Инна Тронина - Четвёртая четверть
Озирский уже сказал мне, что в перечне преступлений, совершённых маньяками в городе и области, не нашлось больше ни одного эпизода, который бы так напоминал расправу с братом и сестрой Колчановыми. Похоже, что Логиневская погибла от руки тех же самых преступников.
Взгляд Наташи смущал меня всё то время, что пришлось находиться в квартире. Почему-то мне казалось, что обман будет раскрыт. Пока хозяйка не вернулась, я во всех деталях изучила комнату. Квадратов восемнадцать, с лоджией. Окна выходят на юго-восток. Много цветов, в основном — висячие. Как же старушка их поливает? Там же нужно лезть почти на потолок. Наверное, помогает дочь.
А отделывала комнату, как видно, Наташа. В интерьере чувствует недюжинный вкус. Кофейные портьеры, гардины цвета чайной розы, оранжевые, в «трещинах», обои. Карнизы — немецкие, в стиле «модерн». Двери и люстра — испанские. Стол-книжка, шесть стульев, югославская стенка «Спектр». Палас — в тон обоям, но потемнее.
Мягкий уголок, где я сижу, тоже со столиком. А спальных мест нет. Наверное, бабушка ночует в маленькой комнате. Много хрусталя и старинной посуды. А телевизора нет. Впрочем, зачем он Шейкиной? А вот музыкальный центр имеется, причём весьма неплохой. И при нём — обширная фонотека.
Андрей говорил, что раньше их слабовидящим и слепым раздавали бесплатно, а теперь всё за деньги. Такие кассеты им заменяют книги. Их можно брать в библиотеках Общества. Называются кассеты «говорящими книгами». Дикторы специально зачитывают и классику, и периодику. Ага, вот и карты вижу — полиэтиленовые, с брайлевскими рисунками в углах.
К Шейкиной, конечно, и в гости ходят товарищи по несчастью. Они всегда держатся друг за друга. Кстати, книги, которые на полках за стеклом стоят, тоже с выпуклым шрифтом. Другие Нине Георгиевне не нужны. Разве только если от внучки остались…
— Вот и я! — сказала хозяйка, безошибочно подвозя ко мне сервировочный столик. — Помогите мне, Леночка, переставить посуду. Вот, заставила вас ждать, да ещё эксплуатирую. Я слышала о вас от Наташи, но тогда мы жили врозь. Вы из Марьиной Рощи, правда ведь? А я там редко бывала, сами понимаете…
— Да, мои родители и сейчас там живут. Я пять лет назад уехала в Париж, когда вышла замуж. Наташа часто вспоминала о вас, Нина Георгиевна. Очень беспокоилась…
Кофе оказался некрепким, но вкусным, «шарлотка» буквально таяла во рту. Я подумала, что была бы счастлива иметь такую бабушку.
— Вот потому я и решила зайти к вам, проведать…
— Жаль, что я не могу видеть ваше лицо, Леночка, — взволнованно сказала Шейкина.
Я покраснела, как рак. Ужасно — я же не Лена Борцова! Морочу голову больному человеку, оскорбляю память внучки. Но не своей корысти ради я так поступаю, а хочу наказать преступников, убийц. Это называется — интересы дела.
— Вы ведь потерялись года полтора-два назад? — продолжала Шейкина. — Наташа говорила, что письма к ней возвращаются, а по телефону отвечают чужие люди. Возможно, потом положение поправилось. Я не в курсе. Да и внучке стало не до того… Вы простите, Леночка, что я такое говорю, — спохватилась Нина Георгиевна. — Но у Наташи распалась семья. Муж, Станислав, уехал за границу. Не знаю, какая муха его укусила, — развела руками Шейкина. — Тогда Наташа стала постоянно жить здесь. Она могла и не поставить вас в известность, скрыть. Очень переживала из-за этого. Но вы же сумели найти друг друга перед тем, как Наташенька погибла?
Нина Георгиевна, к счастью, не могла видеть моей смущённой физиономии. Значит, у Наталии был муж, о котором Андрей ничего не знал. А я-то должна была знать. Ну, ничего, вылезем. Надо отвечать просто, понятно, убедительно.
— Я думала, что мы встретимся сейчас. Мне тоже нечем похвастаться на личном фронте. Побед нет, одни поражения. С мужем расстались через год после того, как приехала в Париж.
Глоток кофе вернул мне уверенность, и я продолжала озвучивать заготовку шефа. Шейкина внимательно слушала, поглаживая меня по руке. Мысль о том, что в любой момент сюда могут приехать родственники хозяйки и вывести самозванку на чистую воду, заставляла торопиться. Ведь у Лены Борцовой вполне могло быть мало времени, и ничего в этом подозрительного нет.
— Я не хотела, чтобы меня жалели. Понимаете? — Шейкина кивнула. — И потому я даже Наташу в известность не ставила. Думала, что Клод вернётся. Одумается, послушает родственников. Они — католики. И были против развода. Нет, всё пошло прахом. Передо мной встала необходимость зарабатывать деньги. А что я могла, не зная языка? Спасло только то, что бабушка мужа пристроила меня в манекенщицы. Пожилые люди, как правило, отрицательно относятся к конкурсам красоты. А мадам Элеонор буквально жила ими…
— Знаю, знаю, слышала! — сказала Шейкина.
— Во время подготовки к одному из конкурсов на меня обратил внимание представитель известного агентства, пригласил на работу. Конечно, не обошлось без протекции матери моего свёкра. Я ведь молодо выгляжу, и потому с внешним видом проблем не возникло. Мне было двадцать три, а давали восемнадцать, или даже меньше. Мои данные подошли под формулу топ-модели. Я ведь ещё в России пыталась пробиться на подиум. Там и познакомилась с фотографом Клодом Валери. Он говорил мне, что сразу влюбился. Как оказалось, врал. Обвинил меня в связи с другим фотографом, и бросил. Мне пришлось сменить несколько квартир, поэтому Наташа и не могла меня найти. Не могла же я признаться, что живу в одной комнате с филиппинской и китаянкой! Пусть я останусь для московских друзей успешной, красивой, предприимчивой! Даже Наташа не должна была знать правду. Сейчас-то я преуспеваю. Снимаю однокомнатную квартиру в Париже. Но вспомнить страшно, чего мне это стоило! Я так хотела пригласить Наташу в гости! Теперь мне это не стыдно. Я добилась того, о чём другие могут только мечтать…
Сейчас бы не кофе глотнуть, а воды со льдом! Пот ручьями тёк по моему лицу. От макияжа, наверное, остались одни воспоминания. Костюм промок насквозь. Надо будет по дороге в Тёплый Стан купить в ларьке прохладительного, иначе я просто не выдержу. Шейкина заслушалась — видимо, я говорила правдиво, убедительно. «Шарлотка» притягивала мои взоры, но не хотелось терять темп.
— Показать Наташе общую спальню, тесную кухню, куда набиваются бабы, будто в московской коммуналке! Это я не могла сделать и под дулом пистолета. Признаюсь, что скрывалась, подолгу не писала. Отделывалась общими фразами. Если бы знать, что случиться с Наташкой, наплевала бы на всё. Хоть бы увиделись напоследок… а я всё работала, как каторжная. Учила два языка — английский и французский. Поначалу совсем не ориентировалась в Париже. Фотографы, дизайнеры, визажисты… Господи, я по ночам кричу, вспоминая, на что пришлось соглашаться! Когда с тебя рисуют силуэты для журнала, нужно подолгу стоять неподвижно, как статуя. И каждый день едва не протягивать ноги…
Мне уже казалось, что я действительно работала в Париже, и на самом деле терпела все эти муки. Шейкина взяла мою руку, зачем-то поднесла к губам, стала дышать на пальцы. И только тут я почувствовала, что они холодны, как лёд. А ведь на дворе было жарко почти по-летнему.
— Год спустя со мной стали работать известные модельеры. Я научилась прекрасно передавать настроение, чувствовать одежду. Много ездила с показами по разным странам. И опять Наташа напрасно меня искала… Как же всё это случилось, Нина Георгиевна?… вы ведь должны знать!
Я подняла глаза на портрет Логиневской. По стеклу скакали солнечные зайчики. И вдруг, вместо её лица, увидела лицо Липки. Горло у меня перехватило, я застонала. А потом разрыдалась, ничего уже не стесняясь. Очень хотелось снять тяжесть с души, хоть немного приглушить жгучее горе.
Я действительно потеряла много времени за границей. И Липке была нужна куда больше, чем Падчаху. Он ведь расстался со мной так легко! И потом, конечно, ни о чём не пожалел. А вот сестру я потеряла. Теперь нет их обоих… Нет их обоих! Мне опять почудилось, что с Русланом произошло несчастье. Но я старалась забыть о бывшем муже, чтобы не проговориться ненароком.
— Вот так бегаешь за деньгами, за славой. Что-то кому-то хочешь доказать. Отомстить врагам, добиться успеха… Какие глупости! А где-то далеко тебя ждёт близкий человек, которому так мало осталось жить!
Я говорила громко, то и дело, давясь слезами. И заметила, что Шейкина тоже плачет — только тихо, как бы про себя. Но её слёзы лились прямо за кружевной воротник, блестели в многочисленных морщинах. И я видела их.
— Приползаешь с показов, и засыпаешь сразу, чуть ли не стоя. Время остаётся только на чашку чаю и душ. Но если бы знать! Кастинги, просмотры, съёмки для каталогов. Обеды, ужины, когда лишнего кусочка в рот взять нельзя — сразу поправишься. И вот выбираешь время, летишь в Россию, как на крыльях, такая счастливая. Думаешь, вот, сейчас мы встретимся с подругой! И узнаёшь, что этого никогда не будет…
