Джон Дуглас - Охотники за умами. ФБР против серийных убийц
А стрессовых ситуаций было предостаточно. Людей впервые за их сознательную жизнь оторвали от семей, поселили в общежитии, где запрещалось употреблять спиртное в комнатах и где они делили ванну с человеком, которого едва знали. (Прим. murder's site: Охренеть какой стресс, правда? Делить ванну с человеком, которого едва знаешь! Читаешь такое и понимаешь, что Америка действительно глубоко больна. Дуглас забыл упомянуть о нормах расхода туалетной бумаги и освежителях воздуха для армейских подразделений в условиях боевых действий — 2 тонны в сутки на пехотную дивизию. В какую стрессовую ситуацию попадут американские солдаты на передовой, если им не завезут туалетной бумаги и освежителей воздуха?!) Их вынуждали испытывать забытые со времен рекрутского курса физические нагрузки. В общем, слушатели получали хорошее образование, но платили за это дорогой ценой. На шестой неделе копы начинали беситься и стремились выскочить из клетки. Все это, конечно, действовало и на кураторов. И каждый относился к работе по-своему. Как всегда в жизни, я решил, что успешно добраться до конца курса группе поможет чувство юмора. Многие кураторы вели себя по-другому. Один, например, был настолько строг, что во время игр в помещении ел своих ребят поедом. На третьей неделе они настолько разозлились, что принесли ему чемодан — символическое предупреждение: «Убирайся отсюда!». У другого куратора — назову его Фрэдом — до Академии не было никаких проблем со спиртным, но в Квонтико они возникли.
Воспитатели должны были следить, не появились ли у слушателей признаки депрессии. Но Фрэд запирался в комнате, курил и пил до потери сознания. С закаленными на улицах копами надо было вести себя соответствующим образом. Любое проявление слабости — и тебе конец. Фрэд был славным малым, но слишком понимающим, слишком чувствительным, слишком доверчивым, чтобы вынести испытание группой. В Академии действовало железное правило: никаких женщин. Как-то ночью к Фрэду постучался слушатель и заявил: «Больше не могу!» Неприятнейшая ситуация для каждого куратора. У соседа по комнате каждую ночь была новая женщина, и ему никак не удавалось заснуть. Фрэд поднялся и пошел за своим подопечным. Не доходя до нужной двери, они увидели с полдюжины мужчин, которые, сжимая деньги в потных ладонях, дожидались своей очереди. Фрэд завопил, ворвался внутрь и стащил копа с длинноволосой блондинки, которая оказалась надувной куклой.
Через неделю другой коп пришел к нему ночью и сказал, что его сосед Гарри во время приступа депрессии выбросился из окна. Замечу, что окна в общежитии открывать строжайше запрещено. Фрэд кинулся в коридор, добежал до нужной двери и, высунувшись из распахнутого окна, увидел на траве окровавленного ГарриОн пулей слетел по лестнице вниз. Но когда появился на месте самоубийства, «труп» бодро вскочил на ноги и до смерти его напугал. «Кровью» оказался обычный кетчуп, бутылку которого слушатели прихватили из кафетерия. К концу курса у Фрэда начали выпадать волосы, он бросил бриться, у него онемела нога и он охромел, хотя невропатолог не обнаружил ничего клинически серьезного. Через год его по состоянию здоровья отчислили из регионального отделения Бюро. Мне было жаль парня. Но полицейские, хотя бы в одном отношении, похожи на преступников: им тоже всё время приходится доказывать свою жесткость. Несмотря на свой общительный характер и юмор, я тоже не избежал подковырок. Но, к счастью, все они оказались обычными армейскими шуточками. Однажды у меня из комнаты вынесли мебель, потом перевязали простыней постель, натянули целлофан в унитазе. Просто надо было как-то снимать стресс. Но настал момент, когда допекли и меня, и я отчаянно захотел хоть ненадолго вырваться. И они, как примерные полицейские, безошибочно это почувствовали.
Приподняли мой зеленый МГБ ровно настолько, чтобы колеса на долю дюйма не касались асфальта, и поставили на колодки. Я влез в машину, запустил двигатель, включил скорость и стал отпускать сцепление. Но сколько ни газовал, автомобиль не трогался с места. Проклиная британскую технику, я вылез наружу, открыл капот, постучал по шинам. Потом нагнулся и посмотрел под машину. И в этот миг вся стоянка осветилась — сидящие в своих автомобилях ребята одновременно включили направленные на меня фары. Они сами утверждали, что я им нравлюсь, и поэтому, когда шутка удалась, поставили машину на землю.
Доставалось и иностранным слушателям. Они, как правило, приезжали с пустыми чемоданами и словно бешеные бегали за покупками. Особенно мне запомнился высокопоставленный египетский полковник. Он имел неосторожность спросить у копа из Детройта, что значит слово «трахать». И тот, не моргнув глазом, ответил, что это многосмысловое слово и употребляется в различных ситуациях, но почти всегда по делу. Одно из значений — «великолепный», «стильный». Египтянин подошел к прилавку с фотоаппаратами и пробасил:
— Дайте мне вон ту трахнутую камеру!
Шокированная продавщица подняла испуганные глаза:
— Извините?
— Я хочу ту трахнутую камеру!
Коллеги быстро подошли к египтянину и объяснили, что, поскольку слово имеет множество значений, его лучше не употреблять в присутствии женщин и детей. Японский офицер полиции спросил у другого копа, как принято вежливо приветствовать инструкторов. И с тех пор, когда бы он ни встретил меня в коридоре, всегда широко улыбался, почтительно кланялся и громко произносил:
— Мать вашу, мистер Дуглас.
Я не лез на рожон и улыбался в ответ:
— И вашу тоже!
Если японцы присылали в Академию слушателей, они настаивали, чтобы принимали двоих. Вскоре стало очевидно, что один из них начальник, а другой подчиненный, в обязанности которого вменялось чистить старшему ботинки, заправлять постель, убираться в комнате и вообще выполнять роль слуги. Несколько ребят отправились к Джиму Коттеру и нажаловались, что старший из японцев поднимает свой боевой дух, оттачивая на младшем приёмы карате, и забивает чуть ли не до смерти. Коттер отвел начальника японца в сторону и объяснил, что в Академии все равны, и ясно дал понять, что такое поведение нетерпимо. Но это только подтвердило, какие между нами стояли культурные барьеры и насколько сложно было их преодолевать. Я присутствовал на лекциях в аудиториях Академии и таким образом получал представление, как ведется преподавание. В конце сессии в декабре мне одновременно предложили работу и в НБП и в учебных подразделениях. Их начальник даже был готов выделить средства для оплаты продолжения моего образования, но меня больше интересовала бихевиористическая наука.
В Милуоки я вернулся за неделю до Рождества и был настолько уверен, что получу должность в Академии, что мы с Пэм приобрели участок в пять акров к югу от Квонтико. А в январе Бюро объявило, что начинает инспекционную оценку личного состава и на этот период замораживает все переводы. Новая работа уплывала из-под рук. Я завяз со своим участком в Виргинии и был вынужден занимать у отца, чтобы не опоздать с очередными взносами. И снова не имел представления, как сложится моя дальнейшая судьба в ФБР.
Но через несколько недель, когда я выехал на расследование с другим агентом Генри Мак-Каслином, раздался звонок: из штаб-квартиры мне сообщали, что в июне меня переводят в Квонтико и определяют заниматься БН.
В тридцать два года я должен был занять место Пэта Муллани, которого откомандировывали в инспекционный состав штаб-квартиры. Дело немалое. И прикидывая, что от меня потребуется, я по-настоящему беспокоился только лишь тогда, когда вспоминал о людях, которых мне предстояло учить. Я знал по своему опыту, как полицейские могут обходиться с куратором — даже с тем, который им нравится. Что уж говорить об инструкторе, пытающемся учить их, профессионалов, их собственному делу. Право сплясать перед ними я, безусловно, имел. Только вот сумею ли подобрать нужный мотив? Если предстояло преподавать им бихевиористическую науку, стоило подумать, как эту самую БН поглубже запрятать. Ведь чтобы заставить шефа полиции на пятнадцать-двадцать лет старше меня слушать мои откровения, следовало предлагать добротный товар.
6. Представление с колёс
Когда в июне 1977 года я приступил к службе в Научном бихевиористическом подразделении, туда были назначены девять других специальных агентов — главным образом на преподавательскую работу. Основным курсом, который предлагался как сотрудникам ФБР, так и слушателям Национальной Академии, была прикладная криминалистическая психология. Его начал читать Говард Тетен еще в 1972 году и сосредоточился на том, что являлось самым важным для любого следователя — мотиве преступления. Предпринималась попытка разъяснить слушателям, почему убийцы и насильники думают и действуют так, а не иначе. Но несмотря на свою доступность и практическую пользу, курс всё же основывался на академической психологии. А примеры Тетен брал из личного опыта и позже из опыта других инструкторов. Но в то время авторитетами являлись и вели широкие методические исследования в своей области лишь академисты. И мы постепенно осознавали, что такой подход только сужает прикладной характер дисциплины в сфере законопорядка, и в особенности при раскрытии преступлений.
