Станислас-Андре Стееман - Дьявол Сент-Круа
Незнакомец сделал резкое движение. Он был так близко к перегородке фургона, что, казалось, собирался пройти сквозь нее.
— Я сожалею, — ответил Гвидо. — Но вы не можете войти.
— В самом деле? Это почему?
— Здесь находится человек, пришедший ко мне за советом. А все мои клиенты уверены в моей скромности… Я не могу допустить, чтобы вы встретились.
Через некоторое время вновь послышался голос инспектора:
— В таком случае, выйдите на дорогу. Мы прекрасно побеседуем и здесь. Вы присядете на ствол этого дерева, а я — на ступеньки фургона. Ваш клиент уйдет после меня.
— Извините, — заметил Гвидо. — Он, возможно, спешит, и мы не можем помешать ему…
— Тем хуже для него! — оборвал властный голос. — Если он дорожит своим инкогнито, пусть задержится. Я тоже не могу терять времени…
— Подождите одну минуту. Я поставлю лампу и выйду к вам.
Гвидо вернулся в фургон, прикрыв за собой дверь.
— Вы слышали? — спросил он.
— Да.
— Вы не сможете уйти некоторое время. Разве что вам безразлично…
Незнакомец покачал головой.
— Я подожду, пока он не уйдет.
— Как вам угодно.
Цыган поставил лампу на стол и обернулся на ходу:
— Это, конечно, из-за убийств… Я постараюсь закончить с ним как можно быстрее.
Не получив ответа, он вышел и закрыл дверь.
Незнакомец остался в одиночестве. Глубоко вздохнув, он чуть дрожащей рукой прикрутил начавшую коптить лампу. Его взгляд упал на старую книгу в зеленом переплете, лежавшую на столе.
Он взял ее, открыл наугад и, приблизив к свету, начал читать:
«Когда пробьет полночь, на перекрестке двух дорог ты рассечешь надвое тело черной курицы, ни разу не снесшей яйца…»
XIII. Себ Сорож дает совет
Подняв очки на лоб, неизвестный облокотился на стол и вернулся к началу страницы:
«Когда пробьет полночь, на перекрестке двух дорог ты рассечешь надвое тело черной курицы, ни разу не снесшей яйца. — И ты произнесешь магические слова: «Элоим, Эссаим, фругативи эт аппеллари», которые вызовут нечистый дух. — И он явится, одетый в алое одеяние с галунами, в желтую куртку и водянисто-зеленые штаны. — И его голова, похожая на собачью с ослиными ушами, будет увенчана двумя рогами; а его ноги и ступни будут, как у коровы. — И он спросит о твоих повелениях…»
Незнакомец поднял голову, прислушался, отер рукой вспотевший лоб.
«И ты отдашь их как сочтешь нужным, ибо не сможет он отказать тебе в повиновении. — И ты сможешь стать самым богатым, а значит, самым счастливым из людей».
Мужчина перевернул страницу.
«Рука Славы. — Ты возьмешь волос гнедой кобылы. — И зароешь в горшок со свежей землей. — И воскликнешь: «Ата Атер Ата». — И тотчас же народится маленькая змейка, и ты будешь кормить ее отрубями. — И в ночь полнолуния ты положишь ее в коробку с некоторой суммой денег. — И в полночь ты воскликнешь: «Я принимаю договор». — И три часа спустя ты откроешь коробку. — Сумма денег удвоится».
Мужчина прочитал дальше: «И следи внимательно за соблюдением всех условий, так как в этом деле не может быть шуток». Захлопнув книгу, незнакомец встал. Стоя, он почти касался головой потолка и походил на опасливого, настороженного фламинго или цаплю. А когда он двинулся к двери, сходство это усилилось…
Прислонившись к створке, он прислушался. В ночной тишине слова инспектора Сорожа и Гвидо доходили до него ясно и отчетливо.
Слушая, незнакомец нервно потер руки. Пот по-прежнему стекал по его лбу. Машинально он снял с перегородки цветной платок и лихорадочно смял его.
Инспектор Сорож наклонился над Гвидо, прямо посмотрел ему в лицо и четким голосом задал наконец вопрос, ради которого он и явился к цыгану:
— Когда, вы говорите, устроили здесь свою стоянку?
Гвидо неуловимо поколебался, прежде чем ответить:
— Десятого днем.
Себ Сорож пожал плечами, его острый взгляд заметил колебания собеседника.
— Неправда, Гвидо! Это не десятого, а одиннадцатого днем вы остановились здесь… И одиннадцатого ночью коммивояжер был убит.
Испуганный Гвидо покачал головой.
— Вы ошибаетесь, — начал он, — я…
Сорож оборвал возражения:
— Пятеро свидетелей готовы показать под присягой, что десятого в Сент-Круа не видели никакой цыганской стоянки…
Он блефовал, свидетели были плодом его воображения, но упоминание о них окончательно сбило Гвидо с толку.
— В самом деле, — глухо произнес тот. — Теперь, когда вы обратили на это мое внимание, господин инспектор, я припоминаю, что действительно прибыл сюда одиннадцатого утром…
Себ Сорож кивнул:
— Мне кажется, вы опять заблуждаетесь! Не одиннадцатого утром, а одиннадцатого после полудня…
— После полудня, — повторил цыган. — Честное слово, вы правы.
— А вы, честное слово, вы мне солгали! — ответил инспектор.
Он окинул собеседника оценивающим взглядом:
— Сколько судимостей?
Гвидо вздрогнул.
— Ни одной.
— Сколько?
Цыган опустил голову.
— Ну, говори!
— Ладно… одна.
— Только? А причина?.. Бродяжничество?
Голос Гвидо совсем упал:
— Незаконное врачевание.
Оба помолчали.
— Твой патент?
— Он в порядке.
— Покажи.
Гвидо вскинул голову.
— Он там, внутри… — пальцем указав на повозку.
— Принеси.
Гвидо торопливо поднялся по деревянным ступенькам. В фургоне он столкнулся со своим странным клиентом.
— У вас неприятности? — тихо спросил последний, но не получил ответа.
Когда цыган вышел, незнакомец снова занял наблюдательный пост у двери. В то же время он думал: «Интересно, почему Гвидо солгал. В этом же не было никакого смысла. Ничего нет проще, чем проверить его слова. Похоже, из удовольствия навлечь подозрения на себя… Хотелось бы все же знать, зачем он так поступил».
Краем глаза изучая инспектора, Гвидо задавался тем же вопросом. Он поддался порыву. Человек, однажды не поделивший что-то с правосудием, больше любого другого склонен пытаться обмануть его представителей, особенно если, как сейчас, он против воли чувствует себя более или менее скомпрометированным. Услышав вопрос, Гвидо подумал «одиннадцатого» и ответил «десятого», как если бы подумал — «десятого», так же естественно ответил бы «одиннадцатого». Рефлексивная реакция, обычно выдающая того, кто ей подчиняется.
— Возьмите, — сказал Себ Сорож.
Он небрежно протягивал цыгану пресловутый патент, изученный во всех подробностях.
Упершись руками о колени, инспектор поднялся со ствола дерева, на котором сидел, и бросил на Гвидо острый взгляд.
— Дороги, — медленно произнес он, — ночью свободны. Воздух прохладный, приятно пройтись пешком. Здесь благодаря тебе каждый знает больше, чем достаточно, о будущем своем и своих близких. На твоем месте я бы отправился дальше…
Гвидо склонил голову к плечу:
— Это совет, господин инспектор?
Себ Сорож уже повернулся к нему спиной.
— Именно. А завтра может оказаться…
— …приказом, — закончил вместо него Гвидо. — Я понял.
И добавил:
— С вашего позволения, господин инспектор, я подожду приказа.
Себ Сорож не ответил. Неизвестно, услышал ли он. Большими шагами он скрылся в ночи.
Спустя десять минут косая тень выскользнула из повозки. Не оборачиваясь, она направилась к деревне.
Между тем, если бы незнакомец обернулся на первом же повороте дороги, то, без сомнения, заметил бы, как некто, вынырнув из-за ближайших елей, последовал за ним: Себ Сорож просто не мог решиться пойти спать, не выяснив личность таинственного клиента Гвидо.
Так, следуя один за другим, инспектор и незнакомец достигли первых домов на Центральной улице. Сорож сверился с часами. «Девять», — прошептал он. Там и тут в окнах светились огоньки.
Инспектор увидел открытую в освещенный вестибюль дверь, послышался женский голос, и грациозная тень сделала шаг навстречу преследуемому им человеку:
— Добрый вечер, господин Маскаре.
Сорож забился в ближайший дверной проем и вытянул шею.
— Добрый вечер, Эдме, — смущенно ответил учитель.
Девушка разразилась веселым смехом.
— Я вас поймала, господин мой воздыхатель, на том, что вы кружите возле моего дома!.. — воскликнула она. — Значит, вы не боитесь попасть под руку таинственному убийце, запугавшему всю нашу бедную маленькую деревню и всех живущих в ней бедных маленьких девочек?
Маскаре снял шляпу и шагнул в сторону дочери доктора Хие.
— Эдме, — сдерживаясь, сказал он, — я уже просил вас не разговаривать со мной таким образом. Вам двадцать лет, вы уже не ребенок, а я… Я не ваш воздыхатель!
