Стивен Джонс - Ужасы. Замкнутый круг
Макс знает, что сейчас холодно, но он не ощущает холода. Когда я почувствую, что стало холодно, говорит он, обращаясь к темной, тихой машине, я включу мотор и поеду домой. Немного погодя, однако, холод начинает донимать его, скорчившегося во тьме, едва ли не физически ощутимый и в то же время недосягаемый, как радуга, но все, что при этом ощущает Макс, похоже на сосущую пустоту в груди. Он склоняется вперед, упираясь лбом в рулевое колесо, но это не помогает.
Макс заводит машину и выезжает на автостраду, направляясь на запад, и понимает, что машина едет как бы сама по себе. Его это нисколько не удивляет, но он задумывается, откуда она знает, в каком направлении ехать и как соблюдать правила движения. Ну разумеется — вот его слева обогнал «BMW», — все дело в огнях! Перед ним мелькает длинный ряд красных огоньков, маня за собой, а в зеркале отражаются яркие огни передних фар. На несколько мгновений он закрывает глаза в порядке эксперимента, потом открывает снова и — да, огни не дают ему сбиться с курса. Он расслабляется, включает радио, и зеленые цифры на экране поют для него — «С тобой как в раю»,[12] — пока он мчится сквозь ночь. Кончается песня, и диджей бормочет что-то свое, а Макс все поражается тому, как управляют машиной огни. Он стискивает руль покрепче, чтобы ощутить сопротивление, потом ослабляет хватку, как будто убаюканный слаженным пением шин и дорожного покрытия, а затем делает резкий рывок влево. Машина перескакивает через две колеи, врезается в бетонный разделительный барьер и со скрежетом заваливается вверх колесами на встречную полосу. Еще не смолкло эхо от этого скрежета, а Макс уже видит сквозь треснутое лобовое стекло, как увеличиваются в размерах огни от передних фар, слышит визг тормозов, крики людей, и мощный удар разворачивает его машину на бок. Макс тоже лежит на боку, разбитый вдребезги так, что его удерживают лишь одежда и боль. Вспышка, жар, и он, с усилием повернув голову, успевает увидеть, как язык пламени жадно тянется к нему, лижет одежду и лицо, и ощутить запах собственной плоти, когда она горит, трескается и лопается, и тогда только понимает, что эта боль посильнее боли в груди от пустоты, и тогда он кричит.
Макс встряхивается и видит «тойоту», припаркованную впереди. Он включает зажигание и выезжает на автостраду, где берет направление на запад, следуя за красными огоньками задних фар других машин, пока не подъезжает к своему повороту, и вскоре уже оказывается в собственной захламленной квартире, с недоумением оглядываясь, словно очутился в незнакомом месте. Он бредет в темную спальню и, не зажигая света, тяжело опускается на постель, с трудом скинув кроссовки, прежде чем улечься на бок. Он чувствует слезы на глазах, но плакать, собственно, не о чем, и тогда он просто бессмысленно вглядывается в узкую полоску света из гостиной, пока не отключается полностью.
На следующее утро он просыпается рано, когда серый рассвет едва проникает сквозь жалюзи. Незачем вставать и суетиться, как обычно по будням, поэтому он просто лежит, наблюдая, как серый свет постепенно превращается в розовый, а потом в бледно-желтый, затем он встает и сообщает на работу, что заболел.
Той ночью Макс паркуется в квартале Венеция, под уличным фонарем, отбрасывающим чудной потусторонний свет, от которого тени сгущаются и приобретают зловещий вид. Он проходит по темной улице, заворачивает за угол и направляется в кинотеатр порнофильмов, каждой своей порой источая пары алкоголя, поскольку накачивался с самого утра крепким бургундским. Максу взбрело в голову, что стоит учинить побольше всякого непотребства, рано или поздно жизнь обретет смысл и цельность, а дыра в груди заполнится сама собой.
Макс сует в окно пятерку, получает назад два четвертака (так на так выходит, осеняет его безумная мысль, и он улыбается), толкает дверь и входит в кинотеатр. Это небольшое помещение, примерно на сто мест в десять рядов, с высоким потолком, пропитанное запахом сигаретного дыма и мужского любовного пота. Экран размером напоминает те, что размещаются над дверями школы, а на бледном экране мужчина с женщиной трахаются. По обеим сторонам экрана висят стереодинамики, из которых разносятся прерывистые стоны женщины почти синхронно с ритмическими движениями на экране, и музыка в стиле диско сопровождает проталкивание члена во влагалище. Макс нервно озирается, когда бледные в свете экрана лица зрителей оборачиваются к нему, как поворачивают головы кошки на звук открываемой жестянки с кормом. Высокое сексуальное напряжение ощущается как заряд электричества, густо пахнет дымом и потом, а из дальнего угла доносится ритмичное поскрипывание стула, явно недостаточно смазанного. Макс сидит посередине пустого ряда и за спиной слышит шепоты и вздохи гадюк, скрывающихся в стигийской тьме вокруг него, а подняв глаза на экран, видит, как Нэнси совокупляется с племенным жеребцом. Краем глаза он замечает, как с соседнего ряда поднимается привидение, обходит стулья и садится рядом с ним. Чужая рука грубо и торопливо лезет к нему в промежность пальцами, похожими на бледных червей, и, пока Макс, оторопев, смотрит на это, расстегивает ему молнию и сует руку внутрь, стискивая его бледного червя. Макс переводит взгляд к экрану, пытаясь вообразить, будто там Нэнси, чтобы обвинить ее в том, что происходит, но обнаруживает там какую-то блондинку, которая, выгнувшись и широко раздвинув ноги, демонстрирует свою дыру. Макс в замешательстве поворачивается к соседу и видит чудовищно искаженное мелькающими тенями лицо, подумав, что, пожалуй, и сам он выглядит не менее гротескно. Мужчина убирает руку, подмигивает ему со значением, поднимается и выходит в дверь под экраном, скрытую занавеской. Макс застегивает ширинку и тоже встает. Он неуклюже пробирается по проходу между рядами туда, где, как ему кажется, находится выход, но потом решает, что нет смысла противиться происходящему, будь, что будет, и тоже проходит за занавеску под экраном. Он оказывается в тесном помещении, освещенном только торговыми автоматами с кока-колой и конфетами, а перед одним из автоматов стоит электрический фонтанчик с водой, и возле него ждет мужчина с пальцами-червями. В дальнем углу находится туалет, и Макс решает, что именно туда они и направляются. Он открывает дверь туалета и в огненно-красном свете видит там двух мужчин, один из которых стоит на коленях и сосет член другого. При виде такого коленопреклонения Макс захлопывает двери, смущенный тем, что парень у поилки наблюдает за ним. Макс подходит к поилке и наклоняется, чтобы напиться, вообразив во рту прохладные струйки воды. Парень быстро подходит сзади, обхватывает его руками, молниеносно расстегнув и стянув с него джинсы вместе с трусами, пока Макс упирается рукой в край поилки и нажимает кнопку, и не успевает Макс напиться, как его партнер уже одной рукой грубо растягивает ему ягодицы, а другой втискивает в задний проход свой огромный член. Член не входит, тогда Макс слышит звук плевка — и дело пошло на лад. Пока парень долбит его в задницу, Макс озирается и видит симпатичного молодого человека, который наблюдает за ними, расстегнув ширинку и одной рукой стискивая собственный член, а другой держа у носа какую-то склянку. Нет, думает Макс, на самом деле меня здесь нет.
Макс сует деньги в окошко, получает сдачу и входит в кинотеатр, где пробирается на свободное место подальше от всех. Он проваливается в пьяный сон, а проснувшись, обнаруживает у себя на бедре чью-то руку. Он сбрасывает руку, словно дохлую рыбу, и уходит из кинотеатра.
Вернувшись домой, он с облегчением устраивается на полу, укладываясь с пьяной осторожностью и уставившись в потолок. Мохнатый длинноногий паук спускается по стене, Макс наблюдает за ним, но не испытывает ни малейшего желания прихлопнуть его, как обычно. Благодаря боли или упадку сил он научился испытывать сострадание — живи и жить давай другим, — во всяком случае, это потребовало бы слишком многих усилий. Звонит телефон, но ему не хочется отвечать, хотя потом его внезапно осеняет. Он объясняет пауку, что, может быть, кому-то плохо и надо с кем-нибудь поговорить. Он заставляет себя подняться, бормоча, я ведь не эгоист какой-нибудь. Макс? О, вот это сюрприз, Нэнси, какого черта ты звонишь? Макс, с тобой все в порядке? У тебя какой-то странный голос. Это потому, что я сам странный — ну да ладно, ты по делу звонишь или в приступе человеколюбия? Он смотрит на паука, подмигивает ему и садится на диван. Макс, не надо так. Она прерывисто вздыхает, а Макс молчит. Я не передумала, Макс, но вчера, уходя, ты выглядел как-то странно, и я за тебя беспокоюсь. Вот уже второй раз за полминуты ты называешь меня странным — это уже существенно. Он снимает кроссовки. Не надо так, Макс, — я правда за тебя беспокоюсь, и мы можем остаться друзьями. Мы можем остаться друзьями, повторяет он, словно эхо, и стягивает носок, вытаскивая зацепившуюся за ноготь шерстинку. Ты этого хочешь, Нэнси? Молчание затягивается. Нет, я не этого хочу — мне тебя не хватает, даже после всего, что ты натворил. Он перестает разглядывать пальцы на ногах. И я тебя правда люблю, но этого мало, потому что существует еще кое-что помимо любви. Например? Ну такие важные вещи, как доход и честолюбие. Я и делал важные вещи: вспомни, как ты приходила домой смертельно уставшая, а я тебя утешал, и ты рассказывала мне то, чем нельзя поделиться больше ни с кем на свете? Макс… И я честолюбив: разве я не стремлюсь к тебе — и разве может быть большее честолюбие, чем желание заполучить тебя? Снова пауза. Вообще я могу стать другим, правда. Ну, не знаю, Макс. В ее голосе что-то изменилось, и Макс подался вперед. Просто скажи, что хочешь попытаться, потому что, если мы попытаемся оба, может, что-нибудь и получится, но, ради бога, не ставь на нас крест. Она тяжело дышит, кажется, даже плачет и бормочет что-то, но он не понимает что. Что ты говоришь? Это все кровь — трудно говорить, когда столько крови. Он молчит. Ладно, мы попытаемся, — она всхлипывает, — но не надо ничего обещать.
