Пол Клив - Чистильщик
Так, для одной ночи достаточно. Когда я позвоню завтра и расскажу про труп Кэнди, останется только четыре человека, за которыми надо будет внимательно следить. Уже поздно. Если я не поеду сейчас домой, то завтра могу опять проспать. Меня уже не должно было быть в этом треклятом месте.
Но это шанс. Я уже в доме. Пистолет у меня уже с собой. И ни один из них не подозревает о моем присутствии. Они слишком поглощены друг другом. Значит ли это, что они заслуживают смерти? Единственное, что я знаю: они оба вызвали это безумное отвращение, за что и должны поплатиться. Никто не имеет права проделывать со мной такие вещи. Никто.
И все же их ли это вина?
Господи! Как я вообще могу задаваться этим вопросом? Что я за человек после этого?
Я Джо. Я Судья. Я сильный, все держу под контролем, и то, что я решу, будет моим решением, а не Господним. И не папиным. Мне все равно, что они оба подумают.
Возвращаюсь к спальне. Останавливаюсь у двери. Прицеливаюсь. Но курок не спускаю. Вместо этого обдумываю техническую сторону вопроса. Пули совпадут с теми, что были найдены в теле одной из моих предыдущих жертв. Еще одно преступление серийного убийцы, и это их здорово запутает. Почему он выбрал жертвой голубого полицейского? Но какая мне будет польза, если другие детективы заподозрят, что кто-то за ними охотится? Смогу ли я проникнуть в их дом, если вдруг понадобится? Или в их номера, снятые в мотеле на одну ночь?
Я делаю шаг назад, но пыхтение и мычание из спальни как будто только становятся громче. Пружины в кровати скрипят так, будто вопят от ужаса. Прижимаю руки к голове, но это не помогает. Стискиваю правое ухо дулом моего «глока», левое — пальцем, но думать от этого легче не становится. Звуки никуда не исчезают. Единственный способ от них избавиться — или застрелиться самому, или пристрелить их. Но мне не надо убивать их. Я не животное. Я могу все это обдумать. Я умею отличать хорошее от плохого.
Больной человек ворвался бы сейчас в спальню и устроил пальбу, потому что больные люди не умеют контролировать свои действия. Безумие — юридический, а не медицинский термин. Морально нездоровые люди, убийцы и насильники, не являются безумными, они только используют этот предлог, чтобы обжаловать приговор. Действительно больные люди не понимают, что они делают. Они никогда не пытаются избежать наказания. Их ловят прямо на месте преступления, забрызганных кровью и насвистывающих мотивы Барри Манилоу.
И только у здоровых людей есть выбор.
Я опускаю пистолет. Я мог бы убить их просто так, просто потому, что я здесь. В жизни надо принимать то, что она нам преподносит в этом безумном, шиворот-навыворот вывернутом мире. А иногда надо что-то упустить, если тебе светит что-то лучшее. Жизнь — как асфальтированная дорога, от которой отходят множество грунтовок.
И сейчас, стоя в холле у человека, которого никогда раньше не встречал, я как раз на таком перекрестке. Воспоминание в голове, которое я никак не могу вытащить наружу. Подкатывающая головная боль. Дрожь. Пот, стекающий по телу. Озноб. Убить их? Подкинуть еще парочку трупов в это расследование? Или это только ухудшит мое положение?
Спускаюсь вниз. Кухня забита всякими приборами из нержавеющего металла, которые стоят больше, чем я смогу заработать за год. Присаживаюсь за кухонный стол на барный стул и кладу «глок» перед собой.
Догадаться, что Трэверс голубой, было просто — календари. Ключевое слово тут было — «компенсация». Зная, что на пустой желудок хуже думается, я открываю холодильник и шарю внутри в поисках какой-нибудь еды. В конце концов делаю себе бутерброд с солониной — парень Трэверса, похоже, превосходный повар. Прихватываю баночку коки — в конце концов, на нее скидка, — чтобы промочить горло. Шипучая пена смывает все мои фантазии на тему того, что звуки, которые до меня доносятся — все что угодно, только не двое мужчин, переживающие лучшие моменты своей жизни.
Наверху кровать бьется об стену, как будто и она хотела бы выскочить через входную дверь с полчаса назад. Сажусь к барному столику и начинаю водить пальцем по его краю.
18
Ресторан полон голосов, вкусных запахов, хороших людей, приличной музыки и теплой атмосферы. У официанток идеальные прически и стройные фигуры, которые подчеркнуты облегающей формой. Все остальные приложили максимум усилий, чтобы не выглядеть слишком официально — джинсы, симпатичные футболки, навороченная обувь.
Отец Салли расправляется с блюдом из курицы, мать — с салатом, а Салли возит туда-сюда вилкой по своим тортелли. День прошел хорошо. Впервые за долгое время ее отец, которому теперь пятьдесят пять, выглядит приблизительно на свой возраст, а не на много лет старше. DVD-плейер оказался удачным подарком; она подключила его без всяких проблем, и ее отец потратил минут десять, пытаясь научиться пользоваться пультом. Ему было трудно нажимать на кнопки своими трясущимися руками, но он никак не выказывал своего разочарования по этому поводу. Будет ли так же через год или даже через пару недель, этого предвидеть никто не может.
Салли цепляет вилкой пару кусков пасты и отправляет их в рот. Она любит пасту. Могла бы с радостью прожить только на ней, но сегодня у нее плохой аппетит. Ее отец и мать смеются. Она счастлива, что в ближайшие час или два они не будут выглядеть потерянными.
Когда Салли заканчивает есть свое блюдо, дружелюбная официантка, обслуживающая их весь вечер, подходит и забирает тарелки, после чего быстро приносит десертное меню. Салли пробегает его глазами. Ей ничего особо не хочется из того, что она видит, и, глядя на официанток, она думает, дотрагивались ли они хоть раз в жизни до какого-либо десерта. Она глядит на отца и по его напряженному лицу видит, что он пытается держать свое тело под контролем. Она думает, что долго он не продержится.
Салли уже съела пару ложечек шоколадного мороженого, как вдруг начинает себя чувствовать виноватой перед Джо. Она надеется, что он не рассчитывал сегодня на ее обед. Конечно, в действительности ее беспокоит то, что он сказал сегодня утром. «Кто-то вроде меня». До сих пор она не подозревала, что Джо осознавал, что окружающие, включая ее саму, обращаются с ним не как с обычным человеком. Никто не готовил ему обедов. Никто больше не приставал к нему с предложениями посидеть на скамейках у Эйвон-Ривер и покидать в уток сухими крошками.
Мороженое кажется ей совершенно безвкусным. Просто холодная влажная масса. Салли ковыряется в нем ложкой, и оно становится еще более жидким. Она понимает: в действительности ей нужно приложить усилие, чтобы сблизиться с Джо, но сделать это так, чтобы было незаметно, что она это усилие прикладывает. Она улыбается родителям и радуется, что они хорошо проводят время. На шее у ее матери, поверх кофты, висит распятие, и в нем отражается отблеск свечей. Несмотря ни на что, у ее родителей осталась вера. Она снова думает о том, что с Джо ее может сблизить именно вера.
Салли опускает голову, смотрит на мороженое и пытается его доесть.
19
Кровать перестала стучать. Может, сломалась. Может, матрас стерся. Может, они переместились на пол. При этой мысли бутерброд угрожает полезть обратно через горло, и у меня большое искушение не противиться этому позыву. Проблема в том, что полезет не только бутерброд. Полезет все, что я съел за последнюю неделю.
Я принял решение. Я подведу Господа Бога и сохраню им жизнь.
Эй, я ведь ничего Ему не должен.
Оставляю банку на столе и крошки от бутерброда на стуле. Никогда не был чистюлей. На мне перчатки. Когда утром Трэверс найдет банку, сомневаюсь, что он будет сверять следы на ней со следами на бутылках, найденных в доме Анжелы. Для этого потребовалось бы провести тонкую параллель — слишком тонкую для полицейского.
Оставляю входную дверь незапертой. Если кто-нибудь еще ворвется сюда и убьет их — кто я такой, чтобы помешать Господу? Начинаю смеяться, представив их лица поутру, кода они увидят, что у них были гости. Смех — лучшее лекарство от того, что я только что пережил. Что они сделают? Заявят об этом? Нет. Трэверс не захочет разглашать свою тайну. Не могу себе представить, как завтра он придет на работу и всем расскажет, что произошло.
Какое-то время он будет жить в страхе. Как и его дружок. Так им и надо — не надо было делать из Библии посмешище и издеваться над всем человечеством своим непотребным поведением.
Издеваться надо мной.
Расстаюсь с машиной в километре от дома и остаток дороги, потея, иду пешком. Портфель в моей мокрой руке кажется необычно тяжелым. Может быть, когда-нибудь я куплю машину.
Придя домой, вижу, что на автоответчик оставлены два сообщения, оба от матери. Стираю их и размышляю о двух вещах одновременно. Первое, почему я так люблю маму, и второе, почему ее нельзя стереть так же легко, как эти сообщения.
