Деннис Лихэйн - Глоток перед битвой

— Душевно вам признателен, Джером.

— О чем ты, папаша?! Кушай на здоровье! Всегда ко мне обращайся!

— Как увижу Дженну, помяну тебя добрым словом, — продолжал я, поднимаясь на крыльцо трехэтажного дома.

— Проваливай, белая сволочь, — буркнул Джером, когда я открыл дверь в холл.

Дженна жила на третьем. Я взбирался по лестнице, вдыхая знакомые запахи, — во всех таких домах пахнет одинаково: нагретыми солнцем опилками, старой краской, кошачьей мочой, деревом и линолеумом, десятилетиями впитывавшими талый снег и грязь из-под мокрых подошв, пролитым пивом и содовой, пеплом тысяч окурков. Я благоразумно не держался за перила, которые по виду в любой момент могли сорваться с ржавых стоек.

Свернув в верхний вестибюль, я остановился перед дверью Дженны — или, вернее, тем, что от этой двери осталось. Кто-то пробил филенку дубиной — она валялась тут же, в груде щепок. Кинув быстрый взгляд в коридор, я обнаружил узкую полоску темно-зеленого линолеума, заваленного обломками стульев и шкафа, разодранной одеждой, пухом, выпущенным из вспоротых подушек, обломками транзисторного приемника.

Я достал пистолет, осторожно сделал маленький шажок внутрь и двинулся по квартире, вскидывая к каждому дверному проему одновременно глаза и ствол. Стояла тишина, какая бывает, когда ничего живого в доме нет, однако мне уже приходилось убеждаться, насколько эта тишина обманчива, и потому я собирался удостовериться своими глазами.

И через десять минут скрупулезного и напряженного осмотра я убедился, что квартира и в самом деле пуста. К этому времени я взмок, у меня заломило спину, а мышцы рук и ног просто одеревенели.

Потом, держа пистолет в опущенной руке и слегка расслабившись, пошел по второму кругу, вновь осматривая комнаты и обращая больше внимания на детали. Но из спальни не выскочило и не сплясало передо мной нечто, осиянное неоновой надписью УЛИКА. Да и в ванной я ничего не обнаружил, и кухня с гостиной оказались столь же неотзывчивы. Мне удалось лишь установить, что в квартире кто-то основательно пошарил, нимало не заботясь о сохранности обстановки. Все, что только можно, было разбито, взрезано, вскрыто, взломано, выпотрошено.

Шагнув в коридор, я услышал справа от себя шорох, шарахнулся и направил толстый ствол на Джерома. Он съежился и, загородясь ладонями, вскричал не своим голосом:

— Эй-эй, ты что, ты что, совсем, что ли?! Не стреляй!

— Черт возьми, — сказал я, почувствовав, что дарованное выбросом адреналина облегчение больше напоминает изнеможение.

— Чтоб тебя, — проговорил Джером, выпрямляясь и по непонятной причине ощупывая штанины своих шортов. — На кой ты таскаешь с собой такую дуру? Слоны у нас здесь давненько уже не водятся.

— А ты что здесь делаешь?

— Я-то местный житель, милый белый папаша, так что извиняться надо тебе. И спрячь куда-нибудь эту штуку.

Я сунул пистолет в кобуру.

— Что тут творится?

Джером вошел в квартиру и оглядел перевернутые вверх дном комнаты так, словно видел все это раз сто.

— Старуха Дженна не появляется уже неделю. А устроили этот бардак в прошлый уик-энд. Нет, — прибавил он, опережая мой вопрос, — нет, папаша, никто ничего не видал.

— Это меня не удивляет, — сказал я.

— А ты бы хотел, чтобы у нас, как в белом квартале, люди наперегонки неслись стучать в полицию? Ладно, не в том суть. — Он снова оглядел развороченную квартиру. — Я думаю, тут без Роланда не обошлось.

— Кто это?

Он взглянул на меня и засмеялся.

— Ну, скажи! Кто такой Роланд?

Джером повернулся и вышел:

— Вали домой, папаша.

Я шел за ним по лестнице следом и продолжал повторять:

— Кто такой Роланд? Кто такой Роланд?

Но он только мотал головой все то время, что спускался вниз, а выйдя на крыльцо, где на ступеньках расселись его дружки, ткнул через плечо большим пальцем, показывая на меня, и сказал:

— Видали? Роландом интересуется.

Все снова покатились со смеху: давно уж, должно быть, не встречался им такой забавный белый.

Когда я вышел, большинство поднялись, а какая-то девица осведомилась:

— Вы хотите знать, кто такой Роланд?

Я спустился по ступенькам:

— Да, я хочу знать, кто такой Роланд.

Один из самых рослых потыкал меня в плечо указательным пальцем:

— Роланд — это такое, что и в кошмарном сне не приснится.

— Страшней твоей жены, — добавила девица. Снова все захохотали, а я сошел с крыльца и протиснулся между синим «Малибу» и зеленой «Гранадой».

— Лучше не попадайся ему на дороге, — напутствовал меня Джером. — Твоя пушка слонов валит, но против Роланда маловата. Потому что он не человек.

Я остановился и обернулся, положив руку на капот «Малибу»:

— А кто?

Джером пожал плечами и скрестил руки на груди:

— Как в книжках пишут — воплощенное зло.

Глава 4

Вскоре после того, как я вернулся в офис, мы заказали обед из китайского ресторана и принялись подводить итоги.

Энджи взяла на себя бумажную работу, я — физическую, то есть рассказал ей о результатах моего визита в дом Дженны, написал на первой странице досье имена «Джером» и «Роланд», ввел их в компьютер, добавил слова «взлом» и «мотив» и последнее слово подчеркнул.

Тут доставили обед, и мы, не прерывая трудов, принялись забивать артерии холестерином и давать сердцу непосильную загрузку. Энджи, уплетая свиные ребрышки с жареным рисом вперемежку с салатом из моллюсков, доложила о результатах проведенного ею расследования. Наутро после исчезновения Дженны Джим Вернан обошел несколько ресторанов и магазинов по Бикон-стрит и в окрестностях Капитолия, спрашивая, не появлялась ли она там в последнее время. Разумеется, он ее не нашел, зато хозяин кафе на Сомерсет-стрит преподнес ему копию квитанции — кредитной карточкой «Виза» Дженна расплатилась за ржаной сэндвич с ветчиной. Энджи взяла квитанцию и методом тыка — «Простите, я такая-то и, кажется, потеряла свою карточку» — установила, что у Дженны ничего, кроме «Визы», не было, что в 81-м году она превысила свой лимит и в последний раз пользовалась ею 19 июня — то есть в тот самый день, когда не вышла на службу, — получив двести долларов в Банк оф Бостон на углу Кларендон и Сент-Джеймс. Тогда Энджи позвонила туда, представилась сотрудницей «Америкэн Экспресс»: вот, дескать, мисс Анджелайн заказала у нас кредитную карточку — не затруднит ли вас проверить состояние ее счета?

Какого счета?

То же самое отвечали ей и во всех остальных банках, в которые она обращалась. Не было у Дженны Анджелайн счета в банке, что само по себе и не ново, но зато здорово затрудняет ее поиски.

Я стал спрашивать у Энджи, не пропустила ли она какой-нибудь банк, но она подняла руку, с полным ртом произнесла: «Подожди», проглотила, вытерла рот салфеткой, сделала глоток пива и наконец ответила:

— Помнишь Билли Хоукинса?

— Разумеется, помню. — Если бы мы не смогли установить его алиби, Билли пришлось бы мотать изрядный срок в Уолпольской тюрьме.

— Так вот, он работает сейчас в «Вестерн юнион», причем как раз сидит на выдаче наличных. — Она выпрямилась на стуле, очень довольная собой.

— Ну?

— Гну! — Она явно наслаждалась.

Я взял обглоданное свиное ребрышко и почесал им ладонь.

— По моей просьбе Билли проверит, обращалась ли Дженна в какое-либо из отделений «Вестерн юнион», потому что прожить с девятнадцатого июня на двести долларов она не могла. По крайней мере, в нашем городе это еще никому не удавалось.

— И когда же он даст ответ?

— Сегодня уже поздно. Билли сказал, что его босс заподозрит неладное, если он задержится на работе слишком долго, а я позвонила за пять минут до конца рабочего дня. Завтра. Обещал связаться с нами около двенадцати.

Я кивнул. Энджи сидела на фоне темнеющего неба, на которое наложил четыре малиновых пальца закат; слабый ветерок перегнал вьющуюся прядь ее волос из-под уха на скулу. Из магнитофона за моей спиной Ван Моррисон пел о безумной любви, а мы сидели в клетушке нашей конторы в легкой истоме, вызванной тяжелой китайской снедью, душной погодой и твердой уверенностью в скором получении очередного чека. Энджи улыбнулась не без смущения, но не отвела глаза и снова принялась постукивать себя кончиком карандаша по выщербленному переднему зубу.

Не меньше пяти минут я наслаждался этой осенившей нас безмятежностью и лишь потом сказал:

— Поедем ко мне.

Продолжая улыбаться, она чуть качнула головой и поправила прядь.

— А? Будем смотреть одним глазом телевизор, болтать, вспоминать…

— В этом перечне сейчас появится постель.

— Если и появится, то вовсе не в том смысле… Ляжем и… будем разговаривать.

Она рассмеялась:

— Ага. А куда мы денем всех этих прелестных молоденьких особ, которые днюют и ночуют на коврике перед твоей дверью и обрывают твой телефон?