Росс МакДональд - Полосатый катафалк (Сборник)
— Но пользы вам от него чуть. Слышите правду и не узнаете ее!
— Да неужели? Пусть она изложит эту версию в суде, и мы от нее камня на камне не оставим.
— Как бы не так!
Уиллс положил мне на плечо ладонь:
— Ладно-ладно, не нервничайте. Так до конца жизни и будете вспыхивать по всякому поводу? Пора бы чему-то научиться.
— Она же водит вас за нос, — сказал Рич. — А вам самолюбие мешает признать это.
Но я уже ослеп от ярости, пропитавшись адреналином. Повернувшись на каблуках, я вышел. На этот раз они не последовали за мной.
Телефонная будка в вестибюле остановила меня, точно часовой. Я прыгнул в нее и позвонил домой.
— А я поняла, что это ты, — сказала Салли. — Чуть он затрезвонил. Теперь ты поверишь в телепатию?
— Ну, раз уж у тебя столь сильно развито умение читать мысли на расстоянии, так скажи, зачем я звоню.
— Только не говори, что ты не вернешься домой к обеду!
Я обошел этот скользкий вопрос:
— Ты все время ходишь в кино. Имя актрисы Холли Мэй тебе что-нибудь говорит?
— Еще бы! Ее все знают.
— Кроме меня.
— Только потому, что ты помешан на своей работе. Води ты меня в кино почаще, знал бы, что делается на свете. Но только она больше не снимается. Решила покончить с крысиными гонками, пока безвозвратно не лишилась душевного здоровья. Последнее — прямая цитата.
— Ты опять почитываешь журналы о кино?
— Нет. Так она мне сама объяснила.
— Ты знакома с Холли Мэй?
— С понедельника.
— А почему мне ничего не сказала?
— Вчера вечером попыталась, но ты не стал слушать. Мы встретились в больнице в понедельник днем. Она спросила у меня, который час. Я ей сказала и спросила: «А вы не Холли Мэй?» Она не стала отрицать, но добавила, что не хочет, чтобы об этом стало известно. Она предпочтет сохранить инкогнито.
— А что она тут делает?
— Насколько я поняла, она живет тут с мужем в уединении. Но разговаривали мы минуты две — меня позвал доктор Тренч. Он говорит, что для женщины на девятом месяце я в прекрасной форме.
— Чудесно. А фамилии мужа она не назвала?
— Нет. Но я запомнила ее с прошлого лета, когда читала в газетах об их свадьбе. По-моему, она вышла за канадца, разбогатевшего на нефти. Фамилия у него вроде бы шотландская — Баллантайн или что-то в этом духе. Во всяком случае она как будто не прогадала, если судить по норковому манто и прочему и прочему.
— Но что она за женщина?
— Для киноактрисы очень симпатичная, без вывертов. Спросила, когда мой срок и вообще. Сногсшибательная красавица, но головы ей это вроде бы не вскружило. А что?
— Да, собственно, ничего. Просто ее упомянули. А я и понятия не имел, что она живет тут.
— Ну тут полным-полно людей, про которых ты даже не слышал. — В голосе Салли появились зловещие ноты. — Например, никому не ведомая домохозяйка, умеющая сотворить шедевр из ноги барашка. Она сидит в своем скромном жилище, ожидая, когда же ее талант получит признание…
— Ты готовишь ногу барашка?
— Уже приготовила. С мятным желе. Я знаю, Билл, что мы не можем позволять себе подобную роскошь, но мне захотелось угостить тебя чем-нибудь повкуснее, а то последнее время я часами грежу и совсем тебя забросила. Ты ведь вернешься к обеду?
— Потороплюсь как смогу. Поставь в духовку.
— Ногу барашка в духовку ставить нельзя! Она высохнет!
— Так это же объедение! Что может быть вкуснее вяленого мяса?
Салли повесила трубку, не дослушав меня, а в моих жилах опять разбушевался адреналин. Я решил прогуляться пешком, чтобы его утихомирить. И что-то — но только не телепатия! — повлекло меня по длинной Главной улице в сторону трущоб.
5
На двери в лавке Бродмена красовалась полицейская печать. Я заглянул в запыленную витрину. Косые лучи вечернего солнца ложились на мебель и всякий брик-а-брак, припасенные Бродменом на черный день до того, как дни перестали для него существовать.
Тут я обнаружил, что прислушиваюсь к голосам, доносящимся из-за соседней двери: надрывный женский и пробивающийся сквозь него мужской — глуховатый и сердитый. Я направился туда и заглянул в окно закусочной. Мужчина в белом колпаке препирался через стойку с черноволосой женщиной, цеплявшейся за край стойки словно за уступ скалы, сорваться с которого означало бы смерть.
— Но они его убьют! — кричала она.
— И пусть. Он сам напросился.
— А как же я?
— Тебе будет только лучше.
Его глаза под белым колпаком были словно две щелки, залитые коричневой жидкостью. Вдруг они расширились — он увидел меня сквозь стекло двери. Я подергал ручку. Заперто.
Он помотал кудрявой головой и махнул мне — уходи. Рука его двигалась толчками, точно крыло семафора. Я указал на плакатик в витрине: «Открыто с 7 утра до полуночи». Он вышел из-за стойки, приоткрыл дверь и высунул нос наружу. Нос казался длиннее и острее, чем в первой половине дня.
— Извините, но закрыто. За углом на Главной улице есть очень хороший ресторан. — Тут он всмотрелся в меня внимательнее. — Вы что, полицейский? Я вас видел днем с мистером Гранадой.
— Я адвокат Уильям Гуннарсон. Нельзя ли мне поговорить с вами, мистер Донато?
— О моем брате я уже говорил с полицией.
Женщина почти навалилась ему на плечо. Она была молодой и хорошенькой, но ее лицо опухло и исказилось от горя. Запустив пальцы в спутанные блестящие волосы, она крикнула:
— Ничего ему не говори!
— Помолчи, Секундина. Ты дура. — Он обернулся ко мне, пытаясь справиться с обуревавшими его чувствами. По его щекам и лбу разбегались тени тревоги, точно трещины на засохшей глине. — Вы, значит, узнали, что полиция ищет моего брата. И предлагаете свои услуги?
— Вовсе нет. Я хотел бы поговорить о Бродмене, вашем соседе… вашем бывшем соседе.
Но Донато, казалось, меня не слышал.
— Мне адвокат не нужен. У меня нет денег платить адвокату. (Я понял, что он все еще продолжает свой спор с женщиной.) Будь у меня деньги, я бы сходил купить новую веревку покрепче и повесился.
— Врешь! — сказала она. — У тебя есть денежки в банке, а он твой единственный брат!
— А я — его единственный брат. Ну и что он сделал для меня?
— Он на тебя работал.
— Бил тарелки. Не протирал пол, а размазывал грязь. Но я ему платил. И ты не голодала.
— Фу-ты ну-ты!
— Фу-ты ну-ты — это Гэс. Он изображает из себя, а я подбираю осколки.
— Ведь он же невинен!
— Как сам дьявол невинен.
Ее зубы бешено сверкнули.
— Врун поганый! Ты не смеешь так говорить.
— А Гэс, значит, правдивый? Вот что: мне до Гэса больше дела нет. Он мне не брат. Пусть живет, пусть подыхает, я про это знать ничего не хочу! — Он повернулся ко мне. — Ушли бы вы, мистер, а?
— Где ваш брат?
— В камышах где-нибудь. Почем я знаю! А знал бы, так сдал бы его в полицию. Он забрал мой пикап.
— На время взял, — возразила миссис Донато. — Он хочет его вернуть. Он хочет поговорить с тобой.
— Вы его видели, миссис Донато?
Ее лицо утратило всякое выражение.
— Откуда вы взяли?
— Значит, я вас неверно понял. Не могли бы мы пойти куда-нибудь побеседовать? Мне очень нужно задать вам несколько вопросов.
— О чем?
— О людях, про которых вы, возможно, слышали. Например, есть такой Ларри Гейнс. Он работает спасателем в клубе «Предгорья».
Глаза у нее стали тусклыми, смутными, пыльными, как стеклянные глаза оленьих чучел.
— Я там в жизни не была. И никого из тамошних не знаю.
— Тони Падилью ты знаешь, — сказал ее деверь, многозначительно на нее взглянув.
— Кто он такой, мистер Донато?
— Бармен в этом клубе.
— А какое он имеет ко всему этому отношение?
— Никакого, — ответил он невозмутимо. — Как и мы с ней. А теперь, может, вы извините нас, мистер? Вы же видите, у нас семейная беда. И посторонним тут делать нечего.
В «Предгорья» я поехал на такси и сказал шоферу, чтобы он меня не ждал. На окруженной тенистыми деревьями автостоянке среди «кадиллаков» и спортивных машин приютился полицейский «форд-меркюри». Беседовать с полицейскими у меня никакого желания не было. Я прислонился к стволу подальше от «форда» в ожидании, когда подчиненные Уиллса покинут клуб.
Даже мысль о полицейских в этом клубе была ни с чем не сообразна. Клуб «Предгорья» принадлежал к тем монументально благопристойным заведениям, в стенах которых все еще можно тешиться иллюзией, будто солнце никогда не заходит над международной элитой. Вступительный взнос составляет здесь пять тысяч долларов, а число членов строго ограничено тремястами. Даже если у вас нашлись бы лишние пять тысяч, вам бы пришлось ждать смерти одного из них. А потом пройти проверку на голубизну крови.
С поля для гольфа от девятнадцатой лунки по двое, по трое к клубу тянулись его члены, выглядевшие так, словно каждый намеревался жить вечно. Мужчины с начищенными до блеска кожаными лицами, следующие за солнцем от Акапулько до Жуан-ле-Пэн. Пожилые широко шагающие женщины в туфлях на среднем каблуке с английскими интонациями возмущались ценами напитков или намерением клуба сократить расходы на обогревательную систему бассейна.
