Дитя божье - Кормак Маккарти
Он вскарабкался, как крыса, по длинному скользкому обвалу и вошел в длинную пещеру, заполненную костями. Баллард, пиная кости, обошел вокруг древней костницы. Коричневые и покрытые язвами остовы бизонов, лосей. Из черепа ягуара он выковырял единственный оставшийся в нём клык и спрятал его в нагрудный карман своего комбинезона. В тот же день он подошел к отвесному обрыву и когда он попытался посветить вниз угасающим светом своего фонаря, то луч соскользнул по мокрой стене и исчез в кромешной тьме.
Он нашел камень и бросил его вниз. Он падал беззвучно. Падал. В тишине. Баллард уже повернулся, чтобы достать еще один, когда услышал далеко внизу едва различимый всплеск, словно от камешка, брошенного в колодец.
В конце концов он пришел в небольшую пещеру с тонкой полоской дневного света, проникавшего сквозь щель в потолке. Только сейчас ему пришло в голову, что ночью он мог проходить мимо других таких проемов в верхний мир и не знать об этом. Он просунул руку в щель. Он пытался. Он царапал грязь.
Когда он проснулся было темно. Он пошарил вокруг, достал фонарик и нажал на кнопку. Бледно-красная нить зажглась в лампочке и медленно погасла. Баллард лежал, вслушиваясь в темноту, но единственным звуком, который он слышал, было биение его сердца.
Утром, когда свет в расселине тускло осветил его, этот дремлющий пленник выглядел таким неприкаянным во глубине своего каменного гроба, что можно было сказать, что он был почти прав, считая себя столь тяжко согрешившим против богов.
Он работал весь день, расширяя отверстие то куском камня, то голой рукой. Он спал, работал и снова спал. Или рылся среди пыльных останков, ища среди острых и изогнутых, точно иглы для шиться парусов, обломков костей с выеденным начисто мышами костным мозгом, целый гикори[13]. Он не нашел ни одного, да и есть не хотелось. Он снова уснул.
Ночью он услышал гончих и стал их звать, но чудовищное эхо его голоса в пещере вселило в него страх и он больше не стал этого делать. Он услышал, как в темноте забегали мыши. Возможно, они свили гнездо в его черепе и вывели своих крошечных лысых и пищащих детенышей в извилистых пещерах его головы. Его кости были отполированы, как яичная скорлупа, сороконожки спали в извилинах мозга, его ребра изгибались в темной каменной чаше, стройные и белые, словно костяные цветы. Ему нестерпимо захотелось, чтобы какая-нибудь грубая повитуха вытащила его из этого каменного чрева.
Утром между ним и небом появилась паутина. Он схватил горсть камней и швырнул ее в щель. И снова, пока от паутины не осталось и следа. Он собрался и начал копать.
Он просыпался, прислонившись головой к стене, с куском камня в руке и снова начинал копать. Поздно вечером он отвалил тонкую каменную пластину и она с грохотом упала вниз. Выворачивая ее, он распорол себе палец и теперь так и сидел держа его во рту: затхлый вкус земли смешивался с железистым привкусом крови. Из образовавшегося отверстия сыпалась сухая земля. На фоне неба виднелись верхушки деревьев.
Взобравшись наверх, он снова принялся за работу: теперь он непрерывно бил по цельному камню. Он слоился и крошился, а Баллард использовал наиболее крупные куски в качестве молотка и совка. Перед наступлением темноты он смог просунуть голову и выглянул наружу.
Первое, что он увидел, была корова. Она находилась примерно в ста футах от него, в поле, за лесом, недалеко от которого он высунулся, а за коровой был амбар, а за ним дом. Он посмотрел на дом в поисках признаков жизни, но ничего не увидел. Он опустился обратно в свою нору и лег отдохнуть.
Прошло несколько часов после наступления темноты и уже стояла глубокая ночь, когда он наконец вынырнул из-под земли. Внизу, в доме, горел свет. Он пошарил среди звезд в поисках хоть какого-то ориентира, но небо имело другой вид, которому Баллард не доверял. Он прошел через лес, перелез через забор и пересек поле, пока не вышел на дорогу. Он никогда не был в этом месте. Увидев, что дорога ведет в гору, он пошел в ее сторону и вскоре уже ковылял по ней, ослабевший, но бодрый; ночь была настолько прекрасной, насколько можно было только пожелать и в воздухе уже витал слабый аромат жимолости. К этому времени он не ел уже пять дней.
Он не успел далеко уйти, как позади него показался церковный автобус. Баллард забрался в придорожный бурьян и присел там, наблюдая. Автобус прогрохотал мимо. Он был весь освещен, и лица внутри проступали каждое в своем стекле, каждое в профиль. На заднем сиденье маленький мальчик смотрел в окно, прижавшись носом к стеклу. Снаружи ничего не было видно, но он все равно смотрел. Проезжая мимо, он посмотрел на Балларда, а Баллард посмотрел на него. Потом автобус обогнул поворот и скрылся из виду. Баллард вылез на дорогу и пошел дальше. Он пытался вспомнить, где видел мальчика и тут до него дошло, что мальчик похож на него самого. Эта мысль вызвала у него дрожь, и, хотя он попытался стряхнуть этот образ на стекле, тот не уходил.
Дойдя до шоссе, он пошел по полю. Спотыкаясь, он пробирался по комьям свежевспаханной земли и наконец подошел к реке. Берега реки были завалены мусором и бумагами после половодья, деревья занесены илом, а в ветвях на фоне неба гудели огромные пчелиные гнезда.
Когда он приблизился к городу, закричали петухи. Возможно, они почувствовали просвет в ночной темноте, который путник не мог разобрать, хотя и следил за востоком. Возможно, в воздухе повеяло свежестью. Повсюду на спящей земле они кричали и отвечали друг-другу. Как в старые времена, так и сейчас. Как и повсюду на Земле.
Уже рассвело, когда он стоял перед регистратурой окружной больницы. Ночная дежурная медсестра как раз спускалась в холл с чашкой кофе и обнаружила Балларда, прислонившегося к стойке. Похожий на сорняк круглолицый человек был запеленут в непомерно большой комбинезон и весь перепачкан красной грязью. Его глаза запали и слезились. Я должен быть здесь, — сказал он.
ОН ТАК И НЕ БЫЛ ПРИЗНАН виновным в совершении какого-либо преступления. Его отправили в государственную больницу в Ноксвилле и посадили в камеру по соседству с сумасшедшим, который вскрывал черепа людей и
