Кирилл Шелестов - Пасьянс на красной масти
Видеть ее такой мне было непереносимо. Я не знал, чем помочь ей, и мое бессилие наполняло меня унижением.
— Хочешь выпить? — наконец спросил я. Она молча помотала головой в ответ.
Когда мы легли, так и не сказав друг другу ни слова, я обнял ее и она, прижавшись, обхватила меня за шею. И только тогда все-таки разрыдалась, горько и зло.
Я не утешал ее, лишь целовал в голову и в мокрое лицо, которое она прятала в ладонях.
— Я неудачница! — шептала она с ожесточением. — Жалкая неудачница!
— Перестань себя казнить, — попросил я. Так прошло несколько минут.
— Ты бросишь меня? — отплакавшись, спросила она еле слышно.
— Нет, — ответил я. — Конечно, не брошу.
— Клянешься?
— Клянусь, — ответил я, невольно улыбнувшись в темноте. Этому слову женщины почему-то придают особое значение.
— А если тебя убьют вместе со мной? — спросила она вздыхая.
Я тоже вздохнул.
— Получится неприятно, — признал я.
— Ты боишься? — В темноте она попыталась посмотреть мне в глаза.
— Не очень, — сказал я. Мы по-прежнему говорили шепотом.
— Я ужасно боюсь. — Она опять уткнулась мне в плечо. И добавила с женской непоследовательностью:— Я хочу, чтобы нас убили в один день! Вместе!
— Было бы здорово, — согласился я.
Еще некоторое время мы молчали. И вдруг по ровному тихому дыханию я понял, что она заснула. Я лежал, боясь шевельнуться, чтобы ее не потревожить, и размышлял о том, что чем больше я узнаю женщин, тем меньше их понимаю.
Примерно через полчаса она вдруг подняла голову с моего затекшего плеча и сказала спокойным ясным голосом:
— Иногда я даже тебе не доверяю. Знаешь почему? Потому что ты остаешься со мной из жалости.
Пока я думал, стоит ли обижаться или спорить, она опять заснула и больше уже не просыпалась до утра. Я так и не смог сомкнуть глаз.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Пятница не стала для меня днем приятных сюрпризов. Но еще хуже она сложилась для Вани Ломового.
В четыре с мелочью глава бандитской фронды выехал из города в сторону аэропорта, сидя на заднем сиденье своего «Мерседеса» между двумя охранниками. Каким образом удалось разместить в одной машине вместе с Ваней еще двух человек, я не знаю. Возможно, кто-то лежал на полу или сидел у Ломового на коленях. Еще один охранник располагался на переднем сиденье рядом с водителем. Сопровождал их джип с той же начинкой, не считая, конечно, Вани.
В четыре тридцать пять они приблизились к железнодорожному переезду, возле которого возились с лопатами и другими инструментами несколько рабочих в оранжевых жилетах. Шлагбаум опустился прямо перед ними.
Машины остановились, и сзади их подпер КаМАЗ, перегородив пути отступления. Один из охранников вышел узнать, отчего задержка. Однако вместо соответствующего обстоятельствам вежливого ответа он получил автоматную очередь.
После чего мнимые рабочие быстро окружили машины и принялись поливать их из автоматов, которые достали из-под своих спецовок. Через три минуты из девяти пассажиров в живых не осталось ни одного. В Ваню Ломового всадили восемнадцать пуль, и он скончался на месте, так и не успев понять, что происходит.
Ильич нанес второй после убийства Хасанова удар.
Подробности происшествия я узнал поздно вечером от Савицкого, который позвонил мне домой, пообщавшись со своими людьми в милиции.
А ближе к ночи раздался еще один звонок, на сей раз на мобильный телефон.
— Здорово, братан! — услышал я радостный голос. — Слыхал, че бандиты творят! Совсем, блин, по беспределу пошли! Куда вы только с вашими мусорами смотрите! Такого пацана завалили!
Это был Бык. Его распирало от гордости. Наверное, родители воспитывали меня неправильно, потому что я не мог разделить ту непосредственную радость, которую испытывает один человек, убив другого. Я даже не пытался.
— Да, большой был парень, — отозвался я сдержанно.
— А жрал-то сколько! — подхватил Бык, ликуя. — Спасу не было. А теперь вот не жрет, — добавил он задумчиво. — Может, теперь картошка в городе подешевеет?
— А может, кое-кого в федеральный розыск объявят, — предположил я.
— Братан, ты че несешь! — возмутился Бык. — Мы мирные люди, сам знаешь! Придешь с работы, мебель с женой дома подвигаешь, и спать. Не то что ты, хулиган!
В его последней фразе мне послышался какой-то намек.
— Да, я бываю резок, — согласился я осторожно.
— Не то слово! — фыркнул Бык. — Третьего дня в моем клубе моего же коммерсанта загрузил. Официанты аж с тех пор боятся на работу выходить. Говорят, прям, ногами его топтал, бедолагу! Зарезать, говорят, обещал. Вилку, говорят, все хотел ему в зад воткнуть. Ужас! Еле, говорят, спасли. Валерьянкой отпаивали.
Хотя Бык, по своему обыкновению, дурачился, до меня стало доходить, что звонит он мне отнюдь не для того, чтобы похвастаться убийством Ломового.
— Собакин прибегал к тебе? — догадался я.
— Собакин? — удивился Бык. — Какой Собакин? Первый раз слышу. У меня, братан, память плохая на имена. В детстве на пол роняли, ниче запомнить не могу! Я тебе о другом толкую. Приехал наш коммерсант, трясется весь. Плачет. Спасите, помогите! Мальчонка-то тихий, мухи не обидит. Жалко же.
— Он человека обманул! — отрезал я, начиная раздражаться. — Женщину.
— Братан, — терпеливо принялся объяснять Бык. — Я ведь ваших барыжьих делов не знаю. Кого вы там кидаете, че мутите, это, как выражаются, не для моего ума. У вас своя работа, у меня своя. Вы там крысите друг у друга, а я разбирайся! Как он рассказывает, все нормально. Че-то там он выкрутил, не то у Вани-покойника, не то у его коммерсанта, тоже, кстати, покойника. Тот, типа, был ему должен. Сейчас все в наваре. С шефом твоим, вроде, согласовано. Долю нам он заслал. Какие к нему вопросы?
— С этой точки зрения, никаких вопросов! — ответил я саркастически.
— А другой и быть не может, — философски заметил Бык. — Есть свои, есть чужие. За чужих у меня голова не болит. Я ведь люблю, что бы все тихо шло, по-хорошему. А то вон он тоже примчался, говорит, решите вопрос с какой-то телкой. Она меня, дескать, на «глушняк» ставит! Я говорю, постой, постой. Если эта телка с моим другом живет, то че ты меня лечишь? Я тебе не терапевт! Дай я сначала с другом перетру. Может, он мне что подскажет. Умное. Правильно я мыслю?
— Правильно, — подтвердил я. — Спасибо, что не забываешь.
И я положил трубку.
Из всей этой маловразумительной тирады я усвоил одно. Собакин просил Быка «решить вопрос» с Ириной. Что на бандитском языке могло означать что угодно: от обычной «стрелки» до заказного убийства. Сейчас это было не так уж важно, поскольку Бык дал понять, что «решать вопрос» он не собирается. Во всяком случае, пока.
Но он меня предупреждал. И мне сразу стало неуютно, словно кто-то резко распахнул дверь в мою спальню.
2
Выборы в Нижне-Уральске были назначены на воскресенье. Для меня это был решающий день. Если бы мои двухмесячные усилия увенчались успехом и трюк с обменом Бомбилина на акции удавался, я мог рассчитывать на сдержанную похвалу Храповицкого, рассеянное поздравление Васи и пренебрежительно-завистливое ворчание Виктора о моем вечном везении. Зато если план терпел крах, то на меня обрушилось бы столько упреков, насмешек и презрения, что сама мысль об этом вгоняла меня в испарину и заставляла скрежетать зубами.
Картина при этом получалась любопытная. Всю историю с Бомбилиным я затеял, в сущности, лишь для того, чтобы исправить ошибку, когда-то допущенную Виктором при покупке акций. Но хотя его промах обошелся нам в два с лишним миллиона долларов, раскаяния или сожаления он не испытывал. В этом заключалось одно из счастливых свойств его натуры.
Зато как-то само собой выходило, что вся ответственность за провал теперь лежала на мне. И так считал не только Виктор, но и Вася. И даже Храповицкий. Самое смешное, что так считал я сам.
Поэтому еще недели две назад я решил, что я сделаю, если проиграю. Я отправлю Гошу в отдел кадров с моим заявлением об увольнении. И провались оно все пропадом!
Места я себе не находил с утра. Я слонялся по дому, не выпуская из рук бумагу и карандаш, и каждый час записывал цифры, которые мне сообщали наши журналисты. Опросы на улицах в Нижне-Уральске не проводились, и до закрытия участков я получал лишь результаты явки избирателей. По уставу города проголосовать должно было не менее двадцати пяти процентов, чтобы выборы были признаны состоявшимися.
Наиболее активные граждане, как всегда, выполнили свой общественный долг спозаранку. В Нижне-Уральске таковых было немного, и на два часа дня явка составляла чуть больше пятнадцати процентов. К четырем она увеличилась еще на три процента, и у меня забрезжила надежда.
В условиях, когда Бомбилин объявил о разрыве отношений, провал выборов объективно был лучшим для меня выходом. Не в моих силах было заставить аборигенов прийти на избирательные участки. Они и в пивной ларек-то шли не спеша, вразвалку. Так что упрекнуть меня в низкой явке не смог бы никто. На спортивном языке это была бы ничья. Моя проблема заключалась в том, что
