Следы в ночи. Инспектор Уэст и дорожные катастрофы. Вынужденная оборона - Урсула Куртисс
«Может быть, — думал он, подготавливая кисти, — я не прав, что, работая в неблагоприятной атмосфере, навязываю себе слишком строгую дисциплину?» Но обуревавшая его тревога властно требовала какого-либо отвлекающего средства.
— Щетку для волос найти не могу! — крикнула Рэнэ из-за ширмы, где раздевалась.
— Поищите на туалетном столике.
— Нет ее там.
— Ну, тогда, может, на зеленом пуфе?
— Спасибо, нашла!
Ноэль настоял на том, чтобы Рэнэ позировала в вечернем платье, корсаж которого держался на груди чудом, ничуть не ломая гордую изогнутую линию плеч. Эта изысканная элегантность казалась ему более способной выразить истинную натуру модели, чем любой из облегающих строгих костюмчиков, являвшихся ее излюбленной формой. И, наконец, в этом стремлении показать самый женственный, самый неожиданный аспект «доктора» д’Юмэн было некоторое кокетство.
— Ноэль!
— Да…
— На помощь! Никак не могу застегнуться.
Рэнэ, вроде бы отнюдь на то не претендуя, являла близким и знакомым зрелище любопытной двойственности. Умелая фельдшерица с нежными руками, она, освободившись от профессиональных обязанностей, превращалась в неугомонного, взбалмошного ребенка, одержимого бесом любопытства.
Ноэль стукнул в одну из створок ширмы.
— Можно войти?
— Конечно!
Как всегда, у него прямо-таки захватило дух от свершившегося чудесного преображения. Глядя на матовую кожу ее плеч, на блестящие складки платья, он испытывал эстетическое и чувственное наслаждение, смешанное с упадком духа, унынием художника, сомневающегося в пользе своей миссии и с горечью говорящего себе: «А зачем это надо?»
— Эту вот! — сказала Рэнэ, не оборачиваясь. — Третью застежку снизу.
Ноэль протянул дрожащие, цепляющиеся за материю пальцы.
— Боже! — вспылила через некоторое время Рэнэ. — Вы еще более неловкий, чем я сама! Возвращайтесь-ка к вашим кистям.
Повторять Ноэлю не потребовалось. Рэнэ встала в позу, раскинула перед собой складки платья, пригладила волосы на висках и спросила: «Так вот хорошо?»
Нет, позу надо было изменить: ее рука была слишком напряжена, а выражение лица — жестче, чем раньше. Но некая беспощадная сила приковала Ноэля к стулу. Он машинально поднял кисть и сделал вид, что водит ею по холсту, на котором оборванный в талии силуэт модели как бы плавал в воздухе. Ему никак не удавалось сосредоточиться. Он вслушивался в шум с улицы, замечал в обстановке мастерской детали, до того нимало его не удивлявшие, придавал им чрезмерное значение: «Кран умывальника плохо закручен… починить надо. Бэль опять забыла свести пятно с одеяла…»
— Ради Бога, давайте передохнем, — умоляюще попросила Рэнэ, — не то я вконец сломаюсь.
Ноэль вздрогнул.
— Да-да, конечно, — сконфуженно ответил он.
Он встал одновременно с нею, чтобы не дать ей приблизиться к мольберту и обнаружить, что портрет ничуть не продвинулся по сравнению с прошлым.
Рэнэ откинулась назад, обхватив колено руками:
— Вроде бы вы не слишком увлечены работой, бедный мой Ноэль! Я вас больше не вдохновляю! — И бросила на него испытующий взгляд: — Неужто отсутствие Бэль лишает вас всех ваших возможностей?
Ноэль решил солгать против очевидности:
— Ничуть. Но, должен признаться, работа действительно не клеится. Видимо, дело в освещении.
— Откройте форточку. Станет лучше видно.
— Бесполезно. «Англичанку»[6] хотите?
Они долго молча курили. Потом Рэнэ вздохнула:
— Знаете, о чем я думаю?
— Пока не знаю.
— О Крисе.
— О каком еще Крисе?
— Крисе Турнере. Его яхта уходит из Виго недели через две. Он прислал мне письмо, умоляет, чтобы я к нему присоединилась.
— Так что ж, поезжайте!
— Думаете, я буду с ним счастлива?
— Не знаю. Он, во всяком случае, с вами счастлив не будет.
Рэнэ выдохнула клуб дыма в потолок:
— Спасибо. Я вот думаю, почему мужчинам всегда хочется увезти меня далеко отсюда, в дикие страны.
— Наверное, чтобы больше вас ни у кого не отвоевывать.
— Чисто мужская мысль! Какое удовольствие владеть чем-то, что ни у кого не вызывает зависти?
— Вы говорите, как Бэль, — резко сказал Ноэль. — Не пора ли вам снова встать в позу?
— Как, уже?
— Ах да, можете продолжать курить! Позвольте только немного поправить вам платье. Слишком открывает лодыжки.
— Тем лучше!
— Нет уж, извините, я не великосветский художник.
Ноэль опустился перед Рэнэ на колени и тут же почувствовал себя перенесенным на порог темной комнаты, откуда доносилась приглушенная музыка.
— Что это за духи? — хрипло спросил он.
Как большинство женщин, когда их об этом спрашивают, Рэнэ приняла удивленный и игривый вид.
— Разве я надушена?
— Да, и, ради Бога, не уверяйте меня, что это ваш естественный запах! Я вам не поверю.
— Ну, тогда это духи Бэль. Не забывайте, что это ее платье.
Ноэль встал с колен. Почти вплотную склонился к Рэнэ:
— Не забываю! Но надушено не только платье, ваши волосы пахнут тоже!
Рука Рэнэ опустилась на плечо Ноэля и сжалась на нем:
— Ладно, все вам скажу, Шерлок Холмс! Я случайно наткнулась на вон тот флакон, и вылила из него несколько капель… лишь для того, чтобы убедиться, не преувеличивает ли Бэль, когда говорит, что «Каштановый цвет» производит на вас неотразимый эффект!
Ее обнаженная рука обвилась вокруг шеи Ноэля.
— Эй, вы, двое, поосторожнее! — произнес голос. — Я тут.
Ноэль резко высвободился и обернулся.
Не так представлял он себе возвращение Бэль. Он решительно не предусмотрел, что может оказаться виноватым в ее глазах!
— Могли бы все же со мной поздороваться…
Ее темный силуэт вырисовывался на пастельном фоне синего неба. В руке у нее был чемоданчик. Она была верна себе: бодрая и самоуверенная.
Глава 6
Любой мужчина испытал момент, когда искренне думаешь, что достиг дна глубокого отчаяния, упадка духа.
Всю неделю после возвращения Бэль, уже в самый день ее приезда, Ноэль ощущал себя до такой степени ничтожным, жалким, что даже последовательно подумывал о том, чтобы проглотить дозу яда, часть которой предназначалась Бэль, задушить изменницу ночью, уйти в одиночестве в неизвестность. Может быть, в иных краях он встретит другую Бэль, занимающуюся шитьем или достающую воду из колодца. Тщательность, с которой он вынашивал эти планы, доказывала, что это не просто бесплодная игра в умопостроения. В промежутке он неизмеримо страдал от того, что вынужден молчать и притворяться, что не может опереться на ту, прежнюю, уверенность. Испытывал ощущение блуждания в густой мгле, конца которой не будет.
Только искреннее объяснение позволило бы окончательно покончить с прошлым. Но (Ноэль понял это сразу же, как только она вернулась) засыпать Бэль вопросами, вырывать из нее тайну, какой бы она ни была, означало выдать самого себя; в его случае обвинять означало признаться.
Конечно, еще накануне он был полон решимости пожертвовать собственной безопасностью ради горького
