Шторм - Старлинг Борис
Эпилог
В больнице Кейт держат неделю. Ноги ее сильно разбиты, запястья и ладони порезаны, живот изгрызен. Травм великое множество, все они болезненны, но жизненно важные органы не задеты, а значит, полное выздоровление – это только вопрос времени. Оно, как известно, лечит все.
Вместе с навеянной успокоительными средствами дремой к ней всякий раз приходят воспоминания.
Молния, ударяющая в Синклера, и она, бегущая к дороге, чтобы остановить первую машину, но вид у нее такой, что никто не тормозит, и ей приходится выскочить на середину трассы, чтобы заставить водителя остановиться. Кровь, заливающая позаимствованный у него мобильник, когда она звонит в "Скорую помощь", а потом в совещательную полицейского управления. Она дозванивается до самого Фергюсона и отдает ему три распоряжения: освободить Алекса, забрать Лео из дома Синклера и направить людей на пляж, чтобы навести там порядок. Когда она возвращается к Синклеру, одежда его еще дымится, а ветер разносит вокруг запах горелого мяса.
По иронии судьбы, Кейт достается та же самая больничная койка, что и ее отцу, после взрыва бомбы в "Майклхаус". Лежа именно на ней, она принимает кажущийся бесконечным поток посетителей. Фрэнк, Бронах и Лео приходят в первое утро. Дождавшись, когда Фрэнк отвлечется на что-то в стороне, Кейт показывает отцу и тетушке свои раны. После полудня заваливается Фергюсон с ребятами, которые стараются приободрить ее грубоватым полицейским юмором. После них приходят Эммелин, Джин и Леннокс.
– Знаешь, я не могу представить себе, чтобы мы занялись еще какой-нибудь постановкой, – говорит Джин, и остальные кивают.
Джейсон присылает ей записку, сдержанную и официальную, в которой говорится, что он понимает, почему она поступила с ним так, как поступила. Она прочитывает ее дважды и выбрасывает.
Одна из сиделок приносит ей экземпляр "Абердин ивнинг телеграф". "Главе паромной компании предъявлено обвинение в покушении на убийство и нелегальной транспортировке детей", – сообщает кричащий заголовок. Кейт бегло просматривает текст и видит, что собственная газета Лавлока уже прилагает все усилия, чтобы от него дистанцироваться.
"Как крысы, бегущие с тонущего корабля", – думает она. Тонущий корабль, где началась вся эта невеселая история.
Все основные ее участники объявились в первый же день, кроме двух.
Первый приходит на следующее утро, тихонько заглядывает сквозь занавески вокруг ее постели, когда она дремлет. Она открывает глаза, когда он тихонько накрывает ладонью ее руку.
– Я думала, ты не захочешь меня видеть, – говорит она.
– Я и не хотел.
– А почему передумал?
– Из-за одного маленького птенчика.
– Насколько маленького?
Он снимает ладонь с ее руки и проводит черту в воздухе, в паре футов над полом.
– Вот такого.
– И что же начирикал тебе птенчик.
– Он сказал, что его мама в больнице и что он думает, что ей будет приятно, если я ее навещу.
– Ей очень приятно. Очень.
Они оба понимают, что им предстоит непростой разговор о доверии, предательстве и подозрении. Но они знают также, что с этим можно подождать. Эта тема будет поднята ими в свое время, тогда, когда оба они почувствуют себя готовыми к серьезному разговору, без обиняков и недомолвок.
* * *И только на третий день Кейт приходит весточка от второго игрока. Его приветствие приходит в форме посылки, потому что он, конечно, не может явиться и навестить ее, как остальные. Она узнает почерк на конверте и тюремную печать, перед тем как открывает ее, и хорошо, что узнает. В посылке книга, а Кейт прекрасно помнит, как оказался на этой самой койке предыдущий пациент.
Она извлекает книгу из конверта. Это "Книга джунглей" Киплинга, с закладкой. Кейт открывает книгу на заложенном месте и видит, что это история о храбром мангусте Рикки-Тикки-Тави, побеждающем двух кобр, Нага и Нагайну.
* * *В день выписки Кейт вместе с Алексом отправляется на пляж, где Синклер пытался ее убить. Жара схлынула, и теперь их спины порывами обдувает прохладный бриз.
Они молча идут по эспланаде. Кейт все еще больно ходить, на ногах хирургические носки. Они проходят мимо досугового центра, откуда тянет хлоркой и потом, оставляя слева грязный красный корпус футбольного стадиона.
– Мне бы очень хотелось кое-что узнать, – говорит она.
– Что?
– Почему ты всегда приходил в мой дом. И никогда наоборот. Я ведь даже адреса твоего не знаю.
Некоторое время он молчит, тишину нарушают лишь их шаги.
– По правде сказать, – отвечает наконец Алекс, – я всегда боялся влюбиться. Мне казалось, что полюбить по-настоящему – это значит в какой-то мере перестать быть самим собой, утратить собственную идентичность. Связать свою жизнь с жизнью другого человека, который в любой момент может с тобой расстаться. Если ты все время обходился без кого-то и вдруг начинаешь чувствовать, что не можешь, разве не получается, что любовь не усиливает тебя, а только ослабляет?
– Вот, значит, что тебя беспокоит?
– Да. Беспокоило всегда, а еще больше стало беспокоить, когда у меня появилось чувство к тебе, такое драгоценное и волнующее. Я, правда, не испытывал ничего подобного раньше, мне ни с кем не было так хорошо. Ну тут не обойтись без опасений: кажется, все это слишком прекрасно, чтобы долго так оставалось.
Он останавливается и берет ее за руку.
– Поскольку ты заполняешь всю мою жизнь, я чувствую себя несколько увереннее, когда нахожусь на твоей территории, в твоей жизни. Мне кажется, что, если все пойдет не так, можно будет просто уйти и сделать вид, будто того, что значило для меня так много, никогда и не было. Мой дом – это единственное, что у меня есть, кроме тебя. Единственное, что не является тобой. А покажись ты там хотя бы единожды, ты заполнила бы собой и это место. Стала бы неотделимой от него, вне зависимости от того, нужно это тебе или нет.
– И это тебя пугает?
– Да.
– Я это переживу.
Неожиданно Кейт поводит плечами, расстегивая куртку.
– Слушай, – спрашивает она, – это меня в жар бросает или сегодня действительно тепло?
