Микки Спиллейн - Долгое ожидание
— Хелло, Ник, — сказала она низким хрипловатым голосом и сморщила носик, глядя в мою сторону.
— Хай, Венди. Познакомься, это Джони.
Мне нравятся женщины, которые протягивают руку и жмут, как мужчины, — тогда вы можете узнать, из чего они сделаны. Эта была не размазней.
— Привет, Венди. Мне понравился твой номер.
Она рассмеялась глубоким грудным смехом.
— Не разочаровался?
— Ну, может быть, только чуть-чуть. В какой-то момент я надеялся… Однажды ниточки на пуговке все-таки лопнут, и тогда…
— …мне будет очень холодно, — закончила она.
Я ухмыльнулся.
— Я согрею тебя.
— Прежде тебе придется набить морду каждому из этой братии, — усмехнулся папаша. — Присаживайся, Венди. Ты освободилась?
— Да, все, собралась идти домой. Подбросишь меня?
— Конечно. До станции. А дальше рассчитывай на Джони.
Это было очень мило с его стороны.
— Чудесно, — сказала Венди. — А не придется мне с ним драться, вдруг он попытается помочь пуговке оторваться?
— Не переживай так сильно, — не удержался я, — если мне из-за этого дела придется драться с дамой, я лучше повешусь.
Она уперлась в ладошку подбородком и вся просияла. Прекрасное лицо с обалденно сексуальными глазами и под стать им неудержимо влекущим ртом.
— Я просто спросила. Очень трудно в наше время определить, что за человек перед тобой. А вы выглядите так, как будто уже пытались повеситься.
— Вы намекаете, что моя голова…
— Да, и ваш пиджак.
Папаша отодвинул тарелку и допил вино.
— Это копы поработали над ним, ласточка.
Улыбка испарилась с ее лица.
— Копы?
— Его зовут Джони Макбрайд.
Прекрасный ротик искривился, а потом из него вырвалось испуганное:
— Это значит…
— …что полиция хочет доказать, будто я убил кого-то, — на этот раз закончил я за нее.
— Но… говорят, что они уже доказали!
— В таком случае вам лучше поговорить с ними и узнать все от них.
Ее глаза перебегали с меня на папашу. Он потыкал большим пальцем в мою сторону.
— Посмотри на его ручки, Венди.
Я показал ей ладони, и она принялась рассматривать гладкие поверхности моих пальцев. Теперь на них было не так страшно смотреть, как раньше. Долгие годы тяжелой работы на буровой задубили кожу, лишив ее тошнотворного ожогового цвета, и мои пальцы вообще бы не отличались от пальцев всех остальных людей, если бы не были столь гладкими.
Она собиралась что-то сказать, но папаша опередил ее.
— Он сумасшедший.
Я убрал руки и вытащил сигарету.
— Вы удивитесь, насколько я здоров.
Мой голос не оставлял в этом никакого сомнения. Только сейчас папаша понял это.
— Что ты имеешь в виду?
— Зачем ты притащил меня сюда, папаша? В городе полно мест, где можно поесть.
Он не ответил.
— Прежде чем уйти, ты звонил. Этой блондинке. Зачем?
Я застал его врасплох, и у него отвисла челюсть. Секунду он так и сидел, потом очнулся и сказал с глуповатым видом:
— Ты подслушивал.
— Подслушивают дураки. Я вычислил, и вычислил правильно.
— Ты прав, Джони, он звонил мне.
— Ладно, признаюсь. Я звонил ей, Джони. Теперь я объясню тебе зачем. Я считаю, что ты круглый идиот, раз остаешься здесь, но это твое дело, и я не вмешиваюсь. Но ты к тому же сам нарываешься на неприятности. У Венди есть уютненький домик, и она согласна приютить тебя.
— Это все? — спросил я.
— Все, Джони. — Он замолчал и смотрел в свою тарелку. — Джони, скажи, какая муха тебя укусила?
— Никакая муха меня не кусала.
— Не понимаю. Да и что вы хотите от старика? Когда ты был маленьким мальчиком, ты часто крутился на вокзале, а я делал тебе змеев и распутывал узлы на удочке. С тех пор как ты попал в беду, я глубоко переживаю за тебя. Прошу тебя, уезжай отсюда.
Потом он опять пустился в воспоминания двадцатилетней давности. Оказывается, я даже знал наизусть все расписание. Теперь я перестал беспокоиться о том, почему старик был так чертовски дружелюбен ко мне. Было приятно узнавать про себя все эти вещи, особенно если учесть, что раньше я никогда не видел его.
Венди взяла свою шляпку и кошелек, помахала рукой Луи и публике в баре и присоединилась к нам на улице. В «Форде» рядом с водителем имелось только одно место, поэтому я развалился на заднем сиденье. Никто не проронил ни слова до самой платформы. Старик вышел и попросил меня пересесть вперед.
— Конечно, папаша, — сказал я.
Он дернул ус и обжег меня взглядом.
— И прекрати, черт бы тебя побрал, называть меня папашей! Ты знаешь мое имя так же хорошо, как и я сам!
— О’кей, мистер Хендерсон.
— Ты сильно изменился за пять лет, Джони.
Он потопал в свою будку, но, поборов досаду, обернулся и помахал нам.
Мы помахали в ответ, и он исчез в здании вокзала.
Вокруг по-прежнему не было ни души.
— Где ты остановился, Джони?
— «Хэзэвей-хаус».
Блондинка кивнула, развернулась и поехала вниз по дороге.
— Мы поедем прямо ко мне, а за вещами пошлешь завтра утром.
— У меня нет вещей. И к тому же я не поеду к тебе. Может быть, завтра.
Она не уговаривала.
— Дело твое. Я согласилась на это только ради Ника.
Я подождал и, когда она остановилась у красного светофора, улыбнулся ей так, чтобы она могла это видеть.
— Знаешь ли, Венди, ты симпатичная маленькая мышка и все такое прочее, а я сегодня не могу себе позволить заниматься сексом. Мне еще нужно кое-что сделать.
Ее брови презрительно взлетели.
— Не волнуйся, я тебя не изнасилую.
— При чем тут ты? Это все равно случится.
— Боже мой, какая самоуверенность!
Свет переключился, и, взревев двигателем, машина рванулась вперед.
— Не обманывай сама себя, детка. Я в такой же степени мужчина, как и ты женщина. Фрейд говорит, что сексом обусловлены все взаимоотношения между мужчиной и женщиной.
— Начитанный нахал!
— Да уж.
Улыбка плясала в уголке ее рта.
— Может быть, мне изменить номер?
— Сделай милость. Или позволь им увидеть то, что они хотят, или надень брюки. Я не люблю, когда меня дразнят.
Она откинула голову и засмеялась. Я засмеялся вместе с ней. Потом мы молчали, пока не оказались в квартале от отеля. Я увидел рекламный щит и попросил остановиться. Выбравшись из машины, я обошел ее и наклонился к окошку со стороны водительского места.
— Если приглашение остается в силе, где найти тебя?
Ее лицо было белым овалом в полумраке машины.
— Понтейл-Роуд, 4014. Это белый дом на самом холме. Я оставлю ключ в большом цветочном горшке на веранде, — сказала она трепетным голосом, от которого по моему телу пробежала дрожь, как будто она опять пела песню в своем зеленом платье, обнажая беспредельно высокие ноги. Я протянул руку и привлек ее к себе, и когда полные спелые губы оказались перед моими, я приник к этому чувственному источнику, как путник, умирающий от жажды, и коснулся горячего копьеца ее языка прежде, чем она напряглась и отпрянула от меня.
— Черт бы тебя побрал! Что же ты пел, будто тебе не надо применять силу для этого дела?
— Брось, это только разминка, — сказал я и засмеялся, а она так резко тронула с места, что я едва успел выдернуть голову из окна. Я не мог прогнать улыбку, потому что она была пылкой маленькой мышкой, которая обожает дразнить и не может без этого. Ей, безусловно, следовало дать несколько уроков по Фрейду в ее доме на Понтейл-Роуд.
Вместо того чтобы войти через главный вход отеля, я воспользовался боковой дверью и увидел огромного копа раньше, чем он заметил меня. Он развалился на стуле, пытаясь читать и следить за дверью. И то и другое получалось у него одинаково плохо.
Я похлопал его по плечу, и если бы он не был таким толстым, он бы не приклеился к стулу, пытаясь встать. Я сказал:
— О, сиди, сиди, сынок. Я уже вернулся, поэтому никуда не уйду. Если понадоблюсь, просто позвони в мой номер.
Он опять плюхнулся на стул и зверски глядел на меня, пока не убедился, что я вошел в лифт. Потом опять принялся читать газету. Я вышел на своем этаже, прошел по коридору к номеру и вставил ключ в замочную скважину.
Я сразу же понял, что кто-то побывал в комнате. В воздухе присутствовал запах, которого раньше не было. Пахло чем-то до боли знакомым, с чем я уже сталкивался сегодня. Наконец я вспомнил. Точно, антисептик. Как в больнице. Передо мной всплыло избитое лицо Такера в бинтах.
Что бы он ни искал, он ничего не нашел, и прежде всего потому, что искать было нечего. Я бросил свой новый пиджак в чемоданчик со старьем и полез под душ. Прикосновение холодной воды оживило боль в голове, поэтому я сделал потеплее и грелся под струями, пока не покрылся розовыми пятнами. Боль утихла.
Я еще не успел вытереться, когда в дверь постучали. Я крикнул, чтобы входили, и обернул полотенце на бедрах. Джек, посыльный, стоял, прислушиваясь, приложив одно ухо к двери. Очевидно, он остался доволен тем, что ничего не услышал, и спросил:
