Инна Тронина - Четвёртая четверть
— Спасибо, Алёшенька!
Сморгнув слезу, я посмотрела на Чугунова. Он очень удивился, но говорить ничего не стал. Взял из «бардачка» сигареты и ушёл на скамейку. Молодец, понял, что мне сейчас нужно побыть одной. Пирожки действительно оказались вкусными. Я жевала их, запивая «Спрайтом». Свидание и беседа с Шейкиной оказались делом нелёгким. Бывает так — сдашь экзамен, и выкидываешь всё из головы, как ненужный хлам.
Вечерело, становилось прохладнее, особенно в этом дворе. Здесь, в тенёчке, не тревожили ни дети, ни собаки. Только две бабки шушукались на скамейке, поглядывая то на Лёшку, то на его машину.
«19 марта. Мне выписали какие-то жёлтые таблетки. Я от них ночью чуть не повесилась. Потом долго ревела около Андрейкиной кроватки. Сказали, что успокоюсь, а стало ещё хуже. Андрейку ночью покормила, а у него заболел живот. Я больше не могу жить одна. Пригласила к себе ночевать тётю Прасковью. Мне надоели кобели. Им только давай, а слова не скажи.
Мне хочется поплакать на груди у матери. А её уже нет два года и пять месяцев. Сестра уехала и не приезжает. Я хочу выглядеть весёлой, говорю про свадьбу. А сама пошла бы под венец только с Андреем Озирским. Ведь у меня от него ребёнок. Если распишусь с Миколой или Лёшкой, всё равно придётся разводиться. Мне кажется, что они плохо живут. Андрей очень зло говорит о Фрэнс. Они друг друга не понимают.
Тётя Прасковья пила со мной чай, нянчила Андрейку. Принесла церковные книги. Но мне некогда их читать. Потом поставила две иконки — на тумбочку в головах кровати. Вечером мы стали вместе молиться. Я заплакала, и мне стало легче. На сердце теперь так не давит тоска. Тётя Прасковья рассердилась на меня, накричала, потому что Андрейка ещё не крещёный. И после сказала: завтра же идём, без отговорок…»
Я съела пирожки, вытерла пальцы гигиенической салфеткой. Пустую тару из-под «Спрайта» сунула в карман на чехле водительского сидения. Записей было мало. Наверное, Липка испугалась, что я приеду и найду дневник.
«20 марта. Тётя Прасковья живёт в коммуналке на Самотёке, она свечки продаёт в церкви на Ваганьковском кладбище. Ей далеко ездить. Она неделю поживёт у меня. Андрейку окрестили сегодня. Я очень просила тётю Прасковью остаться. Потому что мне скучно и одиноко.
Я рассказала ей о своей жизни. Она плакала вместе со мной. Гладила по голове, жалела. Потом легла ко мне в постель. Мне показалось, что мама снова рядом. Пусть Оксана говорит, что хочет. Но у меня началась совсем другая жизнь. Я так боюсь, что всё это кончится. Чтобы тётя Прасковья не уходила, я дала ей денег. Она попросила сто тысяч.
Таблетки она мне пить не разрешает. Заваривает чай с травами. И ни к каким врачам меня не пускает, говорит, что всё это от дьявола. Я очень её жду. Потому иду с Андрейкой в церковь, к Прасковье за стойку. Мы вместе продаём свечи. Мне уже не так больно думать о НЁМ.
22 марта. Я зашила Андрейкин крестик в подушечку, а свой ношу. Это — мамин подарок. Тут Оксана ничего сделать не сможет. Сегодня я шла с прогулки и улыбалась, потому что в наших окнах горел свет. Мне было не страшно идти домой, нести туда ребёнка.
Тётя Прасковья сегодня сварила свежие щи. Я ела и плакала. Щи были солёные от слёз. Завтра приезжает из Торжка племянник тёти Прасковьи — Паша. Я решила пустить его пожить на недельку. На Самотёке соседи ругаются, не разрешают Павлуше там жить. Тётя давно его не видела. Пригласила, раз я согласна принять гостя. Я рада любому человеку. Так устала от тоски и скуки!
23 марта. Павлуша приехал, когда мы с Андрейкой были дома. Тётя ездила на вокзал его встречать. Павлуша привёз наливки собственного приготовления, копчёное сало, половину барана, ведро сметаны, ещё что-то. Я пить отказалась, только пригубила. А Павлуша с тётей выпили по три стакана, стали петь песни. Я зажарила курицу. Несколько тушек Павлуша тоже привёз. Ещё лук, чеснок и грибы сушёные. В квартире запахло деревней, кирзовыми сапогами.
Потом тётя Прасковья ушла в церковь. Павлуша лёг спать в комнате Оксаны. Я покормила Андрейку, уложила его тоже. Думала про Озирского, но больно не было. Мы смотрели фотографии вместе с Прасковьей. Андрей очень ей не нравится. Сказала, что старый, и мне не пара. И лицо у него злое, хоть и красивое. Хлюст, прощелыга — и только. А вот Микола — парнишка хороший, холостой, молоденький. Он Прасковье ещё больше понравился, когда я сказала, что хочет венчаться. Венчаться непременно надобно, а то жить будете во грехе, сказала тётя. Я и так грешница — в подоле принесла.
Я заметила, что она бывает очень добрая, ласковая. Это если ей не возражать. А как только я бываю не согласна, сразу грозится перебраться на Самотёку. Пусть поживёт до тех пор, когда приедет Микола. Тогда мне будет весело. Я почти совсем решила выйти за него замуж.
Стирала пелёнки в машине, думала. Чего мне надо от Озирского? Ждать его звонка раз в год, по обещанию? Всегда для меня был праздник, когда ОН приезжал. Но ведь всё время так жить нельзя. Я хочу, чтобы Андрей дневник прочитал. А то у меня не хватит смелости признаться. Он бы выгнал Прасковью с Павлушей. И Оксанка выгнала бы. Но мне с ними хорошо.
Не надо надеяться, что ОН женится. Я буду плакать от ревности, пока Он трахается с женой. Я и сейчас плачу, когда про это думаю. Я — просто любовница женатого мужчины, а хочу быть законной супругой. Единственной, а не как Оксанка у своего чеченца. Мне противно про такое даже думать.
Я не хочу быть свободной. Мне нужна любовь, семья. Микола — самый лучший на свете. Он будет меня любить и жалеть. Когда приедет в апреле, дам согласие. Только будет мутота в ЗАГСЕ — мне нет и шестнадцати. Мы непременно обвенчаемся. На ещё Микола обещал обязательно усыновить Андрейку. Потом у нас будет дочка. Но после кесарева нужно ждать три года. Мама Миколы хочет, чтобы я приехала в Макеевку. Она меня видела только ребёнком.
24 марта. Я повезла Андрейку гулять в парк «Красная Пресня». Кругом много снега, очень холодно. Андрейка немножко кашляет и сопливится.
Озирский мне больше не нужен. Надоело сидеть у телефона и ждать его милостей. Пусть гужуется со своей графиней, сколько хочет. Не нужна мне его жалость, ничего не нужно. Мы просто будем друзьями. И жить своими семьями, будто ничего и не было.
Горькое одиночество достало меня. Хочу по вечерам кормить ужином Миколу на этой вот кухне. Я уверена в женихе. Он меня ни на кого не променяет. Скорее бы приехал!
Чем Франсуаза лучше меня? Ведь ей тридцать лет. Потому что француженка, это престижно. Да ещё графиня. Но ОН её не любит. Даже ночью, когда занимается сексом. ОН никого никогда не любил. Но ведь не бросает же, живёт…
ОН не обещал на мне жениться, никогда. Но я всё равно надеялась. Особенно когда родила сына. Фрэнс знает, что Он со мной спит, но сцены не устраивает. У них во Франции это нормально. Ждёт, когда всё пройдёт. Называет это «лёгкий флирт».
Я не знаю, с кем ЕМУ лучше. Говорит, что хорошо с обеими, но я не верю. Жаль, что Фрэнс была знакома с НИМ до меня. А то я бы не допустила. Она за соперницу меня не считает. Серьёзно не относится.
Я веду себя плохо. То ползаю на коленях, то ору на Озирского. ЕМУ я надоела, конечно. И ОН мне надоел. Помучаюсь ещё месяц и забуду его навсегда.
Зачем только спуталась с НИМ? Жила бы себе и жила. Но тогда Андрейки не было бы, солнышка моего! Нет, всё правильно, что я не пошла на аборт. А ведь мне врачи предлагали.
На черта мне сдался Озирский? Он гуляет от жены. От меня бы тоже гулял. А Микола не будет изменять, точно. Не нужен мне ловелас. Пусть муж только мой будет. Мы решили с Миколой прожить 75 лет. Это называется «бриллиантовая свадьба». Мне тогда будет девяносто, а ему девяносто пять. Человек вполне может столько прожить.
Если бы пошла на аборт, могла стать бесплодной. А так у нас уже будет сыночек. Я считаю деньки до Миколкиного приезда. Он привезёт Андрейке три пары ботиночек и поводок со шлейкой, чтобы учиться ходить. Ребёнок такой подвижный, озорной. Всё время носом летает. Мне некогда с ним заниматься. А у Прасковьи болит поясница.
В прошлый раз Микола привёз ночной горшок в виде собачки, я ржала до упаду, так понравился. Теперь сынок на другой горшок и не садится.
Зима кончается. На будущий год Андрейка будет ходить, говорить. Я уже купила ему шубку из овчины, валенки, санки. Начну вязать новые носки. Из старых он вырос.
25 марта. Я готовила на кухне, Андрейка спал. Пришёл Павлуша, весь какой-то мятый. Наверное, с похмелья. Сказал, что тётю обокрали, пока она на Самотёке не жила. Наверное, соседи, сволочи. Я ужасно расстроилась, что это из-за меня. Так стало тошно! Села на табуретку, руки свесила. А Павлуша сказал, что тётя копила на поездку к Святым местам, в Иерусалим. А теперь ей не видать Гроба Господня. Она больна смертельно, рак у неё. Только этой мечтой и жила, а теперь зачахнет.
