Черноглазая блондинка - Бенджамин Блэк

— Пытался нанять меня.

— …чтобы доставить чемодан Хендриксу.

— Да, всё примерно так. — В трубке послышалось какое-то шарканье, а затем чирканье спички.

— Берни, ты закуриваешь сигарету? — спросил я. — Ты что, мало кашляешь?

Я услышал, как он вдохнул, потом выдохнул.

— Так где же чемодан теперь?

— Он в шкафчике на вокзале. А ключ от шкафчика лежит в конверте в почтовом ящике на Южном Бродвее. Ты получишь его завтра со второй доставкой. И прежде чем ты спросишь, я поступил так потому, что обещал Питерсону дать время скрыться.

— И где же он?

— Он отправился в круиз по Южной Америке.

— Очень смешно.

— За ним не стоит гоняться, Берни, — сказал я. — Не трать зря силы и не раздражайся больше, чем сейчас.

— А что насчёт Хендрикса?

— А что с ним?

— Я должен пригласить его немного поболтать.

— А что вы ему предъявите? Наркотик не был доставлен — он у вас, или у вас будет, когда ключ от шкафчика упадет на твой коврик завтра в полдень. Нет ничего, что могло бы связать Хендрикса со всем этим.

Берни сделал еще одну глубокую затяжку. Никто не наслаждается сигаретой так, как человек, который, как предполагается, бросил курить.

— Ты отдаёшь себе отчёт, — сказал он, — что в результате всего этого, убиты четыре человека, включая, кстати, охранника Каннинга, — как его там?

— Бартлетт.

— Включая его — он умер сегодня днём.

— Очень жаль, — сказал я так, как будто это было правдой.

— Как бы то ни было, после всего этого беспредела и всех этих убийств я не выдвинул ни одного обвинения и не отправил в тюрьму ни одного подозреваемого.

— Вы можете проделать это со мной за то, что я заткнул Бартлетта, — сказал я, — если это вас порадует. Хотя это не так и много.

Берни вздохнул. Он был усталым человеком. Я хотел было предложить ему подумать об отставке, но не стал. Помолчав, он спросил:

— Ты смотришь бои, Марлоу?

— Ты имеешь ввиду, по телевизору?

— Да.

— Иногда.

— Сегодня вечером я как раз наверху смотрел один. Когда ты позвонил, Шугар Рэй вытирал пол Джоуи Максимом. Я только что услышал, прямо сейчас, оттуда, из моего укромного уголка, где у меня свой собственный телевизор, звук колокольчика и громкое приветствие. Это, вероятно, означает, что Джоуи на полу, истекает кровью и выплёвывает в полотенце сломанные зубы. Хотел бы я увидеть, как он падает в последний раз. Я ничего не имею против большого Джоуи — он статный парень и отважный боец. И держу пари, что он устроил настоящее шоу, прежде чем для него погас свет. Жаль только, что мне не довелось посмотреть бой до конца. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Прости, Берни, — сказал я. — Я ни за что на свете не стал бы отрывать тебя от удовольствия, но подумал, что ты захочешь узнать о Питерсоне и обо всём остальном.

— Ты прав, Марлоу. Я благодарен тебе за то, что ты рассказал мне о том, что произошло, я действительно благодарен. Только знаешь, как тебе лучше поступить сейчас? Хочешь знать, что можно сделать?

— Не совсем, но я думаю, ты всё равно мне расскажешь.

Я был прав. Он так и сделал. Его предложения были громкими, образными и по большей части анатомически невыполнимыми.

Когда он закончил, я вежливо пожелал ему спокойной ночи и повесил трубку. Он неплохой парень, Берни. Но, как я уже сказал, запальный шнур у него короткий, и становится всё короче.

* * *

Я все ещё мог смотреть в окно. Почему огни города, видимые издалека, кажутся мерцающими? Когда вы смотрите на них вблизи, они имеют устойчивый блеск. Должно быть, это как-то связано с окружающим воздухом, с миллионами мельчайших пылинок, кружащихся в нём. Все выглядит неподвижным, но это не так; оно движется. Например, стол, на который я положил ноги, был вовсе не твердым, а роем частиц, таких маленьких, что ни один человеческий глаз никогда не сможет их увидеть. Мир, если разобраться, — страшное место. И это даже не считая людей.

Раньше я думала, что Клэр Кавендиш может разбить мне сердце. Я не понимал, что оно уже разбито. Живи и учись, Марлоу, живи и учись, жизнь не становится длиннее.

Было чуть больше десяти, когда она позвонила. К тому моменту, ослабев и решив подкрепиться, я снова достал бутылку из глубокого тайника в ящике стола и налил себе скромную порцию бурбона на два пальца. Почему-то спиртное не кажется такой уж серьезной вещью, когда пьёшь его из бумажного стаканчика. Виски обожгло рот, который и так пострадал от всех тех сигарет, выкуренных за долгий день. Безусловно, я был не их тех, кто должен был советовать Берни Олсу бросить эту привычку.

Я знал, что телефон зазвонит за секунду до того, как это произошло. Её голос был приглушенным, почти шёпотом.

— Он здесь, — сказала она. — Приходите обычным путем, через оранжерею. И не забудьте выключить фары.

Не помню, что я ответил. Может быть, я ничего и не сказал. Я всё еще пребывал в том странном сонном состоянии подвешенности, словно плавал где-то снаружи, наблюдая за своими действиями, но почему-то не принимая в них участия. Я полагаю, это было результатом всех этих ожиданий и напрасной траты времени.

Руфус ушёл домой, и пол, который он вымыл, давно высох, хотя подошвы моих ботинок скрипели по нему, как будто он всё ещё был мокрым. Ночь снаружи была прохладной, и дневной дым наконец рассеялся. Я припарковал машину на Вайн-стрит, под уличным фонарем. Как-будто большое тёмное животное затаилось на тротуаре, а фары, казалось, зловеще на смотрели на меня. Потребовалось какое-то время, чтобы мотор начал кашлять и отплевываться, прежде чем с грохотом ожить. Вероятно, требовалась замена масла или что-то в этом роде.

Я ехал медленно, но всё равно прошло немного времени прежде чем показалось море. Я повернул направо по шоссе, и волны призрачной, бурной белой линией протянулись в темноте слева от меня. Я включил радио. Я редко это делаю, и потому я надолго забываю, что там было в последний раз. Станция, на которую был настроен приёмник, играла старый номер группы Пола Уайтмена, горячую музыку, безопасно охлаждённую для широких масс. Меня поражает, как у парня с фамилией Уайтмен[103] хватило духу играть джаз.

Прямо передо