Сергей Устинов - Стеклянный дом, или Ключи от смерти
— Вы слышали насчет Блумова? — спросил я.
— Слышал.
— Его убили вместе с женой.
— Да.
— А до этого убили Шурпину с мужем. И Малея с... с...
— Понятно, я в курсе.
— Остались Забусовы, Дадашева и вы с сыном.
На этот раз он промолчал, но я отчетливо слышал в трубке его дыхание.
— У меня есть кое-какая информация по этому поводу, — сказал я. — Вы не могли бы со мной встретиться?
— Мог бы. Когда?
— Да хоть сейчас.
— Сейчас — нет. У меня два совещания. Вечером?
— В любое время. Назначайте сами.
— Десять устроит?
— Хорошо. У меня в бюро. Шестой подъезд «жилтовского», первый этаж, железная дверь справа.
— Буду.
Он положил трубку, а я для себя отметил, что чего-чего, а эмоции у шоумена через край не бьют.
В сущности у меня впервые за последнее время вдруг образовалось свободное время. И я решил провести его с максимальной пользой: под крайне неодобрительными взглядами Прокопчика, которому, чтоб не скучал, было, впрочем, оставлено несколько персональных поручений, пошел к себе и опять завалился на койку. На этот раз безо всяких сновидений.
Но такова уж, видно, была в тот день моя планида — ни разу не доспать, так сказать, своим сном. Правда, за окном уже вечерело, когда меня снова разбудил телефонный звонок.
— П-подъем, — злорадным голосом объявил мой помощник. — С-спускайся вниз, у нас с-скандал.
Внизу я обнаружил в своем кабинете двух посетителей, причем обоих в состоянии крайнего возбуждения. В кресле нервно ерзала дама, из-за странной асимметричности фигуры похожая на подтаявшую с разных сторон снежную бабу. Ее съехавшая набок и в данный момент перекошенная злостью физиономия усугубляла это впечатление благодаря горящим злым огнем, черным, как угольки, маленьким глазкам и морковному носу, пылающему на фоне мертвенно-белых щек. Вторым был мужчина, примостившийся сбоку на стуле, и о его наружности, напротив, можно было бы повествовать, описывая лишь отсутствие тех или иных черт. Лицо у него было какое-то словно взятое напрокат, поношенное, как старое демисезонное пальто, давно забывшее, какого цвета и даже фасона оно было при покупке. Но и на этом невыразительном материале было заметно, что гость нервничает: серые щеки его мелко-мелко вздрагивали, а бледно-лиловые губы были крепко сжаты в тонкую полоску. Из краткого пояснения Прокопчика я быстро понял, что передо мной бывшая морганатическая супруга Глеба Саввича Людмила Семеновна Деева по прозвищу Люся-Катафалк и его же пасынок от предыдущего законного брака Павел Сергеевич Сюняев.
Первой, как и следовало ожидать, накинулась на меня мадам Катафалк. Сжав искривленные артритом кулачки и слегка повизгивая на речевых поворотах, она принялась выкрикивать какую-то невнятицу, в основном состоящую из обвинений и угроз:
— Не имеете права!.. Мы порядочные люди и ваши бездоказательные доносы... Моральный ущерб! Материальный ущерб! Вас привлекут! В конце концов, есть суд!..
Тут и пасынок посунулся вперед со своей демисезонной рожей, тоже присовокупив:
— Да-да, мы намерены обратиться с иском в суд и надеемся, что общественность...
— Иск — б-благородное д-дело, — с готовностью поддержал его стоящий у двери Прокопчик.
Мне все это очень быстро надоело, я поднял руки и объявил, что либо они немедленно успокоятся и все объяснят по порядку, либо я выставлю их вон, и пусть к общественности апеллируют уже на улице. Как ни странно, это подействовало. И вскоре я познакомился с существом дела.
Как оказалось, мне инкриминировали, что я облыжно обвинил присутствующих здесь граждан ни много ни мало в связях с мафией, организации заказных убийств, а может быть, и самих убийствах. Такой вывод они сделали из весьма нелицеприятных бесед, которые были с ними проведены сегодня в милиции, куда их доставили чуть ли не под конвоем. В ответ на вопрос, как могла родиться у правоохранительных органов столь безумная идея, следователем по фамилии Харин было объяснено, что источником подозрений является известный в округе частный детектив Северин, уже давно ведущий параллельное расследование этого дела.
— Да, у нас есть основания претендовать на будущее наследство Глеба Саввича, который, слава Богу, пока еще жив, — напористо объясняла мне Люся-Катафалк. — Покойная мать Павла Сергеевича жила с ним одним домом двенадцать лет, и, безусловно, ее сын мог бы рассчитывать на часть нажитого ими совместно имущества. Мы с Глебом также вели общее хозяйство не один год... Но все свои права мы намерены отстаивать исключительно в законном порядке!
Я не знал, смеяться мне или плакать. Покойный Котик оказался гениально прав, когда предрекал, что с таким личностями, как Забусов и Эльпин, милиция связываться не станет, а если станет, то не сладит. И поэтому направление харинско-мнишинской активности в сторону наименьшего сопротивления в общем-то было понятно. Но понадобилось еще довольно много времени и дипломатических способностей, чтобы убедить моих посетителей, что лично я никогда ни в чем их не подозревал, не подозреваю и обещаю не подозревать. Только тогда они, более или менее умиротворенные, покинули нашу контору и, как я искренне надеялся, навсегда пропали из моего поля зрения.
Надеялся я, как выяснилось впоследствии, зря. И совершенно напрасно не сосредоточился на их болтовне, казавшейся мне глупыми бреднями. Как часто бывает, фигуры, умозрительно отодвинутые на самый край доски, к концу партии вдруг приобретают едва ли не ключевое значение. Но почему-то эту истину каждый раз постигаешь заново.
На дворе уже темнело, а значит, близилось время визита Эльпина. Он появился ровно в десять ноль две: раздался звонок, и я увидел заполнившее весь экран видеофона квадратное лицо, похожее на виденный мной когда-то в музее природоведения рельефный макет под названием «горный склон в разрезе». Казалось, по этой физиономии можно проследить всю череду геологических эпох, на протяжении которых складывался, рос, лепился этот скалообразный индивид. Пока Прокопчик открывал ему дверь, я автоматически переключил монитор на наружную камеру и с изумлением обнаружил, что перед подъездом нет ни автомобилей, ни даже охраны. Похоже, этот псих пришел ко мне пешком и в полном одиночестве.
Прошествовав в кабинет, он, ни слова не говоря, угнездил свое обширное туловище в кресле, оперся двумя руками на полированную трость с серебряным набалдашником и наставил на меня, как некое оружие, свою короткую заостренную бородку. Вероятно, подсознательно испытывая некоторую робость перед таким воинственным настроем посетителя, я решил не юлить и сразу начал с сути дела. — Убиты трое вероятных наследников Арефьева. Вы, вернее, ваш сын — один из трех оставшихся. Если убийца — вы, как профессионал советую немедленно это прекратить, дело зашло слишком далеко. Если не вы — настойчиво рекомендую быстро взять ребенка и уехать куда-нибудь подальше, желательно, чтобы никто не знал, куда.
— Это все, что у вас ко мне было? — спросил он, и мне показалась, что его бородка сердито дернулась.
— Нет, — сказал я. — Мне приходится заниматься этим делом практически с самого начала, и я уже успел сделать кое-какие промежуточные выводы.
— Какие же? — бородка поощрительно боднула воздух.
— Мне стало доподлинно известно, что покойный Блу-мов, в частности, заказал покушение на вас. Но исполнителю не удалось довести дело до конца. По независящим от него обстоятельствам он свалился с крыши.
— Вот как, — бесстрастию этого типа позавидовал бы сам Будда. — А я слышал...
— Это милицейская версия, — прервал я его. — У них... пока имеет место недостаток информации.
Помедлив, эльпинская бородка коротко кивнула, давая знать, что согласна с такой постановкой вопроса, и я продолжил.
— Но Блумов был убит сам, и значит, есть еще кто-то. Я играю с вами абсолютно в открытую. И лично мои выводы будут зависеть от того, какое решение вы примете — остаться или уехать.
Эльпин глядел на меня в упор, и бородка не шевелилась, отказываясь давать мне какие-либо подсказки. Наконец он раздумчиво проговорил:
— У вас слишком прямолинейная логика: уехал — жертва, остался — преступник...
— Нет, — возразил я, — уехал — не обязательно только жертва, это еще может быть и разумный человек, который вовремя решил выйти из игры. А остался — тоже возможны варианты. Первый — убийца. Второй — идиот. Третий... Третий — собирается стать убийцей.
На этот раз в направленных на меня глазах я впервые увидел неподдельный интерес.
— Ну-ну, юноша, — произнес он с легкой ухмылкой. — Рекламным делом никогда не пробовали заниматься? Говорите очень убедительно. Давайте сделаем так. Я приму ваши слова к сведению и поразмышляю над ними. А если у вас будет что-то новенькое... Мне кажется, по цене между нами разногласий не будет, у меня нет сомнений насчет серьезности момента.
