Закон подлецов - Олег Александрович Якубов
Оглядевшись и тщательно к местным барышням приглядевшись, Толян остановил свой выбор на Василисе. Хоть и одета была девчонка невзрачно, но опытный взгляд и тонкие черты лица оценил, и прекрасную девичью фигурку под простеньким платьицем сумел разглядеть.
— Васька, завтра на дискотеку на моем мотике поедем, — как-то раз не предложил он ей, а скорее о решении сообщил.
Возразить она не посмела — лестно ей было ловить на себе завистливые взгляды девчонок, многие из которых добивались дружбы Толяна. Описывать дальнейшее неинтересно, ибо история эта стара как мир.
«Мальчик у тебя, Дунаева», — сказала акушерка в роддоме, высоко поднимая младенца и шлепая его по попке, чтобы известил он мир о своем появлении громким криком. Так появился на свет и пошел по жизни байстрюк Васька — Василий Васильевич Дунаев. Ничего лучшего, чем дать сыну все свое — имя, отчество и фамилию, — она не придумала. Стоит ли говорить, что счастливый отец с пышным букетом роз, коробкой конфет и бутылкой шампанского на пороге роддома свою любимую, подарившую ему долгожданного сына-наследника, не встречал?
***
«Пришла беда — отворяй ворота», — не нами и не нынче сказано. Сначала тяжело заболела, да так уже и не поднялась мать Василисы. Потом, в одночасье, закрыли фабрику, где Васька работала. И осталась она, главная теперь в семье, с сыночком, да четырьмя, мал-мала меньше, братишками и сестренками. Хваталась за любую работу: и полы в поликлинике и в детском саду мыла, и дворником устраивалась. Денег, иногда даже на еду, все равно не хватало. Еще и долги скопились, за электричество набежало уже столько, что грозили со дня на день свет дома отключить. Вот тогда кто-то из подружек, теперь уж и не припомнит, кто именно, посоветовал: «А ты сходи к дяде Рубику».
Дядя Рубик был городской достопримечательностью. День-деньской просиживал он у ворот местного рынка. Рынок в городке был один, да и не рынок вовсе, а так — три торговки, две морковки. Торговки, сапожник и дядя Рубик были вечными, сколько Васька себя помнила, они всегда сидели на одних и тех же местах. Ну про сапожника и торговок все было ясно: дядя Миша сидел на своей низенькой табуреточке с полным ртом гвоздей и, вынимая их по одному, вколачивал в подметки; торговки, понятное дело, торговали, что огород пошлет. А когда кто-то несведущий спрашивал, чем занимается дядя Рубик, то неизменно получал многозначительный ответ: «Он советует». Вот к советчику Рубику, скорее от отчаяния, чем с надеждой, и отправилась Василиса. Выяснив, чьих она будет, и заявив, что мамку ее хорошо знал, он осведомился, что Василиса делать умеет.
— На ткацкой работала, пока не закрыли, — ответила она, на что дядя Рубик только лишь вздохнул да губами пожевал.
— Ладно, девочка, приходи завтра, — сказал он и обнадежил: — Без хлеба тебя не оставим.
Вот так и оказалась Василиса в ателье «Элегант», чья неброская вывеска украшала такую же скромную дверь при входе в невзрачный деревянный домишко на самой окраине города. В самом домишке комнат было всего три — в одной из них сидел директор ателье, в другой — бухгалтер, третью использовали как столовую. А вот за домиком — чего, с улицы глядя, не то что разглядеть, но даже и предположить было просто невозможно, — простирался огромный двор, весь застроенный небольшими, на внешний вид — сараями, а на самом деле — цехами, где работа кипела денно и нощно.
С незапамятных времен в их городе поселились потомки того беспокойного племени, что своей священной горой почитают Арарат. В отличие от своих соплеменников, они не открывали в городке шашлычных, не занимались ювелирным промыслом, они шили. В артелях, цехах, позже — кооперативах. Шили из шкур местной выделки дубленки, мастерили весьма элегантные замшевые куртки и кожаные пиджаки. Время от времени их сажали, цеха, артели и кооперативы закрывали. Они возвращались из мест весьма отдаленных и снова налаживали свое производство. В наши времена — для бизнеса и воровства весьма либеральные — развернулись во всю ширь.
Сначала Василиса была курьером, так сказать, местного значения — моталась по области, отвозила товар заказчикам. Потом ее стали отправлять в Москву, Санкт-Петербург. За детишками теперь присматривала соседка, денег хватало, чтобы заплатить. Иногда, не часто, вместе с клетчатыми «челночными» сумками, набитыми дубленками и куртками, директор «Элеганта» Артур Саркисович вручал ей плоский чемоданчик-дипломат. Его следовало оставить в Москве, в камере хранения Курского вокзала, куда она обычно приезжала. Возле камеры хранения ее и задержали. Позвали понятых — вокзального носильщика и буфетчицу. Содержимое сумок полицейских, похоже, интересовало меньше всего, первым делом открыли чемоданчик. Там оказались упакованные в плотный целлофан пачки денег. Потом один из оперативников показал Василисе небольшую прозрачную упаковку с чем-то белым внутри. «Твое?» Она отрицательно замотала головой.
Оперативники были весьма «любезны», сами запихали в микроавтобус многочисленные сумки, помогли Василисе подняться на ступеньку. На первом же допросе рассказали ей про ее, наркокурьера, незавидное положение, объяснив, что любое запирательство грозит ей пятнадцатью годами тюрьмы, это в лучшем случае, и советовали подумать — все-то они знали — о сыне, братишках и сестренках. А она о них только и думала.
— Рассказала я им все, что знала, — говорила Василиса Саше поздней ночью в душной камере ИВС. — Да что я, собственно, знала? Ну рынки и магазины, куда сумки возила, имена, да и то без фамилий, тех, кто товар принимал.
— А ты что, даже не подозревала, что наркотик везла? — простодушно спросила Саша.
— Да я сроду в тот портфель не заглядывала. Меньше знаешь — крепче спишь. И потом, я думаю, наркоту эту мне подбросили. Ну не такой он дурак, наш Артур Саркисович, чтобы вот так открыто «кокс» переправлять. Но кому докажешь? На адвоката у меня денег нет, а защитник по назначению не особо старается. Он со мной-то всего пару раз и встречался и в суде молчит как рыба.
— А что же твои начальники, не могут
