Блондинка в озере. Сестричка. Долгое прощание. Обратный ход - Раймонд Чэндлер
Орфамэй вскочила, прижав к телу свою нелепую сумочку.
— Вы мне не нравитесь. Видимо, я не стану вас нанимать. А если вы намекаете, будто Оррин совершил что-то нехорошее, могу вас уверить, что черная овца в нашей семье — вовсе не он.
Я даже глазом не моргнул. Орфамэй развернулась, промаршировала к двери, взялась за ручку, потом повернулась снова, промаршировала обратно и вдруг расплакалась. Реагировал я на это так же, как чучело рыбы на блесну.
Орфамэй достала платочек и легонько коснулась им уголков глаз.
— А теперь вы, небось, позвоните в п-полицию, — протянула она дрожащим голосом. — В редакциях манхэттенских г-газет все станет известно, и они н-напечатают о нас что-нибудь отвратительное.
— Вы ничего подобного не думаете. Перестаньте играть на жалости. Покажите-ка лучше фотографию брата.
Орфамэй торопливо спрятала платочек, достала что-то из сумочки и протянула через стол мне. Оказалось — это конверт. Тонкий, но там вполне могла уместиться парочка фотографий. Заглядывать внутрь я не стал.
— Опишите его, — сказал я.
Орфамэй задумалась. Это дало ей возможность привести в движение свои брови.
— В марте ему исполнилось двадцать восемь. У него светло-каштановые волосы, причем гораздо светлее, чем мои, и голубые глаза — тоже посветлее моих. Волосы он зачесывает назад. Очень рослый, выше шести футов. Но весит всего сто сорок фунтов. Тощий. Носил светлые усики, но мать заставила сбрить их. Сказала…
— Можете не продолжать. Они потребовались священнику для набивки подушечки.
— Не смейте говорить так о моей матери, — взвизгнула Орфамэй, побледнев от ярости.
— Оставьте. Я вас не знаю. Но корчить из себя пасхальную лилию не стоит. Есть ли у Оррина какие-нибудь особые приметы: родинки, шрамы или вытатуированный на груди текст двадцать третьего псалма? И краснеть вовсе не обязательно.
— Незачем кричать на меня. Что же вы не смотрите фотографии?
— Потому что снят он, скорее всего, одетым. В конце концов, вы его сестра. Вы должны знать.
— Нету, — выдавила она. — Только маленький шрамик на левой руке — ему удаляли жировик.
— Что вы можете сказать о его привычках, кроме того, что он не курит, не пьет и не ухаживает за девушками? Каким образом он развлекается?
— Как… откуда вы узнали это?
— От вашей матери.
Орфамэй улыбнулась. А я уж было решил, что она не способна улыбаться.
Зубы у нее были очень ровные, белые, и она не старалась демонстрировать их. Это уже кое-что.
— Вы догадливы, — сказала она. — Оррин много занимается, потом у него есть очень дорогой фотоаппарат, он любит снимать людей, когда те ничего не подозревают. Иногда это их бесит. Но Оррин говорит, что людям надо видеть себя такими, как они есть.
— Будем надеяться, с ним этого никогда не случится, — сказал я. — Что у него за аппарат?
— Маленький, с очень хорошей оптикой. Снимать можно при любом освещении. «Лейка».
Я полез в конверт и достал две небольшие, очень четкие фотографии.
— Снимки сделаны вовсе не «лейкой», — заметил я.
— Нет, нет. Его снимал Филип. Филип Андерсон. Молодой человек, с которым я одно время встречалась. — Орфамэй вздохнула. — Очевидно, потому-то я и обратилась к вам, мистер Марлоу. Потому что вас тоже зовут Филип.
Я буркнул: «Угу», но был слегка тронут.
— Что же сталось с Филипом Андерсоном?
— Но мы говорили об Оррине…
— Знаю, — перебил я. — Но что сталось с Филипом Андерсоном?
— Живет все там же, в Манхэттене. — Орфамэй отвела взгляд. — Матери он очень не нравился. Вы, наверное, знаете, как это бывает.
— Да, — ответил я. — Знаю. Можете заплакать если хотите. Не стану вас упрекать. Я и сам сентиментальный плакса.
Я взглянул на фотографии. На одной Оррин смотрел вниз, и она мне была ни к чему. Другая представляла собой вполне сносный снимок высокого угловатого парня с близко поставленными глазами, тонким прямым ртом и острым подбородком. Выражение лица было таким, как я и ожидал. Если забудете вытереть ноги, этот парень напомнит вам. Отложив снимки, я взглянул на Орфамэй Квест, пытаясь найти в ее лице хотя бы отдаленное сходство с братом, но не смог. Ни малейшего сходства, что, разумеется, ни о чем не говорило. И не могло сказать.
— Ладно, — вздохнул я. — Съезжу туда, полюбопытствую. Но вы, наверное, и сами догадываетесь, что случилось. Ваш брат живет в чужом городе. Какое-то время недурно зарабатывает. Может, побольше, чем когда-либо в жизни. Встречает людей, каких до сих пор не встречал. Притом в городе — поверьте, я знаю Бэй-Сити, — совершенно не похожем на Манхеттен в штате Канзас. Поэтому он пренебрегает всем, что ему внушали, и не хочет, чтобы дома об этом узнали. Хватит с него семейного гнета.
Орфамэй молча поглядела на меня, потом потрясла головой.
— Нет, Оррин не способен на это, мистер Марлоу.
— На это способны все, — сказал я. — Особенно такие, как Оррин. Набожный парень из маленького городка, всю жизнь прожил под каблуком матери и надзором священника. Здесь он предоставлен сам себе. У него завелись деньги. Теперь ему подавай развлечений и света, отнюдь не того, что падает из восточного окна церкви. Не подумайте, что я осуждаю добродетельную жизнь. Я хочу сказать, что она ему осточертела. Так ведь?
Орфамэй молча кивнула.
— И он начинает пользоваться благами жизни, — продолжал я, — но не знает, как это делается. Здесь ведь тоже нужен опыт. Сходится с какой-нибудь заурядной девицей, пьет дешевое виски и чувствует себя ужасным грешником. В конце концов, парню двадцать девятый год: хочет поваляться в канаве, пусть себе. Потом он найдет, на кого свалить вину.
— Я не хочу верить вам, мистер Марлоу, — медленно произнесла Орфамэй. — Не хочу, чтобы мать…
— Если я не ошибаюсь, вами было что-то сказано о двадцати долларах, — перебил я.
Орфамэй была потрясена.
— Платить сейчас?
— А как это принято в Манхеттене, штат Канзас?
— У нас нет частных детективов. Только полиция. То есть вроде бы нет.
Она снова полезла в свою уродливую сумочку, достала красный кошелек, а из него — несколько аккуратно сложенных по отдельности ассигнаций. Три пятерки и пять долларовых бумажек. Оставалось у нее, похоже, немного.
Орфамэй подержала кошелек, словно демонстрируя, как он пуст. Потом разгладила на столе деньги, сложила их стопкой и придвинула ко мне. Очень медленно, очень печально, словно топила любимого котенка.
— Сейчас напишу расписку, — сказал я.
— Мне не нужна расписка, мистер Марлоу.
— Она нужна мне. Вы не оставляете визитной карточки, так уж пусть у меня будет какая-то бумажка с вашей фамилией.
— Для чего?.
— При необходимости я смогу доказать, что представляю ваши интересы.
Взяв квитанционную книжку, я заполнил бланк и протянул ей, чтобы
