколько месяцев, когда я набил руку на вскрытиях, сумел я преодолеть невольное почтение, какое внушал мне вид смерти. Труп — это уже не человек. Однако осознание этого тоже приходит только с практикой — рутиной повторяющихся вскрытий.

Макинсон подошел к первому столу и присел на корточки, читая привязанную к ножке бирку.

— Вот это, мистер Холмс…

— Нельзя ли нам ознакомиться с ними в том порядке, в каком они были убиты, инспектор? — громким голосом произнес Холмс. — И переходить на шепот здесь, по-моему, не имеет смысла. Что бы мы ни сказали, жертвам это новостью не покажется.

Макинсон встал и, потеребив усы, громко кашлянул. Затем, подойдя ко второму столу и прочтя бирку, перешел к третьему.

— Вот мистер Уэзеролл, — с важностью возвестил он.

Вслед за Холмсом к столу приблизился и я. Макинсон стянул простыню.

Процесс разложения, несмотря на холод в комнате, уже шел полным ходом.

Лежавшему перед нами человеку было за сорок, но запавшие глаза и впалые щеки сильно его старили. Широкая полоса вокруг шеи изменила цвет и побурела.

— Что скажете об этом, Ватсон? — спросил Холмс, указывая на грудную клетку трупа.

Рана была обширной и нанесенной, по-видимому, множественными режущими ножевыми ударами. Разрезы шли от ключицы почти до пояса. Другие пересекали их — горизонтально или же по диагонали.

— Ткани повреждены только лишь для того, чтобы добраться до сердца, — сказал я, — но делалось это с яростью. Учитывая, что жертва к тому времени была уже мертва, следует заключить, что убийца очень торопился. А вот здесь, видите, несколько мышц просто вырезаны.

Холмс подошел поближе и, оттеснив Макинсона, склонился над телом.

— Вы нашли эти недостающие куски, инспектор?

— Нет. Но то, что мясо вырезано, мы заметили. Мы подумали, что преступник резанул его вместе с сердцем.

— По ошибке или в спешке, хотите вы сказать? — Я покачал головой. — Это было бы странно. Мышцы эти к сердцу отношения не имеют. Вскрыв грудину, а раны эти указывают на то, что до костей грудины преступник добрался, он выломал жертве нижние ребра — вот, видите? — и легко извлек сердце. Зачем бы ему понадобилось при этом вырезать еще и порядочный кусок мяса?

— Так почему же он его вырезал и прихватил с собой? — сказал Холмс, кинув взгляд на инспектора, который только неловко пожал плечами. — Перейдем теперь к следующему, к фермеру, как мне помнится.

Следующий убитый был гораздо старше, лет шестидесяти. Инспектор оказался прав: повреждения грудной клетки здесь были не так явны и значительны, как в первом случае, — разрез поперек грудины, пересекаемый двумя вертикальными разрезами, менее фута длиной каждый, позволил преступнику, оттянув мышцы, обнажить сердце.

— Как будто другой человек резал, — заметил я. — И резал не очень профессионально, хотя и довольно аккуратно. Возможно, тут он располагал бо́льшим временем. Или просто не так нервничал.

Повернув голову трупа, я осмотрел затылочную рану. Шея до самых волос была вся искорежена, основание черепа обнажено и раздроблено. Наклонившись к ране, я увидел, что она достигает спины.

— А немного повернуть тело можно? — спросил я.

Макинсон и Холмс одновременно шагнули к столу, и мы втроем положили тело на бок.

Выстрел пришелся ему в шею, захватив и верхнюю часть спины между лопатками. Мясо здесь свисало клочьями, обнажая позвонки — раздробленные, как и лопатки.

Я наклонился еще ниже над трупом.

— Интересная картина.

— Что такое, старина? Что-нибудь углядели?

— Может быть, да, а может, и нет, — сказал я. — Похоже, тут имеется след и другого рода.

Холмс и Макинсон в свою очередь склонились над столом и уперлись взглядами туда, куда я указывал. Слева от огнестрельной раны, немного сбоку и ниже, виднелось крошечное волоконце содранной, висящей на ниточке кожи. Оно производило впечатление остатка другого, большего содранного куска, и этим наблюдением я не преминул поделиться с присутствующими.

— Похоже на след от колес, теряющийся в луже, чтобы опять вынырнуть уже с другой ее стороны, — сказал я. — Только в данном случае лужей является огнестрельная рана.

— Вы намекаете на то, что имеется повреждение, полученное еще до того, как прогремел выстрел? — уточнил Макинсон.

Я еще раз исследовал рану в той ее части, где она соприкасалась с волосами, приподнимая остатки кожи и слипшихся от крови волос. Так и есть: основание черепа было проломлено — расплющено от удара каким-то тяжелым предметом.

— Похоже, его ударили сзади, — сказал я. — Ударили чем-то тупым. Видите, вот здесь кожа целая, а проломленный череп — доказательство того, что от удара жертва неминуемо должна была потерять сознание, а может быть, и вовсе скончаться в результате кровопотери. Но чтобы утверждать это определенно, — добавил я, — потребовалось бы вскрыть черепную коробку и обнаружить следы внутреннего кровоизлияния плюс повреждение передних долей мозга вследствие контрудара.

Лицо Холмса расплылось в улыбке.

— Превосходно, Ватсон, превосходно. — Подойдя к выходившему в коридор оконцу, он растопырил пальцы: — Прежде чем следовать дальше, позволим себе выдвинуть ряд предположений. — Повернувшись к нам, он начал один за другим загибать пальцы на левой руке. — Первую свою жертву убийца душит, — возгласил Холмс. — Затем он извлекает у убитого сердце, при этом исчезает и кусок тела. То, каким образом вскрыта грудная клетка, свидетельствует о страхе, который испытывал преступник, или же о том, что он торопился. Это же, по крайней мере первоначально, как будто заслоняет для нас факт исчезновения куска плоти убитого. Я склонен отрицать страх, равно как и нехватку времени у преступника. Мне кажется, что преступление это совершил человек психически нездоровый, хотя и очень хитрый. — В ход пошел второй палец. — Убийца вновь наносит удар. На этот раз способ убийства не столь ясен. Первоначальный осмотр убеждает, что причиной смерти стал выстрел в затылок, но позднее мы обнаруживаем еще и след от удара неким предметом в основание черепа, это вызывает у нас закономерный вопрос: зачем понадобилось преступнику убивать жертву дважды? Мы предполагаем также, что у трупа была повреждена или снята обширная полоса кожи под раной. Рана протяженная и захватывает область основания черепа, куда был нанесен удар тупым предметом, словно убийца собирался скрыть следы того, как все происходило на самом деле.

Совершенно очевидно, что если от удара в голову жертва потеряла сознание, и это в лучшем случае, то изъять у нее сердце не представляло труда и дополнительных зверских действий не требовалось. Следовательно, применение огнестрельного оружия можно рассматривать как еще один способ сокрытия улики.

— Еще один? — переспросил Макинсон.

— Именно, инспектор. Первым же является изъятие сердца у жертвы, хотя что именно призвано было скрыть подобное изъятие — мне до сих пор неясно. Как неясно и зачем надо было отрезать кусок мяса и сдирать часть кожи.

Мы перешли к третьему столу, сдвинули простыню, и нам открылось печальное зрелище останков. Голова молодой женщины покоилась у нее между ног, рука лежала отдельно и словно тянулась к нам, предлагая себя как бы в качестве подарка, и все эти разрозненные части тела, выложенные на обрубок туловища или прислоненные к нему, напоминали части какой-то дьявольской головоломки.