Эд Макбейн - Три слепых мышонка
— Что за вопросы? — спросила она.
— Мы с вами оба хотим, чтобы вашего мужа оправдали, — сказал он. — Я хотел бы быть уверенным, что Хауэлл не сможет свалить все на Стивена.
Он лукавил.
— Хауэлл? — удивилась она. — Вы имеете в виду Кита? Тренера по теннису в клубе?
Она тоже лгала.
— Так вы позволите мне войти? — настаивал он.
— Да, конечно. Извините. Я… я спала… вы так настойчиво звонили… Мне не хочется показаться невежливой. Так вы говорите — Кит? А какое он имеет отношение к этому делу?
Они прошли в гостиную, она включила свет и пригласила его сесть в кожаное кресло. Сама пристроилась напротив на кожаном диване и облокотилась на зеленую подушку. Зеленые глаза, зеленый халат, зеленая подушка. Любимый цвет этой дамы.
— Я только что из полицейского участка, — начал он. — Они пытаются разыскать Ская Баннистера, чтобы провести официальный допрос. Он уехал на выходные в Санибэл, и никто не знает точно куда.
— Скай…?
— Баннистер. Прокурор. Им еще нужно многое выяснить.
— Я все-таки не понимаю…
— Хауэлл признался во всех убийствах.
— Кит?
— Да.
— Поразительно.
— Не правда ли?
— Такой скромный, безобидный парень.
В комнате повисло молчание. Тихо было во всем доме. Она уютно расположилась посередине дивана, сложив руки на коленях. Он внимательно наблюдал за ней.
— И вы считаете, что он может попытаться свалить вину на Стивена? — спросила она.
— Да.
— Ложь. Каким образом?
— Он может заявить, что сделал это по заказу Стивена.
— Он так сказал?
— Нет пока.
— Ну… а что он сказал?
— Я же уже говорил, он признался в убийстве троих мужчин, которые вас изнасиловали…
— Да, я поняла.
— …и старика, который запомнил номер машины…
— Одного из свидетелей?
— Да. А также следователя прокуратуры, который догадался, что за номер видел вьетнамец. Кит уже сделал на этот счет официальное признание.
— Понятно. Извините, но я не понимаю… о каком следователе идет речь?
— Вы читали утренний выпуск?
— Нет, к сожалению.
— Следователь прокуратуры. Его звали Фрэнк Баннион.
— И он знал… Что он знал?
— Он вычислил настоящий номер машины.
— Ясно.
— И ниточка потянулась к Хауэллу.
— Ясно.
— Я шел по пути Банниона.
— Ясно, — повторила она и, поколебавшись, добавила: — Он?..
Она подбирала слова, затрудняясь задать вопрос.
— Кит признался во всех убийствах?
— Да, — ответил Мэтью.
— Но почему? — спросила она.
— Ради вас, — промолвил он.
— Ради меня? — Показалось, это ее даже позабавило. — Ради меня? Да мы почти незнакомы.
— Миссис Лидз…
— Нелепость какая-то, — раздраженно бросила она. — Ради меня? Он что, спятил?
— Миссис Лидз, кроме…
— Это он заявил, что действовал ради меня?
— …работников прокуратуры, причастных к этому делу…
— Просто невозможно поверить…
— …только два человека знали номер машины.
Она умолкла.
— Тот номер, который увидел Тринх.
Она напряглась и неотрывно смотрела на него.
— Это вы и ваш муж, — произнес Мэтью.
— Нет, — резко бросила она.
— Да, — не уступал Мэтью. — Я назвал номер вашему мужу, а он передал вам.
— Я что-то не помню, чтобы мы говорили с ним об этом номере…
— Разберемся с этим позже, миссис Лидз. Вы знаете этот номер и сказали об этом…
— Я не знала!
— …Хауэллу.
— Вы заблуждаетесь. Я его почти не знаю, только…
— Он во всем признался.
Она подняла на него глаза.
— Он сказал, что узнал номер от вас.
Она не отрывала от него взгляда.
— Он сказал, что Тринха он убил из-за этого.
Внезапно она разрыдалась.
Сегодня вечером она была ненасытной.
До Рождества оставались считанные дни, был четверг, двадцать первое декабря. Они встретились в мотеле и никак не могли оторваться друг от друга. На рождественских праздниках они не увидятся, муж увозит ее в Нью-Йорк двадцать шестого, и вернутся они не раньше второго января. Сегодня она предполагала получить столько, чтобы продержаться все это время. Она действовала, как наркоман, отчаянно затягивающийся последней порцией, остающийся в неведении относительно новой.
Она постаралась одеться соблазнительно. Для него она всегда так одевалась. Черные кружевные трусики-бикини. Черный пояс для чулок. Черные нейлоновые чулки со швом. Никакого бюстгальтера. Кожаные черные туфли на высоком каблуке. Он говорил, что она похожа на проститутку из района Комбат. Он пояснил, что есть такой район в Бостоне. Скопище увеселительных заведений. Она поинтересовалась, спал ли он с проститутками. Только во Вьетнаме, ответил он. Он признался, что во Вьетнаме убил семерых. Это возбуждает ее. Мысль о том, что он убивал людей. Ее муж воевал почти в тех же местах. Но когда Кит описывает, как они отрезали гениталии у трупов, она изнывает от желания.
Они встречаются уже около года с тех пор, как он пришел в клуб. Солнечное божество. Он выходит на корт, чуть склонив голову, шапка светлых волос, он поднимает глаза, они вспыхивают голубым огнем. Доброе утро, миссис Лидз, я Кристофер Хауэлл. Все зовут меня просто Кит.
А, привет, Кит.
Какой ты симпатичный, Кит, думает она.
Вы готовы к уроку? — спрашивает он.
О да, думает она, я готова у тебя учиться, Кит.
Уже почти год он занимается с ней на корте, и не только. Она не представляет, как жила без него. Он одного возраста со Стивеном, но муж выглядит куда старше. Этот Стивен со своей лодкой. Когда он возвращается с моря, он весь пропитан солью. Ей ненавистен его поцелуй, так и хочется быстрее прополоскать рот. Стивен — крупный, полнеющий мужчина, они с Китом одногодки, оба были на одной войне, но Кит — стройный, поджарый, страстный, и она никак не может им насытиться.
Они часто мечтают о том, как она уйдет от Стивена. Разведется с ним. Но во Флориде закон о разводе и алиментах не самый либеральный. Большинство судей после развода принуждают мужа платить алименты только на так называемый адаптационный период, а потом выживай как хочешь.
Она пытается придумать какой-нибудь способ, чтобы муж перевел ферму на нее. Она говорит, что если с ним, не дай Бог, что-нибудь случится, налоги разорят ее, в казну уйдет столько денег, что хватит на завоевание Гренады. Она постоянно возвращается к этой теме. Он ненавидит Рейгана, ненавидит за это вторжение в Гренаду, за бомбардировку Ливии, странно, ведь ему самому приходилось убивать. Как исхитриться перевести ферму на ее имя? Ферма — это целое состояние. Надо заставить его передать ей ферму, а потом расстаться с ним и всю жизнь провести с Китом, ходить с ним на пляж, заниматься с ним любовью. Сегодня они тоже это обсуждали. Они всегда об этом говорят. Крепко обняв друг друга, они мечтают о том времени, когда она уйдет от Стивена и станет владелицей фермы.
Их часы лежат рядом на туалетном столике, ее часы крошечные, золотые, его — массивные, стальные, с электронным циферблатом и множеством кнопок.
Их часы отсчитывают секунды.
Минуты.
Они занимаются любовью на кровати посередине комнаты, в страсти взаимного обладания забывают обо всем, смакуя последние минуты перед долгой разлукой, она никак не может насытиться любовью. Она раскинулась на кровати, ее голова прильнула к его голове, его руки ласкают ее груди, они лежат молча, умиротворенные, усталые. За окном взвыла сирена пожарной машины.
Где-то пожар, говорит она.
Угу, отвечает он.
Они слышат, как сирена затихает вдали, вскоре она смолкает совсем, в комнате наступает тишина, мерно тикают часы. Она спрашивает его, который час, встает с постели и, обнаженная, идет через всю комнату и берет часы…
Господи!
Четверть двенадцатого!
Вот когда начинается настоящий кошмар.
Не потом.
Сейчас.
В это мгновенье.
Ей понадобится по крайней мере четверть часа, чтобы сесть в машину. Это будет около половины двенадцатого, на полтора часа позже, чем она рассчитывала. Еще через полчаса она будет на ферме, то есть попадет домой не раньше двенадцати. Коту под хвост все мечтания, он просто вышвырнет ее на улицу. И завтра же с утра подаст на развод! Как могли они так забыться, ведь кто-нибудь должен следить за временем! Все это она говорит Киту, торопливо натягивая пояс, пристегивая к поясу черные чулки. Он убьет меня, говорит она, надевая кружевные бикини, не могу понять, как мы это допустили, и надевает короткую черную юбку, белую шелковую блузку без рукавов, застегивает маленькие жемчужные пуговицы спереди. Что я теперь ему скажу, чем оправдаюсь?
К тому времени, когда они подъехали к стоянке, галерея была закрыта уже полтора часа. Кино тоже закончилось, на ресторане была погашена вывеска, в окнах было темно.
