Стюарт Макбрайд - День рождения мертвецов
— Это… — Даглас, кусая губы, зажмурил глаза.
— Это случилось очень, очень давно. Она больше не страдает, и он больше не может сделать ей больно. Все кончено.
— Кто… — По его носу скатилась слеза. — Кто… — Он открыл глаза — они были красными и опухшими. Губы тряслись.
— Все о’кей, Даглас. Все о’кей. Все кончено. Она…
Даглас Келли ударил доктора Макдональд чайной чашкой прямо в лицо. Чашка разбилась вдребезги, и, как в замедленной съемке, тонкие осколки разлетелись в разные стороны, словно расцветающий цветок, перемешиваясь в воздухе с чайными брызгами. Доктор Макдональд хрюкнула, завалилась на спину, очки слетели с носа и ударились о камин. Даглас стряхнул оставшиеся куски чашки на пол и сжал руку в кулак. Потом вскочил с дивана и бросился на нее.
Я согнул колени и сделал бросок вперед. Потом все снова пошло на нормальной скорости.
Бац! Я врезался ему в бок, опрокинул навзничь и прижал к кожаному дивану. Он сопротивлялся, пинался и вопил:
— КТО ВЫ ТАКИЕ, МАТЬ ВАШУ?
Я заломил ему руку за спину:
— Успокойтесь!
— ЭТО НЕ О’КЕЙ! ЭТО НИКОГДА НЕ БУДЕТ О’КЕЙ!
Он взмахнул ногой, и доктор Макдональд снова хрюкнула.
— Даглас, успокойтесь! — Я сильнее заломил ему руку, вдавливая лицом в кожаную обивку дивана. — Хватит, успокойтесь…
Он брыкался, извивался, сыпал проклятиями и наконец — казалось, что прошло несколько часов, — обмяк. Плечи затряслись, и он зарыдал.
Доктор Макдональд, скорчившись, сидела у камина и смотрела на ладонь левой руки. По лицу из рассеченной брови текла кровь.
— У меня кровь…
Я отпустил Дагласа и отошел от дивана. Он не шевелился — просто лежал там и плакал. Я помог доктору Макдональд подняться на ноги.
Она запуталась в своих ярко-красных кедах.
— У меня крооовь… — Нахмурилась: — Где мои очки?
Я вынул их из камина и протянул ей. Одна дужка была погнута.
На диване Даглас, закрыв руками голову и подтянув колени к груди, свернулся в клубок.
— Ханна… — Он начал качаться взад-вперед. — Спасибо тебе, Господи, все кончено…
— Ой… — Доктор Макдональд одной рукой держалась за внешнюю стену дома, другой прижимала к брови комок выпачканных в крови бумажных кухонных полотенец.
Снова начался дождь. Стемнело. Диккенсовские уличные фонари зажигались, как только темнота включала их автоматические сенсоры.
— Обычно он не такой. — Я оглянулся на дом, в котором Даглас Келли наконец-то начал оплакивать свою дочь. К тому же он был неправ — ничего не закончилось. Потому что на следующий год, шестнадцатого сентября, еще одна самодельная открытка упадет в его почтовый ящик, и все начнется снова. И на следующий год ему тоже придет открытка, и еще одна через год… — Уверены, что вам не нужно болеутоляющее?
— А мы не можем просто поехать в больницу? Пожалуйста.
Где-то высоко над нами в темно-сером небе проревел самолет, его навигационные огни мигали красным и зеленым Счастливые ублюдки, сваливают отсюда… Вот дерьмо.
На другой стороне улицы к перилам, ограждающим парк, прислонилась женщина. Дым от сигареты струйками завивался под куполом ее черного зонта. Длинное пальто из верблюжьей шерсти, черный костюм, золотисто-каштановые волосы собраны на затылке в конский хвост. Квадратные очки в тонкой оправе. Дженнифер.
Надо же так напороться, черт побери.
Я вытащил ключи от машины и сунул их в руку доктора Макдональд:
— Идите и ждите меня в машине. Я приду через минуту.
— Но я не…
— Максимум через две минуты.
Я положил ей руку на поясницу и отправил вниз по ступенькам к тротуару, но направлению к моему дряхлому «рено». Она слегка сопротивлялась, но все же продолжила идти.
Дженнифер бросила сигарету, затушила ее черным ботинком на высоком каблуке и, сунув руку в карман, пошла через дорогу. Улыбнулась как ясное солнышко:
— Эш! Давно не виделись. Ты ищешь… — Пауза — это она увидела мое лицо, — потом снова заулыбалась: — Нормально. — Лживая корова! — Как дела?
Я кивнул:
— Дженнифер.
Она подошла совсем близко, так что зонт накрыл нас обоих. Дождь стучал по черной ткани. От нее пахло чем-то мускусным и перечным, с оттенком лимона — наверное, французское и очень дорогое.
— Столько времени прошло. — Она наморщила маленький вздернутый носик. В уголках глаз появились морщинки. Это было что-то новое. — Я думала о тебе.
— Забудь.
— Да ладно тебе, ланч за мой счет. Ну, по правде говоря, за счет Дяди Руперта.[36] Иначе зачем иметь собственный счет на представительские расходы, если не можешь подкармливать время от времени гаснущий огонь? — Она кивнула на доктора Макдональд, выглядывавшую сквозь ветровое стекло «рено». — Если хочешь, возьми с собой Кети. Она стала такой большой, правда? — Дженнифер взяла меня под руку. — А на самом деле… было бы лучше, если бы ты дал ей пару фунтов на кино, и тогда остались бы только ты и я. Как в старые добрые времена…
Я остановился и высвободил руку:
— Как ты нашла его?
Глаза Дженнифер метнулись к ярко-красному «альфа-ромео», припаркованному напротив дома Дагласа Келли. Окно водителя было опущено, и из него в холодное утро выглядывал телескопический объектив. Он был направлен прямо на меня.
— Тебе, кажется, нравилось это маленькое бистро на Касл-хилл, помнишь? — Она стряхнула что-то с моего плеча.
— Как — ты — его — нашла?
Она пожала плечами и надменно поджала свои идеальные губки:
— Все эти раскопки в Кэмерон-парк… Ты нашел тело Ханны, не так ли? Вот почему мы здесь.
— Его нет в телефонной книге, и даже дом не на его имя… Что вы делали — следили за мной?
Губки надулись.
— Эш, я обижена. Но это ничего. Если ты не хочешь поговорить со мной, я могу пойти позвонить в дверь и просто спросить: «Как вы себя ощущаете, получив обратно свою дочь?» Читающей публике такие вещи нравятся.
Я наклонился к ней:
— Прибери свои хорошенькие лапки, Дженнифер. Если ты просто дыхнешь в сторону Дагласа Келли…
— И что? Ты перегнешь меня через колено и хорошенько отшлепаешь? — Провела рукой по моей груди. — У тебя еще сохранились те наручники?
Я сделал шаг назад. Хмуро взглянул на нее:
— Оставь его в покое.
— А я кое-что сделаю тебе. Помнишь, тебе это очень нравилось… — Она снова сократила расстояние между нами и, прильнув ко мне грудью, посмотрела прямо в глаза: — А потом, если я буду очень хорошей девочкой, ты дашь мне маленький эксклюзивчик о Мальчике-день-рождения в неофициальном порядке. Ты ведь хочешь…
— Хочу? — Я оттолкнул ее. — Во всем мире «Деттола»[37] не хватит.
В телескопическом объективе отразился свет уличного фонаря. Щелк, щелк, щелк. Фотографии для последнего выпуска.
— Да ладно тебе, Эш. Ты знал, во что влез. Мы оба взрослые люди…
Щелк, щелк, щелк.
Она облизала губы:
— Ведь это она, правда? Ханна Келли. И другие тела у тебя есть.
Щелк, щелк, щелк.
— Уходи, Дженнифер.
— Ты нашел свалку трупов Мальчика-день-рождения. Кто он? У тебя, наверное, есть ДНК или еще что-нибудь? Если знаешь, кто он такой, ты должен мне сказать.
Щелк, щелк, щелк.
— Расследование ведется по нескольким направлениям. — Я сошел с бордюра и направился к «альфа-ромео».
Дождь вымочил мне волосы.
За мной — стук высоких каблуков по асфальту.
— Кого ты еще нашел? Мне нужен эксклюзив, Эш. Ты мне должен!
— Я тебе должен? — Я продолжил идти. — За что, Дженнифер? Что я, мать твою, тебе должен?
Щелк, щелк… Фотограф оторвался от видоискателя. Слишком поздно. Я врезал ладонью по объективу, всадив камеру в рожу маленького волосатого засранца. Хрясь — его голова отскочила назад, в ноздре сверкнула красная капля. Вялый подбородок, острый нос, волосатые руки, заросшая голова. Как будто скрестили крысу с шимпанзе и дали в руки суперсовременный цифровой «Кэнон».
— Фрэнк! — Дженнифер подбежала к машине.
— Гакхх… — Фрэнк, моргая, размазывал волосатыми лапами кровь по лицу.
Я ухватил объектив и резко дернул — ремень камеры дернул его голову вперед, и он врезался лицом прямо в дверь машины. Крутанул камеру на девяносто градусов, превращая ремень в петлю. Потянул сильнее. Костяшки обожгло огнем, пальцы пронзила боль.
— Эш, не будь идиотом! Отпусти его!
Фрэнк захрипел.
Я еще раз крутанул камеру — и вот она, в корпусе камеры, маленькая крышка с маркировкой «SD-карта». Открыл ее, надавил на краешек, и карта выскочила — размером с кончик большого пальца, только квадратная, и один уголок обрезан. Заскрипев зубами, вытащил ее. Сунул в карман. Отпустил ремень.
