Алан Джекобсон - Винодел
— Понятно.
Робби сразу понял, что дальнейшие расспросы излишни.
Диксон вернулась к своей машине.
— Приятного вам вечера. Заехать за тобой завтра? Где-то в половине девятого?
— Давай. До завтра.
Диксон села в «форд» и уехала.
Вейл посмотрела на Робби с недовольным видом матери, ожидающей, пока сын извинится за мелкую провинность.
— Что?
— Тебе она понравилась, вот что. Я же вижу.
— Ну да, симпатичная женщина. Ты же с этим спорить не будешь?
Вейл шутливо шлепнула его по плечу.
— Неправильный ответ!
— А что тут такого? Ну, симпатичная баба. Я же не говорю, что меня к ней влечет. Она просто привлекательная.
— А это не одно и то же?
— Нет. Но чисто для протокола: да, она мне понравилась. Я мужчина, она — красивая женщина. Но ты красивее. К тому же мое сердце принадлежит тебе.
Она положила руку ему на низ живота и легонько сжала.
— И не только сердце!
Робби смущенно оглянулся по сторонам. Парковка утопала в приглушенном свете.
— Думаю, нам лучше продолжить разговор в номере.
Так они и поступили. Скатившись с него, Вейл замерла и уставилась в потолок.
— Неплохая компенсация за тяжелый день.
— Придется тебе учиться командной игре, — сказал Робби.
— А ты откуда знаешь?
Он одним взглядом сказал ей: «Да брось».
— Думаешь, я совсем олух? Карен, я же тебя насквозь вижу.
Она зевнула.
— Знаешь, мне уже все равно. Что было, то было. Сейчас я хочу есть, но для этого надо подняться, а я совсем без сил…
Робби встал и задвинул шторы. Солнце уже село, и скудные отблески луны, просеянные через темную листву, тонули в чернильной ночи.
— Давай закажем ужин в номер, — предложила Вейл.
— Отличная идея, — сказал Робби, натягивая штаны. — Но у меня есть получше: я сам схожу за едой.
— Меня устраивает, — пробормотала она. — Разбуди меня, когда вернешься…
Ей снились сомелье, поющие йодль, запах мореного дуба, пробивающийся сквозь малиновый букет пино нуар, тяжесть тела Робби, жар сауны… жара… горячо…
Пот…
Так горячо…
И запах бензина. Бензина?!
В носу щиплет, дышать тяжело, дым…
Вейл очнулась, приподняла голову, но ничего не смогла рассмотреть. Чернота окружала ее со всех сторон, как бархатная обшивка гроба. Как плотный кокон. Она ощупала ближайшие предметы. Она лежит на кровати. Она спала. Робби ушел за едой.
Она нащупала на прикроватном столике свою сумочку, в которой лежал «Глок».
«Ничего не вижу».
Вейл закашлялась. Она не помнила, как в комнате расставлена мебель, где находятся окна и двери. И в этот миг в окно что-то влетело, какой-то огненный шар. Пожирая тончайшие ажурные занавески, пламя сползало к потолку и расплескивалось по стенам.
Вейл схватила сумочку и перекинула ремешок через голову. Завернувшись в халат, она вскочила с кровати, подбежала к двери, дернула за ручку… Черт! Раскаленная! Обмотав руку краем халата, она попыталась провернуть ручку. Заперто? Заблокировано? Она навалилась плечом. Дверь затрещала, но не поддалась.
«Дверь открывается изнутри — выломать ее можно только снаружи».
Она повернулась к окну, последнему своему спасению, но путь ей перегородили языки пламени. Яростные, свирепые, они устремлялись на нее.
«Такой густой дым… Ложись и ползи…»
Она опустилась на колени — скорее оттого, что не могла дышать, чем вспомнив правила поведения при пожаре. Правила эти почему-то в один момент стерлись из памяти.
Она двинулась в сторону ванной, но воздух… В воздухе было столько твердых микрочастиц, что она ощутила его вкус на языке.
«Давай же, ползи к ванной. Окно?..»
Она не помнила.
«Давай же!»
Она кое-как добралась до ванной, потянулась к ручке, но та лишь обожгла ей кожу: заперто.
«Если ручка нагрелась, значит, огонь внутри».
Опять к двери, нужен стул, чтобы разбить…
Но ползти было трудно. Тяжесть в груди. Тиски. Воздуха не хватало.
«Робби! — мысленно вскрикнула она. — Джонатан…»
«Нет, ползи дальше. Прикрой рот и ползи…»
В самый разгар борьбы с неравным противником — смертоносным жаром, пламенем, трескучим черным дымом — она вдруг услышала, как распахивается дверь. Голову поднять она не могла, но чьи-то руки подхватили ее и прижали к себе.
«Робби… Слава богу…»
Она беспомощно обвисла, как тряпичная кукла, на плече Робби, который бежал из объятого пламенем номера. Примыкавший к зданию забор полыхал костром.
Кашель…
Волосы лезут в лицо…
И вдруг — взрыв за спиной… Огненный шар поднялся к небу, древесная щепа осыпала спину, летала над головой, сбоку, повсюду…
«Робби, быстрее!»
Он бежал сквозь дым, который все никак не рассеивался, а она безвольной куклой тряслась у него на плече. Он выбежал на стоянку. В глазах у Вейл пекло. Наворачивались слезы. Ничего не было видно…
Вдалеке послышался вой сирены.
Вейл подняла голову.
С трудом открыла глаза, закрыла, открыла еще раз…
Из темноты выскочили две фары, размытые лучи света, и остановились. Кто-то подбежал, уложил ее на гравий, и она увидела…
— Карен! Господи, что случилось?
Она удивленно заморгала, пытаясь избавиться от пелены на глазах. Робби бежал к ней, ему оставалось еще несколько футов. Потом склонился, приподнял ее, обнял и прижал к себе.
— Ты в порядке? — чуть отстранившись, спросил он. — Карен, ты… как ты?
Вейл сипло закашлялась и кивнула. Чистый воздух проникал в легкие, и думать становилось проще. Крепко обняв, Робби повел ее к машине, но на полпути остановился и еще раз спросил:
— Как ты?
— Нормально.
Снова кашель.
— Все будет хорошо.
И он снова повел ее к машине.
Джон Уэйн Мэйфилд сидел в кустах, прижав к глазам бинокль. Чтобы рассмотреть что-то на таком расстоянии, да еще ночью, понадобились бы специальные приборы ночного видения. У него таких приборов не было, но отблески пожара освещали парковку достаточно ярко.
Он никогда прежде не работал с огнем, но должен был признать: вид пламени, которое взмывает ввысь, пожирая все на своем пути, гложет, его захватило. Мощное зрелище!
Проблема одна: как пометить то, что произошло? Как дать понять, что поджог — дело твоих рук?
А самое обидное, он был слишком далеко. Его это не будоражило; он не получал удовлетворения, к которому привык, которого алкал. Он был человеком, который ценил тактильные удовольствия. Ему нужно было ощущать смерть кожей. И смотреть на нее вблизи.
Сидя в зарослях, он вспоминал все известные ему методы убийства. Пистолеты, поджог, яд… Все они приводили к смерти, но всем им чего-то недоставало. Тем не менее у огня были свои преимущества. Поджигатель мог собственными глазами видеть растопку, что подкармливала внутреннее пламя.
Мэйфилд снова поднес бинокль к глазам и продолжил наблюдение.
Сирена выла все громче. Со всех сторон мерцали огни, вокруг нее кто-то суетился. Пожарные, выпрыгнув из машины, раскатывали шланг. Парамедики держали ее за левую руку, Робби был справа. Потом ее подняли и оттащили в сторону, подальше от пожарной машины, от дыма, от всей этой беготни.
Ее усадили на бампер машины скорой помощи, надели кислородную маску, и кто-то посветил фонариком ей в глаза, проверяя реакцию зрачков.
Вейл посмотрела на Робби.
— Спасибо, спасибо… — пробормотала она. — Ты спас мне жизнь. Ты спас меня…
По ее щекам, покрытым хлопьями пепла и темными пятнами сажи, катились слезы. Парамедик что-то говорил, повернув ее к себе лицом.
Она услышала голос Робби:
— Не меня благодари.
«Что?»
«Не меня благодари». Она не ослышалась.
И тут до нее дошло. Отвернувшись от парамедика, Вейл взглянула на Робби и поняла, что он смотрит куда-то влево.
— Благодари ее, — сказал он.
В мигающем свете пожарной машины стоял человек в обугленной одежде и с почерневшим лицом. Этим человеком была Роксана Диксон.
…двадцатая
Диксон, согнувшись пополам, зашлась хриплым кашлем. Второй парамедик помог ей сесть рядом с Вейл и накрыл ее лицо еще одной кислородной маской, взятой из салона.
Вейл с трудом пошевелила рукой, которая, казалось, весила добрых пятьдесят фунтов.
— Ты? Так это была ты?
Диксон смогла лишь покоситься в ее сторону, обнажив белки, особенно яркие на фоне присыпанного золой лица. Потом улыбнулась и кивнула.
Вейл улыбнулась в ответ. И это была благодарная улыбка.
Час спустя, когда пламя уже удалось потушить, на место происшествия прибыли начальник пожарной службы, Брикс, Люго и Фуллер. Вейл и Диксон дышалось гораздо легче, и они отказались от госпитализации. Им промыли глаза, сделали кислородные вливания, а несколько ожогов второй степени на ногах у Вейл смазали мазью «Сильвадин».
