Дмитрий Сафонов - Роман с демоном
— Дайте мне фонарик. Надзирательница отцепила от пояса фонарик и протянула Вяземской. Анна нажала черную кнопку и направила яркий узкий луч на кожу пациентки.
Так и есть! Ей не показалось! Анна внимательно изучила все шесть царапин и везде рядом с ними обнаружила тонкие белые линии.
«Но это же многое меняет! — подумала Вяземская. — И почему это не описано в истории?».
Ночью она еще раз перечитала историю болезни Паниной, но упоминания о шести белых линиях нигде не встретила. Возможно, коллеги, занимавшиеся «безумной Лизой» раньше, не придали им значения, но, скорее всего, они их просто не заметили, удовлетворившись поверхностным осмотром. Другого объяснения Вяземская не находила.
Анна обработала раны Паниной, взяла запястье и нащупала лучевую артерию. Пульс был невысокий и ритмичный, около шестидесяти ударов в минуту. Глаза пациентки по-прежнему оставались широко открыты.
— Все в порядке, — сказала Вяземская. — Она спит.
Надзирательница помогла Анне выкатить столик в коридор. Охранник расстегнул ремень, стягивавший левую руку «безумной Лизы». Остальное она должна была сделать сама, когда проснется. Левой руки достаточно, чтобы освободить правую, ну, а снять путы с ног, имея в распоряжении обе руки — вообще не проблема. Пятясь спиной вперед и ни на секунду не выпуская Панину из поля зрения, он направился к выходу из бокса.
Надзирательница закрыла за ним дверь и заложила засов. Охранник выглядел повеселевшим; наверняка он был доволен, что все закончилось быстро и без происшествий.
— Я могу идти? — спросил он. Анна рассеянно кивнула.
— Да. Спасибо.
Надзирательница проводила охранника долгим взглядом и, дождавшись, когда глухой стук ботинок затих вдали, обратилась к Вяземской:
— Доктор! Что-то случилось?
Анна не знала, что ответить. Безусловно, что-то случилось, но что именно — этого она понять не могла.
Наличие на теле Паниной старых шрамов, в точности повторявших свежие царапины, вносило дополнительные штрихи в общую картину. Возможно, это, хотя бы отчасти, могло объяснить причины, толкнувшие «безумную Лизу» на убийство мужа.
Шрамы на животе и груди Паниной напоминали рубцы после пластических операций — такие же тонкие и едва заметные. Раны, их оставившие, были нанесены инструментом, имеющим острое и узкое лезвие. Может быть, скальпелем… Но, скорее всего…
«Она изрезала мужа бритвой, — вспомнила Вяземская. — Бритвой…».
— Мне нужно изучить снимки и во всем разобраться, — сказала Анна. — Вы не поможете поднять столик в ординаторскую?
11
Модельное агентство «Моцарт» занимало отдельное здание в Грохольском переулке. Двухэтажный особняк из стекла и бетона фасадом выходил на улицу, а задней частью — примыкал к ботаническому саду МГУ.
Рюмин припарковал «восьмерку» на стоянке, подумав, что, прикати он сюда на велосипеде, и то смотрелся бы не так глупо.
Особняк выглядел шикарно. Огромные окна первого этажа служили витринами. Манекены, одетые в роскошные наряды, поражали неестественно серебристым цветом лиц. Они словно играли в детскую игру «Замри!», соревнуясь, кто застынет в более идиотской позе. По мнению Рюмина, первенство безоговорочно принадлежало некой пышноволосой брюнетке, изображавшей Кармен, — примерно за шестнадцать секунд до того, как Хосе прирезал ее своей навахой.
— Бой между чувством меры и дурным вкусом остановлен в первом раунде за очевидным преимуществом последнего, — пользуясь боксерской терминологией, заключил капитан.
Он подошел к большим стеклянным дверям. Фотоэлемент услужливо распахнул створки. Из-за небольшой конторки, стоявшей справа от входа, поднялся охранник в сером костюме и темно-синем галстуке, на котором красовалась большая золотистая буква «М».
— Вы к кому? — спросил он, с явным неодобрением оглядев помятую физиономию Рюмина, которую не могли скрасить даже темные очки.
Этого парня не было вчера в парке — иначе он проявил бы немного больше почтения.
— К господину Рудакову, разумеется, — ответил Рюмин. — А что, разве здесь кто-то еще заслуживает моего внимания? — он смерил охранника с головы до ног, вернув ему пренебрежительный взгляд. Противники обменялись уколами, счет стал один-один.
— Как вас представить?
— Торжественно! Желательно — под звуки кавалерийского марша! — воскликнул опер. — Странствующий рыцарь, капитан Рюмин. — Он показал удостоверение. — МУР, отдел по расследованию убийств.
— Подождите минутку, я узнаю, примут ли вас.
Охранник склонился над селектором, нажал кнопку и что-то тихо сказал. Выслушал ответ и обратился к капитану:
— Проходите. Михаил Наумович вас ждет.
— Куда?
— Второй этаж, по коридору до конца направо.
«По коридору до конца направо», — напевал про себя Рюмин, поднимаясь по ажурной лестнице. Он не знал, каким образом сложит разговор с Рудаковым — надеялся на импровизацию. Цель визита ясна — так чего ходить вокруг да около?
Капитан шел, разглядывая портреты, висевшие на стенах — знаменитости в интерьерах «Моцарта». Коридор упирался в широкую позолоченную дверь, украшенную вензелем — буквой «М». Немного не доходя до кабинета Рудакова, капитан остановился и принялся увлеченно рассматривать очередную картинку. Он отступал на шаг, подходил ближе, менял угол зрения и пару раз даже присвистнул: то ли от удивления, то ли — от восхищения.
Наконец дверь открылась, и на пороге кабинета показался Рудаков. Сегодня на нем не было ни парика, ни бархатного жилета — простой черный костюм со строгими линиями и белая рубашка.
— Рюмин! — строго окликнул он капитана. — У меня не так много времени!
Рюмин смущенно всплеснул руками.
— Простите великодушно! Аре лонга, вита бревис! Жизнь коротка, искусство вечно! Поневоле залюбовался! Это ж надо — такая красота!
Рудаков посмотрел на портрет, привлекший внимание капитана. На нем был изображен мужчина с пышной куафюрой, в фиолетовом фраке и бледно-желтом шейном платке, завязанном тяжелым бантом.
— Нравится? — с подозрением спросил он.
— Очень! — горячо заверил Рюмин. — Особенно — рамочка!
— Проходи… — Рудаков хотел сказать что-то еще, но промолчал.
Интерьер кабинета был выполнен в некогда модном эклектичном стиле. Массивные бронзовые канделябры и статуэтки с фальшивой патиной сочетались — точнее, не сочетались, но в этом и заключался оригинальный замысел дизайнера — с изящным журнальным столиком из металла и толстого стекла.
Рюмин, не дожидаясь приглашения, уселся в широкое кресло, обтянутое оранжевой кожей, и даже слегка попрыгал на нем, проверяя мягкость подушек..
Рудаков занял место за письменным столом вишневого дерева, стоявшим у окна.
— Так и будешь паясничать? — спросил он. — Хочешь обратить все в милую шутку?
— Это от смущения, — пояснил Рюмин. — Поверьте, я переполнен искренним раскаянием и очень хочу извиниться, но… Просто не знаю, с чего начать.
— Начни с главного, — посоветовал Рудаков. — Ты затеял драку — в присутствии многочисленных свидетелей. Ты осознаешь, что это может очень плохо для тебя кончиться, поэтому дрожишь за свою задницу. А ложно понятая гордость мешает тебе в этом признаться. Так?
Рюмин согласно кивнул.
— Именно. Но у меня есть смягчающие обстоятельства, и я надеюсь, что вы примете их во внимание.
— Какие же? — Рудаков откинулся на спинку стула и сцепил перед собой пальцы. — То, что ты — лицо официальное и находился при исполнении служебных обязанностей?
— Нет-нет, что вы… — замахал руками Рюмин. — Все гораздо хуже. Всему виной моя мама. Она умудрилась внушить мне огромное количество вздорных мыслей, и среди прочего — ту, что обижать женщин нехорошо. И уж тем более — нельзя бить их по лицу. Поверьте! — он перегнулся в кресле и заговорщицки подмигнул Рудакову. — Я нормальный человек, и мне тоже иногда так хочется забить какую-нибудь старушку ногами до смерти, но… Ничего не могу с собой поделать — перед глазами сразу возникает мысленный образ мамы. Она грозит мне пальчиком и говорит: «Сережа, не смей!».
— Вон оно что… — Рудаков заерзал на стуле. — Хочешь повернуть дело таким образом… — Он уставился на репродукцию пастельного рисунка Дега — «Голубые танцовщицы». — Понимаешь, это- шлюхи. Слетелись в Москву отовсюду в поисках сладкой жизни и сказочных принцев… Вот только белые кони давно уже сдохли, но они пока об этом не знают. Этих девок надо держать, — он сжал кулак, — строго, иначе на шею сядут.
— Не буду оспаривать вашу точку зрения, — улыбнулся Рюмин. — Наверняка она основывается на богатом личном опыте. Но… Женщина все равно остается женщиной, и, по-моему, вы очень умело используете это обстоятельство.
Рудаков оторвался от репродукции. Взгляд его стал жестким.
