Рэймонд Чандлер - Женщина в озере
— Мистер Билл Чесс?
— Да, это я.
Я встал и протянул ему письмо Кингсли. Он покосился на бумагу, ушел, прихрамывая, в дом и вернулся с очками на носу. Внимательно прочитал письмо, потом перечитал еще раз. Наконец вложил его в нагрудный карман, застегнул его и протянул мне руку.
— Рад познакомиться, мистер Марлоу. — Мы пожали друг другу руки. Его ладонь напоминала рашпиль. — Значит, хотите посмотреть дом Кингсли? Охотно вам покажу. Господи, уж не собрался ли он его продавать?
— Все может быть, — сказал я. — В Калифорнии все продается.
— К сожалению, это правда. Вон этот дом, красный. И что за дом!
Облицован кедром, черепичная крыша, каменный фундамент, террасы тоже каменные. Ванны с душем, жалюзи со всех четырех сторон, большой камин, комбинированное отопление — дровяное и газовое. Весной и осенью это здесь необходимо. Все — первый класс! Стоит, примерно, восемь тысяч. Это не так уж мало для летнего дома. Да, еще на горе имеется собственный резервуар для сбора дождевой воды.
— А как насчет электричества и телефона? — спросил я, чтобы не показаться невежливым.
— Электричество, конечно, есть, — ответил он, — но телефона нет. Сейчас с этим трудно. А если бы и удалось его провести, то протащить сюда линию обошлось бы в кучу денег.
Он все время смотрел мне прямо в глаза, и я отвечал на его взгляд.
Несмотря на свой здоровый вид, он показался мне пьяницей. Кожа была немного отекшей, с хорошо видными венами, да и глаза блестели. Я спросил:
— Сейчас здесь кто-нибудь живет?
— Ни души! Несколько недель назад была миссис Кингсли. И снова уехала. В любой день может вернуться. Он ничего не говорил насчет этого?
Я сделал вопросительную мину.
— Как? Разве миссис Кингсли продается вместе с домом?
Он взглянул на меня искоса, потом запрокинул голову и разразился грубым хохотом. Звук был, примерно, как из выхлопной трубы трактора. Лесная тишина была порвана в клочья.
— О, Иисус! Вот это шутка! — он хватал ртом воздух. — Не продается ли вместе… — раздалась еще одна очередь хохота. Потом он внезапно замолчал, рот его захлопнулся, как капкан.
— Да, это шикарный дом, — сказал он и оглядел меня подозрительно.
— А кровати удобные? — спросил я. Он наклонился, улыбка исчезла, сменившись злобной гримасой.
— Давно, видать, не получали хорошего синяка под глазом?
Я уставился на него недоуменно раскрыв рот.
— Что-то не доходит до меня ваша шутка, — сказал я. — Наверное, я непонятливый.
— А откуда мне знать, удобные ли кровати, — накинулся он на меня. Он весь напружинился, правая рука приготовилась к удару.
— Не понимаю, почему бы вам и не знать, — сказал я. — Но я не настаиваю. Могу и сам попробовать.
— Конечно, — сказал он злым голосом. — Вы думаете, я не способен узнать сыщика, когда он стоит передо мной? Да я с такими в кошки-мышки играл! Промахнулись, дорогой! Промахнулись, мистер Кингсли! Нанимает сыщика и посылает сюда, чтобы узнать, не ношу ли я его пижамы! Слушайте, пусть у меня и хромая нога, но бабу я всегда сумею себе найти.
Я поднял руку, в душе надеясь, что он не вздумает ее оторвать и зашвырнуть в озеро.
— Вы отвлеклись, — сказал я. — Я не для того сюда приехал, чтобы совать нос в ваши любовные дела. Я никогда не видел миссис Кингсли, а его самого сегодня утром увидел в первый раз. Куда это вас занесло?
Он опустил глаза и тыльной стороной ладони ударил себя по губам, словно желая причинить себе боль. Потом поднес руку к глазам, сжал ее в кулак, снова разжал и посмотрел на пальцы. Они слегка дрожали.
— Очень сожалею, мистер Марлоу, — сказал он медленно. — Не обижайтесь! Я вчера вечером здорово надрался, а сегодня меня мутит, как семь шведов. Побудешь здесь целый месяц один, как перст, так сам с собой разговаривать начнешь! Тут всякое может случиться!
— Может, в таком деле может помочь стаканчик? — спросил я.
Он посмотрел на меня заблестевшими глазами.
— У вас есть с собой?
Я вытащил бутылку из кармана и подержал ее так, чтобы была видна зеленая этикетка.
— Вот это повезло! — воскликнул он. — Черт возьми! Принести рюмки или лучше пойдем в дом?
— Давайте на воздухе. Очень вид красивый!
Припадая на хромую ногу, он быстро сходил в дом, принес два маленьких стаканчика и сел на камень рядом со мной. От него крепко пахло потом.
Я отвинтил пробку, налил ему полный стаканчик, а себе немного. Мы чокнулись и выпили. Он побулькал напитком во рту, и его лицо осветилось улыбкой.
— Друг, это то, что надо, — сказал он. — Интересно, с чего я это так завелся? Тут, в горах, в одиночку и рехнуться недолго. Без компании, без друзей, без женщины… — Он сделал паузу, искоса посмотрел на меня и повторил: — Особенно без женщины!
Я смотрел на синюю воду в озере. Под нависшей скалой на поверхность вынырнула рыба. По воде пошли круги. Легкий ветер шевелил верхушки деревьев, они шумели, как далекий и тихий прибой.
— Она меня бросила, — проговорил он медленно. — Уже с месяц. В пятницу, двенадцатого июня. Я этот день никогда не забуду!
Я подлил ему еще виски. Пятница, двенадцатого июня. В этот самый день Кристель Кингсли ожидали в городе на вечеринку.
— Вам, конечно, это неинтересно, — продолжал он. Но в глазах его было отчаянное желание с кем-нибудь поделиться. Это было ясно видно.
— Вообще-то это меня не касается, — сказал я, улыбаясь, — но если вам от этого станет полегче…
Он торопливо кивнул.
— Знаете, бывает, встретятся случайно двое людей, например, в парке на скамейке, и ни с того, ни с сего начнут говорить о боге. Такого с вами не случалось? А ведь это мужчины, каждый из которых и с лучшим-то другом постеснялся бы об этом говорить.
— Отчего же, так бывает. Я знаю.
Он выпил и посмотрел через озеро.
— Она была славная, — сказал он тихо. — Иногда немного на язык остра, но славная. Мы с Мюриэль полюбили друг друга с первого взгляда. Я встретил ее в одном баре, в Риверсайде, год и три месяца тому назад. Вообще-то в этом баре трудно рассчитывать встретить порядочную девушку. Но так уж получилось. Мы поженились. Я ее любил. И, представляете, как последний дурак изменил ей.
Я пошевелился, чтобы показать, что слушаю. Но ничего не сказал — боялся нарушить его настроение. Стаканчик я держал в руке нетронутым. Я люблю немного выпить, но не тогда, когда кто-нибудь использует меня в качестве исповедника.
Он продолжал с грустью рассказывать.
— Ну, вы, наверное, знаете, как иногда бывает в браке. Проходит немного времени, и появляется идиотское желание пощупать другую бабу. Может, это и подло, но это так. Ничтожество я.
Билл Чесс посмотрел на меня. Я согласился: это, конечно, бывает. Он проглотил содержимое своего стаканчика. Я протянул ему бутылку. Над нашими головами сойка легко перепрыгнула с ветки на ветку.
— Да… — продолжал он, — все лесные жители — немного сумасшедшие, — и я такой же. Казалось бы, живу бесплатно, расходов немного, каждый месяц получаю пенсию — половину моего военного жалованья. Рядом красивая белокурая жена — чего еще желать? И все время, как ненормальный, позволяю себе поглядывать в ту сторону! — Он показал на большой красный дом. Сейчас, в лучах заходящего солнца, он приобрел цвет темной ржавчины. — Рядом с собственным домом, что называется, прямо под окнами — с кем? С разряженной потаскухой, которая для меня значит меньше, чем какая-нибудь соломинка. О, господи, что я за осел! Каким скотом может стать мужчина!
Он выпил и поставил бутылку на камень. Потом выудил из кармана сигарету, чиркнул спичкой об ноготь большого пальца и глубоко затянулся. Я молчал, боялся вздохнуть, как взломщик за портьерой.
— Черт возьми, — сказал он наконец. — Ну ладно, собрался изменить жене, так уж выбери себе для разнообразия женщину другого типа. Но эта баба — там, напротив… Такая же блондинка, как Мюриэль, тот же рост, та же фигура, даже глаза того же цвета! Красивая? Пожалуй. Но не красивей других, а моей Мюриэль и в подметки не годится! Так вот, тем утром иду я к большому дому — мне надо было палить хворост — а она выходит из задней двери, в одной пижаме, да еще совсем прозрачной, прямо все видно… И говорит своим ленивым развратным голосом: «Заходи, выпей стаканчик, Билли! Такое прекрасное утро, а ты вкалываешь!» Я вообще-то люблю выпить — иду к кухонной двери. Она наливает мне рюмку, потом еще одну, и еще одну. И я сам не замечаю, что уже вошел в дом, и чем ближе я к ней подхожу, тем все более постельные у нее глаза!
Он усмехнулся.
— Вот вы спросили, удобные ли постели, — я и завелся. Конечно, вы ничего такого не думали. Но я-то помню… Да уж, постель была очень удобная!
Он замолчал, и его слова как бы повисли в воздухе. Они падали медленно-медленно, потом наступила тишина. Он наклонился над бутылкой и уставился на нее. Казалось, он в душе борется с нею. Бутылка, как всегда, победила. Он сделал большой, долгий глоток из горлышка, потом решительно завинтил пробку, словно хотел этим сказать: кончено! Поднял камешек, бросил его в воду.
