Хуан Гомес-Хурадо - Тайный агент Господа

Она стремительно вскочила на ноги, приковав к себе внимание мужчин, воззрившихся на нее с изумлением. Она подошла к доске, занимавшей почти всю стену в торце зала, и начала писать:

— Убийца — мужчина. Белый. В возрасте от тридцати восьми до сорока шести лет. Среднего роста, физически сильный и умный. Имеет высшее образование и обладает способностями к языкам. Левша. Получил строгое религиозное воспитание, в детстве пострадал от психической травмы или насилия. Достаточно инфантилен, работа держит его в напряжении, нарушая эмоциональную и психологическую стабильность. Его состояние усугубляет также жесткое подавление сексуальных инстинктов. Возможно, на его счету немало случаев применения насилия. Он убивает не в первый, не во второй раз и, конечно, не в последний и глубоко презирает как нас, полицейских, так и своих жертв. А теперь, отче, назовите имя убийцы, — закончила Диканти, поворачиваясь и бросая мелок в руки священнику.

Она обвела взглядом слушателей. Фаулер смотрел на нее удивленно, Понтьеро — с восхищением, Бои — иронически. Первым заговорил священник:

— Отлично, dottora. В десятку. Хотя я сам психолог, мне сложно понять, как вы пришли к таким выводам. Вы могли бы пояснить подробнее?

— Я сделала лишь предварительный набросок, но наверняка перечисленные характеристики достаточно близки к реальности. То, что он белый, следует из расовой принадлежности жертв, поскольку очень редко серийник убивает людей с другим цветом кожи. Робайра был высоким мужчиной, а угол и направление ножевого ранения указывают, что его внезапно нанес кто-то под метр восемьдесят. Очевидно, что он силен, ибо в противном случае ему не удалось бы затащить тело в церковь. Даже если он воспользовался машиной, чтобы доставить труп к черному входу, от двери до капеллы метров сорок. Его инфантилизм непосредственно соотносится с типом играющего убийцы, который пренебрежительно относится и к жертве, приравнивая ее к неодушевленному предмету, и к полицейским, считая их существами низшего порядка.

Фаулер прервал ее, деликатно подняв руку.

— Особенно меня поразили два момента, dottora. Прежде всего вы утверждаете, что он убивает не впервые. Вы сделали такое заключение, исходя из изощренного сценария убийства?

— Именно так, святой отец. Этот человек обладает элементарными знаниями о том, как работает полиция, и убивал не раз. Опыт подсказывает мне, что первое убийство обычно происходит спонтанно и бывает очень грязным.

— Во-вторых, вы сказали, что «работа держит его в напряжении, нарушая эмоциональную и психологическую стабильность». Не представляю, как вы это определили.

Диканти покраснела и замерла неподвижно, не ответив. Бои улучил момент, чтобы вмешаться:

— О, Паола попала пальцем в небо. Ее острый ум всегда оставляет лазейку для женской интуиции, правда? Святой отец, dottora Диканти иногда делает выводы, основываясь исключительно на эмоциях. Не понимаю, по какой причине. Несомненно, ее ждет блестящее будущее на литературном поприще.

— И будущее ее, возможно, окажется еще более блестящим, чем вы думаете, так как она попала в яблочко, — сказал Фаулер. Он наконец поднялся и шагнул к доске. — Инспектор, как правильно называется ваша специализация? Profiler[27], верно?

— Да, — подтвердила Паола. Она все еще не оправилась от смущения.

— Когда получают квалификацию profiler?

— После окончания курса судебной криминологии и года интенсивной подготовки в Научном отделе бихевиористики ФБР. Очень немногим удается одолеть полный курс.

— Вы можете сказать, сколько существует в мире квалифицированных profilers?

— В общей сложности двадцать. Двенадцать в Соединенных Штатах, четверо в Канаде, двое в Германии, один в Италии и один в Австрии.

— Спасибо. Вам ясно, господа? Всего двадцать экспертов в мире способны нарисовать профессионально точный психологический портрет убийцы, и один из них присутствует сейчас здесь, в зале. И можете мне поверить, чтобы найти этого человека…

Он повернул голову и написал на доске крупно, печатными заглавными буквами имя:

— …нам понадобится специалист, способный проникнуть в его сознание. Вот имя, которое вы хотели узнать. Но прежде чем кидаться к телефону и отдавать приказ об аресте, позвольте, я расскажу вам его историю.

Из переписки между психиатром Эдвардом Дресслером и кардиналом Фрэнсисом Шоу

Бостон., 14 мая 1991 г.

[…] Ваше Высокопреосвященство, определенно мы имеем дело с рецидивирующим психическим заболеванием. По моим сведениям, его уже в пятый раз переводят в другой приход. Проверки, проведенные за последние две недели, подтверждают, что мы не можем рисковать, позволив ему жить рядом с детьми, не навлекая на них опасность. […] Я не подвергаю ни малейшему сомнению его желание искупить свои грехи, ибо его раскаяние искренне. Но я сомневаюсь в его способности контролировать свои действия. […] Нельзя позволить себе роскошь держать его в каком-нибудь приходе. Лучше подрезать ему крылья, прежде чем он станет неуправляемым. В ином случае я не отвечаю за последствия. Рекомендую поместить его на срок не меньше шести месяцев в институт Сент-Мэтью.

Бостон, 4 августа 1993 г.

[…] Я говорил с ним (Кароским) в третий раз. […] Должен заметить, что «перемена обстановки», как вы это называете, совершенно не пошла ему на пользу, скорее наоборот. Случаи утраты контроля над собой участились, и в его поведении я усматриваю признаки шизофрении. Весьма вероятно, что в определенный момент он окончательно переступит черту, претерпев полное изменение личности. Ваше Высокопреосвященство, вам известна моя беззаветная преданность церкви, и я знаю о катастрофической нехватке священников, но нельзя же настолько перегибать палку! Я наблюдал 35 аналогичных случаев, и некоторые больные, на мой взгляд, имели шансы справиться со своими проблемами самостоятельно. […] Кароский явно не из их числа. Кардинал, весьма редко Ваше Высокопреосвященство следовало моим советам. Умоляю на сей раз прислушаться к моему мнению: убедите Кароского лечь в институт Сент-Мэтью.

Штаб-квартира ОИНП

Виа Ламармора, 3

Паола села, приготовившись выслушать рассказ отца Фаулера.

— Все началось, во всяком случае для меня, в тысяча девятьсот девяносто пятом году. После увольнения из Военно-воздушных сил я поступил в распоряжение епископа. Он же, решив использовать по назначению мою степень доктора психологии, направил меня в институт Сент-Мэтью. Вы о нем слышали?

Нет, детективы о нем не слышали.

— И неудивительно. В Америке тщательно скрывают от общественности основное направление деятельности института. Официально он является специализированным больничным центром для священников и монахинь «с проблемами» и находится в городке Сильвер-Спринг в штате Мэриленд. В действительности девяносто пять процентов пациентов имеют в анамнезе изнасилования малолетних или принимали наркотики. Условия в заведении воистину роскошные: тридцать пять отдельных комнат для пациентов, девять — для медицинского персонала (практически все работают в штате), теннисный корт, два сквош-корта, бассейн, игровой зал с бильярдом…

— Больше напоминает курортный отель, чем психиатрическую больницу! — вставил Понтьеро.

— О, это место надежно хранит свои секреты, причем на нескольких уровнях. Завеса тайны отделяет его не только от внешнего мира, но и для больных оно — загадка. Сначала пациенты считают его убежищем, где можно уединиться на несколько месяцев и отдохнуть, но постепенно им открывается нечто совершенно другое. Вам известно, какой огромный резонанс вызвала в моей стране серия разоблачений католических священников в последние годы. Едва ли общественное мнение восприняло бы как должное, что лица, обвиняемые в изнасиловании детей, проводят оплаченный отпуск в отеле класса люкс.

— А это так? — озабоченно спросил Понтьеро. Тема эта его глубоко взволновала. И Паола поняла почему: у младшего инспектора два сына, тринадцати и четырнадцати лет.

— Нет. Я попытаюсь как можно более кратко изложить свои впечатления от знакомства с тем местом. Начать с того, что, приехав, я увидел перед собой заведение сугубо светское. Оно вовсе не выглядело духовным учреждением. Никаких распятий на стенах и священнослужителей в рясах или сутанах. Мне не раз приходилось ночевать под открытым небом, на марше или на передовой, но я никогда не снимал колоратку. Там же обстановка царила самая непринужденная, уставные правила не соблюдались вовсе. Недостаток веры и отсутствие порядка бросались в глаза.

— И вы никому не сообщили об этом? — поинтересовалась Диканти.

— Разумеется, сообщил! Первым делом я написал письмо епископу диоцеза. В ответ он упрекнул меня в том, что я не могу избавиться от влияния армейской дисциплины, что меня прельщает «суровый лагерный дух», и посоветовал мне проявлять больше «гибкости». Я переживал сложный период: моя карьера в Военно-воздушных силах претерпела определенные изменения. В подробности я вдаваться не хочу, ибо к делу это отношения не имеет. Достаточно сказать, что перспектива укрепить свою славу нетерпимого и упрямого меня не прельщала.