Кирилл Шелестов - Пасьянс на красной масти
Храповицкий не ответил, не сводя с него глаз и ожидая продолжения.
— Я хочу, чтобы ты утихомирил Сырцова. — Гозданкер приступил к изложению своих условий. — И я хочу участвовать в этом аграрном проекте.
— А взамен? — осведомился Храповицкий с любопытством.
— А взамен я не предпринимаю никаких враждебных действий, — твердо пообещал Гозданкер.
Храповицкий, скучая, посмотрел в потолок и зевнул, даже не прикрывая рта.
— Притомился я что-то, — пробормотал он, не отвечая Гозданкеру. — Выспаться бы надо…
— Такое предложение тебя не устраивает? — с вызовом напирал Ефим.
Храповицкий вздохнул, словно окончательно уверившись в бесполезности этого разговора.
— Это несерьезно, — терпеливо возразил он. — Ты просто хочешь затянуть переговоры, чтобы обеспечить себе свободу маневра. Нож в спину легче всаживать, когда люди обнимаются. Ты не предлагаешь мне ничего существенного, а требуешь от меня многого. Мы теряем время, Ефим.
— А что я могу предложить тебе существенного?! — вскинулся Гозданкер. — Сейчас, когда ты и так… — Он осекся, спохватившись, что сболтнул лишнего. Но было уже поздно.
Из его слов недвусмысленно следовало, что теперь, когда губернатор перешел на сторону Храповицкого, у Ефима не осталось никаких преимуществ. И предлагать ему нечего. По сути, вырвавшееся у него вгорячах восклицание было признанием его поражения. Мы все это поняли.
— А если тебе нечего мне предложить, — мягко дожал его Храповицкий. — Значит, тебе следует довольствоваться малым. Ты ведь, помнится, именно к этому меня призывал, во время нашего разговора в Уральске? Вот и попробуй.
Последняя фраза добила Гозданкера. Он опустил голову и потер лоб.
— Ты понимаешь, Володя, что когда мы втянем в войну все наши ресурсы и всех наших людей, то мы уже ничего не сможем остановить?! — сразу севшим голосом выговорил он. — Что, начав здесь, с обмена колкостями, мы закончим тем, что будем убивать друг друга?! Помимо нашей воли! Это уже не будет от нас зависеть! Понимаешь ты это или нет?! — Заключительную фразу он почти выкрикнул.
Это была последняя, безнадежная попытка. Храповицкий недобро усмехнулся.
— Убивать или не убивать друг друга, Ефим, всегда будет зависеть от нашей воли, — веско ответил он. — У тебя есть другие вопросы или только риторические?
Своим видом он давал понять, что разговор закончен.
Между тем к столику Плохиша подсела уже вторая темнокожая девушка, которая была еще выше ростом, чем первая, и значительно превосходила ее в обхвате. При появлении соперницы первая проститутка стала мрачнее тучи. Ее грубые черты лица обострились. Она сверкнула глазами на товарку и что-то быстро залопотала, судя по интонации, совсем нелицеприятное. Вторая ответила коротким выразительным ругательством. Между ними разгоралась ссора.
Плохиш, ощущая себя причиной скандала двух женщин, только что не плавился от самодовольства.
— Слышь, Хенрих, ты скажи, что я не знаю, какую из них выбрать, — подзадоривал он. — А на двух у меня денег не хватает!
Темнокожие гренадерши уже вовсю кричали друг на друга. Наконец, первая не выдержала и вцепилась своей товарке в волосы. Та завизжала. Плохиш даже вскочил в восторге.
— Вот это да! — торжествовал он, приплясывая и потирая руки. — Видал, как меня бабы любят! Хенрих, скажи, обеих возьму!
Храповицкий поманил к себе худую светловолосую танцовщицу.
— Пойду я, пожалуй, — устало сказал Гозданкер. — Поздно уже.
Он начал подниматься, но тут внезапно вмешалась Татьяна. После двух бутылок шипучки, выпитых натощак, ее основательно развезло. Она метнулась к Ефиму и прильнула к его груди, едва не сбив его с ног.
— Не уходи! — воскликнула она с нетрезвой пылкостью, обнимая его. — Посиди еще!
Пораженный Ефим отпрянул и попытался освободиться.
— Да не могу я, — смущенно пробормотал он. — Мне пора уже!
— Нет, останься! — настаивала Татьяна, не отпуская его. — Ты мне нравишься!
Ефим дернулся сильнее. Она покачнулась, но устояла и не разжала объятий. Все остальные смотрели на них, забавляясь этой неожиданной сценой. Чувствуя себя в центре всеобщего внимания, Гозданкер совсем потерялся.
— Мне вставать завтра рано, — беспомощно пролепетал Ефим.
— Тогда возьми меня с собой! — решительно заявила Татьяна. — Я с тобой хочу!
— Куда со мной? — оторопел Ефим.
— К тебе в отель пойдем!
Похоже, она твердо настроилась не расставаться с Ефимом до утра.
— Ефим, нехорошо отказывать девушке! — злорадно заметил Храповицкий. — У нее к тебе чувства! Как порядочный человек ты вообще обязан на ней жениться.
Все засмеялись. Гозданкер почувствовал себя униженным. После поражения, нанесенного ему Храповицким, вспыхнувшая вдруг любовь проститутки не прибавляла ему уважения.
— Да отпусти же меня! — вырываясь, воскликнул он в отчаянии.
Но Татьяну уже несло.
— Нет! — крикнула она, пытаясь прижаться к нему крепче. — Я с тобой пойду! Я же вижу, ты добрый! Просто у тебя денег нет! Мне не надо денег! Я так пойду.
Раздался новый взрыв смеха.
— Вот это любовь! — не утерпел Храповицкий.
— Без денег — это по моей части! — подхватил Дергачев. — Пойдем со мной, красавица! Я тоже добрый!
Лицо Гозданкера стало пунцовым. Дольше он терпеть не мог. Ситуация для него становилась нелепой. Ефим злобно, с силой, пихнул Татьяну. Та отлетела и упала на диван.
— Отстань от меня! — прошипел Гозданкер. — Вот, дура, привязалась! Есть у меня деньги! Никакой я не добрый!
И он поспешно вперевалку заковылял к выходу.
— Вернись, Ефим! Она, в натуре, ждет ребенка! — крикнул ему вслед Плохиш.
Татьяна закрыла лицо руками, уронила голову на стол и разрыдалась.
— Ну, почему так! — всхлипывала она. — В первый раз в жизни решилась! Почему каким-то уродинам все, а мне ничего?!
Мне стало ее жаль. Я погладил ее по волосам.
— Не реви! — попытался утешить ее я. — Вот возьми. Я сунул ей в руку несколько стодолларовых купюр. Но
она швырнула их на пол.
— Не надо мне! — ревела она. — Я без денег хочу! Из клуба мы, расплатившись, отбыли около четырех
часов утра. Храповицкий в последнюю минуту решил не
брать танцовщицу, с которой всю ночь любезничал. Так что мы с ним вдвоем плелись по тротуару, слушая, как совершенно невменяемый Плохиш, эскортируемый двумя темнокожими гренадершами, совсем не музыкально оглашает сонные улицы старого города блатными песнями.
Хенрих и Дергачев еще оставались за столом с безутешной Татьяной. Кажется, они решали сложный вопрос, взять ли сорвавшуюся с тормозов девушку, одну на двоих, или прихватить еще и ее русскую подругу, которая подходила к нам в самом начале.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
На следующий день мы собрались за завтраком в семь. К девяти нас ждали на ферме, и езды было около двух часов. С учетом того, что даже мы с Храповицким, явившие накануне образец моральной стойкости, почти не спали, это было нелегкое утро для нашей делегации.
Храповицкий бессмысленно таращился по сторонам и то и дело встряхивал головой. Гозданкер, судя по мятому лицу и мешкам под глазами, провел бессонную ночь и сейчас сидел убитый и погруженный в себя. На зеленого Плохиша, трясущегося с похмелья, было страшно смотреть.
Лисецкий, пожалуй, выглядел приличнее остальных, но был зол, как черт, и рычал на Мышонка, который суетился подле него с виноватым видом. Наверное, что-то у них не заладилось, и ночь любви оказалась не столь бурной, как ожидалось.
Плохиш повернул ко мне изможденное лицо.
— Слышь, Андрюх, не впадлу, а? — пробормотал он умирающим голосом. — Принеси мне что-нибудь пожевать, а? Помягче, ладно? Как друга прошу…
— А сам что же? — мстительно спросил я кумира африканских женщин.
— Я не дойду, — прошептал Плохиш в отчаянии.
— Может, тебе похмелиться? — Я кивнул на бутылки с вином, стоящие во льду на общем столе.
Плохиш с трудом повернул голову, посмотрел на спиртное, подавил приступ тошноты и сглотнул.
— Не, — хрипло выдавил он. — Я лучше так перемогнусь.
Вернувшись с тарелками, я успел к финалу ссоры губернатора с Мышонком. После очередного губернаторского рыка, Мышонок со страху уронил на себя омлет и
перемазал желтком купленный вчера свитер. Вжав голову в плечи, он выслушивал суровый приговор.
— Останешься здесь! — раздраженно выговаривал Лисецкий. — Раз не умеешь себя вести на людях. Сиди в номере и дожидайся нас! Заодно учись есть вилкой!
Вероятно, он полагал, что лишение какого-нибудь столь захватывающего зрелища, как осмотр коровников, является тягчайшим наказанием. Но из всех нас, за исключением, разве что его самого, кажется, любой согласился бы поменяться с Мышонком участью. Я лично с радостью готов был учиться пользоваться хоть китайскими палочками, лишь бы остаться в номере и никуда не тащиться.
